– Как зовут? – спросил меня кэп, стоя за спиной хозяина, развалившегося на единственном судовом стуле, привинченном к крепёжным вертикалям рубки.

– Огюст, – ответил я.

– Ага, тёска, значит, – прошепелявил старик, и все в рубке уставились на меня, – Ты шёл за мной – зачем?

– Просто, – ответил я, не зная, что следует к этому прибавить.

– Просто? – он усмехнулся, – Просто ничего не бывает. Я вёл тебя, мальчик.

Рыжий матрос поднёс старику кальян. Тот сделал затяжку, закрыл глаза и, казалось, отключился от происходящего.

– Это мои товарищи, – продолжил он через пару минут, указывая рукой на собравшихся вокруг матросов, – они свидетели моей долгой жизни.

Старик откашлялся.

– По глазам вижу, тебе не терпится узнать: какова твоя роль в этом странном спектакле на водах? – старик ещё раз и как-то особенно печально усмехнулся. – Потерпи, дружок, скоро всё сам узнаешь. А теперь спать. Вахтенные – Филипп и Васса.

Из рубки я выходил последним. Переступая металлический порожек, почувствовал спиной взгляд старика и невольно задержал шаг, затем услышал его голос:

– Постой, Огюст!

Я с готовностью обернулся.

– Подойди, мой мальчик, – тихо, одними глазами сказал старик.

Он смотрел на меня, и в его взгляде не было черноты – только глубина, и только жёлтые старческие белки поблёскивали в сиреневой тине глазниц, как две перламутровые жемчужины.

Вдруг я увидел (или мне почудилось), что старик… раздваивается, отслаивается от самого себя! Вспомнился ролик про то, как змея сбрасывает кожу. Его крутили нам на уроке зоологии. «Какая хрень!» – думал я тогда, с отвращением наблюдая за актом обновления. Теперь же я видел эту зоологическую метаморфозу применительно к человеку. Бред!

От старика отделилась оболочка (пространственный скриншот!). Она была прозрачна и походила на рисунок, выполненный объёмным графопостроителем. «Скриншот» застыл в полуметре от старика и, несмотря на то, что старик продолжал двигаться, оставался неподвижным. Это был точный слепок старческой фигуры. Так и хочется сказать – прожитой стариком жизни.

Я в нерешительности остановился.

– Что встал? – Старик нахмурился. Его тон обрёл волевые нотки. – «Быть или не быть», так кажется?

Он ухмыльнулся.

Вдруг глубокий грудной кашель завладел его дыханием и принялся немилосердно сотрясать дряхлое тело, доставляя старику видимые страдания. Минут пять он прокашливал горло и отхаркивал мокроту.

Наконец судовладелец пришёл в себя. Мелькнувшая в момент недомогания чернота во взгляде вновь сменилась на ровный карий brown.

– Ну, так что? – старик исподлобья взглянул на меня.

Я в растерянности пожал плечами. Это разозлило старика. Опираясь на поручи, он привстал со стула и грозно сверкнул глазами. Мне припомнилась недавняя молния.

Я ощутил его безграничную власть надо мной. Сила воли старика произвела в моём сознании эмоциональный шок. Мысли смешались в липкий ком страха и разочарования. Я не удержался и вслух посмеялся над самим собой:

– Вот и закончилось ваше сыскное мероприятие, сеньор Шерлок…

– Какой такой Шерлок? – отозвался старик.

Я не ответил. Время замерло. Вернее, оно приобрело резиновые свойства. Оно не шло вперёд, приобретая новые значения, а просто растягивалось, не совершая никакого действия. Я медлил с уходом, надеясь, что смысл происходящего каким-то образом даст о себе знать. Но старик сам положил конец нашему разговору. Он расправил брови и миролюбиво пробурчал:

– Тоже мне Шерлок.

Но тут же отрывисто выкрикнул, сверкнув глазами:

– Вон отсюда, щенок! Баста!

Я побрёл на корму и со знанием дела расположился на жёсткой кормовой поперечине. Я лежал на спине, положив под голову канатную скрутку, и смотрел на звёзды.

Непогода стихла. Небо прояснилось. Серебристые горошины посверкивали на бархате небосклона, как песчаная отмель в лунную ночь. Звёзды казались настолько рядом, что пару раз я невольно протянул к ним руку.

Сон поелику сморил меня. Несмотря на тягостный разговор со стариком, на этот раз я уснул, спокойно и легко, доверив свою судьбу новым биографическим обстоятельствам.

Разбудил меня яркий солнечный луч, брызнувший в расщелину растянутых в небе парусин. Я открыл глаза и первое, что я увидел дюймах в двадцати над собой, была улыбающаяся физиономия капитана.

– Господин Огюст, – кэп склонился надо мной, подобно знаку вопроса, изъеденному морскими течениями, – как почивали?

– Спасибо, хорошо, – ответил я, немало удивлённый его вниманием.

– Завтрак готов! – гаркнул один из матросов, подбегая ко мне с подносом, полным разнообразной морской всячины. У подноса были загнуты края, чтобы при качке горшочки с кушаньями не падали «за борт».

– Спасибо… – ещё раз ответил я, стараясь скрыть удивление перед весьма странным вниманием к моей персоне.

Пока я завтракал, матрос мерно раскачивался надо мной в такт наклонам яхты, однако при любом положении тела он держал поднос строго горизонтально.

Окончив завтрак и отпустив матроса, я огляделся. Первое, что мне показалось странным – это отсутствие старика. Я несколько раз внимательно обшарил глазами палубу, но хозяина яхты действительно нигде не было… Вокруг меня деловито совершалась обыкновенная морская работа.

Я подошёл к капитану.

– А где старик?

– Какой старик, господин Огюст? – ответил кэп вопросом на вопрос.

Я хотел продолжить дознание, но вдруг запнулся. В голове мелькнула мысль о том, что роль старика в «этом спектакле на водах», судя по изменившемуся отношению команды, каким-то непонятным образом перешла ко мне. Его же самого нет и быть не может, потому что теперь есть… я.

Мой взгляд больше не искал старика за судовыми выступами и нагромождениями неизвестного мне морского оборудования. Я внимательно всматривался в лица матросов. И каждый из них, когда наши глаза встречались, склонял голову в знак послушания моей ещё не высказанной воле.

Цепляясь обеими руками за перила ограждения я, как мог бодро, перешёл в капитанскую рубку и присел в углу на тот самый стул, на котором ещё вчера восседал старик. В голове отчаянно пульсировала кровь. Необходимо было сосредоточиться и обдумать моё новое положение и тактику общения с командой.

«Переубеждать их нет никакого смысла. Единственное, что могло бы изменить отношение команды ко мне, это присутствие старика, но его нет!» Я вспомнил, как старикан смотрел на меня, когда вместе с матросами я покидал капитанскую рубку, исполняя его же приказ о немедленном отбое. Мне тогда показалось, что он глазами умолял меня остаться, словно говорил: «Стой же, я ещё не нагляделся на тебя! Побудь рядом…» Но я вышел, и старик не остановил меня.

Подошёл капитан и в изысканно вежливой форме доложил:

– Господин Огюст, фарватер, предложенный вами вчера, слишком сложен даже для такого маневренного судна, как наше. Мы правим на шлейф, где мелководные каменистые пороги могут повредить корпус и создать нам определённые трудности. Прикажете не менять курс?

«Зачем он это сделал? – подумал я, понимая, что решение о порожистом фарватере было принято стариком сознательно. – Этой ночью закончилось его время. Он передал мне право на продолжение собственной жизни и, не откладывая на потом, видимо, решил проверить в деле мою житейскую хватку? Ну, хитрец!

Оказавшись перед реальным житейским препятствием, я почувствовал азарт преодоления.

– Нет, кэп, мы меняем курс на обратный. Возвращаемся в порт! – объявил я как можно более твёрдым голосом.

Предупредив командирским тоном лишние вопросы и, не дай бог, возражения, я указал кэпу на штурвал, рыжему верзиле на румпель и хотел выйти из капитанской рубки, но ещё один матрос, кажется Филипп, неожиданно вырос в двери капитанской рубки. Он держал перекинутую через локоть идеально выглаженную одежду.