Я перекатом ушёл от длинной очереди, выбившей крошку из бетона там, где я находился мгновение назад. Снова нажал на спусковой крючок — и целившийся в меня гвардеец повалился на пол с тремя пулями в груди и животе.

От стандартных моделей наши карабины отличались ещё и увеличенным магазином. Какой прок от стрельбы короткими очередями, если в запасе только пять патронов. Хитрые магазины, что поставил на наши карабины Тонкий, давали возможность сделать пять очередей — полтора десятка пуль дают серьёзное преимущество даже над автоматчиками.

Ещё двое гвардейцев Хоттека повалились на пол, срезанные Миллером и одним из моих бойцов. Второй штурмовик из моего отряда стрелял из пистолета — левая рука его висела плетью, а рукав стремительно пропитывался кровью. Плохо. Парень уже не жилец.

Отвлекаться не стоило. Взгляд в сторону чуть не стоил жизни мне самому. Я едва успел нырнуть вниз, уходя от новой очереди. Гвардеец повёл следом за мной стволом пистолет-пулемёта, однако тот внезапно перестал тарахтеть, стукнул бойком вхолостую. Враг выдернул опустевший магазин — и это было большой ошибкой. Лучше бы попытался застрелить меня из пистолета, может, и успел бы.

Я даже не в него выстрелил первым: пока он не представляет опасности. Я всадил три пули во вскинувшего пистолет-пулемёт гвардейца, целящегося в Миллера, а потом прикончил и того, кто сменил магазин. Тот как раз наводил оружие на меня, наверное, считая, что я снова отвлёкся, став лёгкой мишенью.

Я считал выстрелы и знал, что эта очередь опустошит магазин моего карабина. Так что характерный звонкий удар бойка не стал для меня новостью. Я не стал перезаряжать оружие, выхватил пистолет и нож и ринулся в рукопашную. К этому штурмовики Хоттека оказались не совсем готовы, но стоит отдать им должное: сориентировались быстро.

Первым делом я едва не схлопотал очередь прямо в лицо — в последний миг успел отбить в сторону ствол «ригеля» ножом. Дважды выстрелил в штурмовика, и прежде чем тот рухнул на пол, перехватил его, используя как живой щит. Девятимиллиметровые пистолетные пули даже на такой дистанции не пробьют тело насквозь, чтобы навредить мне. И всё равно, когда сразу трое врагов развернулись в мою сторону и всадили в труп, которым я прикрывался длинные — в десяток патронов каждая — очереди, мне стало не по себе. Не за каменной стеной же.

Однако покойник спас меня ничуть не хуже, я толкнул его на врагов и следом оказался среди них. Пистолет-пулемёт «Ригель» удобное оружие для боя на короткой дистанции — из него можно легко нашпиговать противника свинцом. Однако когда враг оказывается вплотную, как я, он становится не столь удобен, как пистолет или нож.

Быстрые удары и выстрелы в упор — я разделался со всеми тремя за считанные секунды. Знаю, выглядит это неприятно, особенно, когда я остаюсь стоять над трупами, залитый кровью. На это я и рассчитывал, потому что эти трое были последними штурмовиками в штабном бункере.

Я шагнул к замершему у стола графу Хоттеку. Тот за всю перестрелку даже не вынул из кобуры пистолет. Это ему жизнь и спасло.

— Ваше сиятельство, — произнёс я, нацеливая на Хоттека клинок боевого ножа, залитый кровью по самую рукоятку; она капала графу прямо на сапоги, но тот не замечал, — вы устроили замечательную западню, но угодили туда сами. Как вы считаете, голова начальника контрразведки Недрева, достаточно хороший трофей, чтобы оправдать мою неудачу?

Искать карту минных заграждений времени уже не оставалось. Тревогу уже подняли, и нас ищут все свободные силы гарнизона. Да и где нас найти, они тоже в курсе — вряд ли Хоттек проводил всю операцию втайне.

Граф ничего не ответил мне. Что такое риторический вопрос он, конечно, знал.

— Снимайте портупею, — велел ему я, — прогуляемся немного.

— Вы же понимаете…

— Портупею, быстро! — перебил его я.

Граф почёл за лучшее подчиниться. Портупея с саблей и кобурой с пистолетом, которая так и осталась застёгнутой, со стуком упали к нашим ногам.

— Руки за голову — и вперёд, — указал я за спину ножом.

Лишь после того, как граф подчинился, я обернулся глянуть, как обстоят дела у моих бойцов. Штурмовик с простреленной рукой сидел у стены — глаза его уже остекленели. Он схлопотал длинную очередь в грудь — его просто нашпиговали свинцом. Миллер и второй штурмовик отделались царапинами, не заслуживающими особого внимания.

На выходе из штабного бункера нас ждали — с обеих сторон стояли бойцы гарнизона: гвардейские штурмовики, вроде тех, кто прикрывал Хоттека, и солдаты в сине-серых розалийских мундирах. Что интересно: все вооружены «ригелями» — не будь с нами такого заложника как граф, в один миг оказались бы покойниками. Никакие навыки не спасут против такого количества.

— Шагайте к ближайшему выходу на поверхность, — велел я Хоттеку, подталкивая в спину стволом карабина.

Пока мы выходили из бункера, Миллер вернул мне оружие и даже магазин поменял, что весьма любезно с его стороны.

— И без шуточек, ваше сиятельство, — добавил я. — Ориентироваться по указателям мы умеем не хуже вашего.

Так, сопровождаемые толпой солдат недревского гарнизона, мы и шагали по коридорам, прикрываясь графом Хоттеком.

— Худшей операции я не припомню, — буркнул Миллер.

— Попались, как дети, — кивнул я, стараясь не показать врагам, как на самом деле устали мои руки. Ещё немного и карабин начнёт плясать, а это ни к чему хорошему не приведёт.

Адреналин схлынул, усталость медленно, но верно начала давить на плечи. Карабин наливался свинцом, держать его твёрдо стоило больших усилий. Да и следить за указателями не так просто, как я сказал графу. Сопровождающие нас солдаты то и дело норовили закрыть их, чтобы мы потерялись и лабиринте тоннелей и коридоров. Дважды я останавливался, уткнув карабин в спину графу прямо между лопаток.

— Скажите своим людям, — медленно и разборчиво, чтобы все поняли каждое слово, сказал я в первый раз, — чтобы перестали закрывать спинами указатели. А если вы попытаетесь свернуть не туда, я всажу вам три пули в спину, прежде чем меня изрешетят.

Во второй раз я для убедительности ткнул Хоттек стволом карабина не в спину, а затылок. И изъяснялся уже не так вежливо.

Мы уже подходили к лестнице, ведущей на поверхность. Слышны были отзвуки не столь уж дальних попаданий снарядов нашей артиллерии. Я начал думать, что хотя бы сейчас удача повернулась к нам лицом. Но не тут-то было.

Колоссальной силы взрывы сотрясли до основания укрепления Недрева, свалив всех нас с ног. Солидная часть стены и пола просто исчезли в пламени, а следом куски бетона и земли обрушились на нас кошмарной лавиной.

Сапёры подорвали минные галереи.

Сколько времени пришло до того, как я пришёл в себя, не знаю. Я лежал среди кусков бетона и комьев земли. Всё вокруг провоняло гарью, кровью и содержимым кишечников нескольких десятков людей. И не только людей. Когда умирает столько народу разом всегда сильнее всего воняет дерьмом.

Графа Хоттека и след простыл — то ли завалило так, что не видно, то ли сумел сбежать прежде чем я очнулся. Хотя в его гибель я не верил: слишком уж скользкий он тип, чтобы вот так сгинуть под завалом.

Я кое-как сел, убедившись, что ничего не сломано и ран на теле нет. Внимание моё привлёк негромкий стон — я обернулся и едва не потерял сознание снова. Рядом со мной — руку протяни — лежал Миллер. Или точнее то, что от него осталось. Левая рука ниже локтя и левая нога на середине голени были перебиты кусками бетона. Чтобы освободить его, придётся резать по живому. И к несчастью, Миллер уже начал приходить в себя. Вот почему — почему! — я не очнулся хотя бы на десять минут раньше.

— Ты прости, друг, — наваливаясь на него, прошептал я прямо в ухо Миллеру, — тебе сейчас будет очень больно. Но иначе никак.

Я сунул ему в рот свою перчатку, и он рефлекторно сжал её зубами. Я не стал спрашивать готов ли он, или ещё какую-нибудь чепуху, что лезла на язык — чудовищно не хотелось калечить единственного друга. Миллер давно стал для меня куда больше, чем боевым товарищем — через слишком уж многое мы прошли вместе. Но я стиснул зубы едва ли не крепче, чем он, и начал работать ножом. Быстрыми, отточенными движениями резал сухожилия и мышцы, проходя между перебитыми костями. То и дело клинок скрипел по ним, и я даже представлять себе не хотел, какую боль испытывал в этот момент Миллер.