Антонио Северино де Леброн — один из двух фактических правителей Рагны — предпочитал старомодный мундир веспанского генерал-капитана. С первого взгляда становилось понятно: перед тобой опытный политик, а не пламенный революционер, как Кукарача. Посмотрев на Леброна, я поздравил себя с тем, что не ошибся в выборе кандидатуры для переговоров. Да, Кукарача был моим старым другом, несмотря на то, что он покинул ряды «Солдат без границ», уведя с собой таких же, как сам он, патриотов. Им не нашлось места в моей армии, и я только рад, что избавился от тех, кто был ненадёжен. Ведь нас вполне могли нанять потерявшие немалые вложения в Рагне магнаты Священного альянса, и что бы тогда делал Кукарача со своими лихими приятелями вроде Чунчо Муньоса или Святого? На какую сторону толкнула бы его верность — к Родине или к командиру? Я этого не знал, а потому только рад их уходу, хотя это и серьёзно ослабило мою армию. Леброн был полной противоположностью Кукараче. Старомодный мундир, золотые эполеты, серебряный шарф вместо пояса, веспанские ордена, полученные на фронте и без сомнения заслуженные.

Он слушал замечательно игравшую свою роль принцессу Шарлотту Ригийскую, и я видел по его глазам, что он не верит ни единому слову. Никаких чувств в нём принцессе пробудить не удалось. Генерал был безупречен в своих манерах, жестах и словах. Он сочувственно кивал, подал Шарлотте платок, когда она, якобы расчувствовавшись, пустила слезу, успокаивал её. Это был обоюдный спектакль, единственным зрителем которого оставался я. И очень скоро мне предстояло подняться на подмостки.

— Прошу меня сердечно простить, ваше высочество, — ответил Шарлотте генерал, — однако вынужден отказать вам в просьбе.

— Как вы можете быть таким бессердечным, генерал Леброн?! — воскликнула принцесса. — Вас не мать родила? Вы не можете понять чувств женщины, у которой готовы отобрать самое дорогое! Лишить её права на счастье!

— Если бы речь шла только обо мне, — приложил руку к сердцу генерал, — я бы нынче же утром отпустил вашего супруга. В Рагне льётся слишком много крови и слёз, и я не хочу добавлять в эту реку лишний ручей. Однако властью в стране обладает народ — это первая статья конституции Республики, принятой общенародным голосованием. Я лишь слуга народа. И народ Рагны приговорил вашего супруга, простите, ваше высочество, к смерти. Я не властен идти против воли народа.

— Вы столько раз произнесли слово «народ», — выбрал я момент для того, чтобы вступить в их диалог, — что мне показалось, вы самого себя в этом пытаетесь убедить.

— Народ Рагны — есть источник власти в Республике, — с пафосом процитировал Леброн, и я ещё сильнее убедился в том, что передо мной прожжённый политик, а не пламенный революционер, который верит в подобные слова. — Это первый пункт конституции, принятой после того, как наша Родина избавилась от веспанского владычества.

— Мундир веспанского генерал-капитана вы носите до сих пор, чтобы подчеркнуть свою свободу? — поинтересовался я. Про награды решил не упоминать — каким бы политиком ни был Леброн, а прямых оскорблений он мне не простит.

— Это символ преемственности, — отделался от меня Леброн.

— Народ тёмен, туп и управляем, — произнёс я, понимая, что от того, что скажу сейчас, зависит успех всей операции. Конечно, у меня есть запасной вариант, включающий в себя штурм особняка, где содержится Максимилиан, отрядом «диких котов» во главе с Оцелотти. Однако я очень не хотел бы прибегать к нему — он был разработан на самый крайний случай. — Что народу скажет правитель, даже если этот правитель слуга народа, так тому и быть. Вы ведь хотели бы остаться единственным настоящим правителем Рагны, генерал Леброн?

Я видел в его глазах ответ и решил немного надавить — лишним не будет.

— Только не говорите, что вы выше внутренних конфликтов. Вас ведь было трое. Вы, Кукарача и генерал Элиас, но последний оказался застрелен снайпером в своей ставке. Прямо на пороге победы. Ведь это его войска, не ваши, взяли бы штурмом столицу, и кто стал бы главным в вашем триумвирате — тоже понятно.

Леброн мог бы начать оправдываться — кто угодно может подослать к генералу повстанцев убийцу. Однако вместо этого он сказал:

— Я ведь знаю, кто вы такой, и знаю, что Кукарача служил в вашей частной армии. Почему вы пришли ко мне, не к нему? Со старым боевым товарищем вам было бы проще договориться, разве нет?

— Кукарача — идейный борец, — покачал головой я, — с ним не договоришься. Он на самом деле верит в вашу конституцию и принципы республики. Из-за этого он ушёл из моей армии — ради своих идеалов, которые он не предаст.

Я не стал интересоваться ответом Леброна на моё так и не высказанное предложение. Жизнь Максимилиана за жизнь Кукарачи. Я знал, что Леброн согласен, иначе он бы просто не стал говорить со мной.

— И за свои идеалы, — добавил я, — Кукарача сегодня умрёт.

Я не был свидетелем гибели генерала Кукарачи, читал о ней в газетах, где подробностей никто не печатал. Зато на каждой передовице имелось замечательное фото бронированного автомобиля генерала с торчащими из него частями тел. Куда более обстоятельно мне доложили Толстый и Тонкий.

Первым на крышу забрался гоблин. Он осмотрелся, глянул на наручные часы. До прибытия цели оставалось больше четверти часа. В самый раз. Пыхтящий, как паровоз, северянин вскоре вылез из чердачного окна. Точнее сначала показался увесистый чемодан, а уж затем и сам северянин.

— Время есть, — заверил его гоблин, — но не так чтобы много.

Толстый и Тонкий разложили на нагретом солнцем металле крыши довольно высокого даже по меркам столицы Рагны дома содержимое своих чемоданов. Как и положено, у Тонкого он был маленьким, и помещалось в нём прицельное устройство собственной разработки ушлого гоблина. В частной армии «Солдаты без границ» Тонкий был не столько солдатом, сколько инженером-кустарём, разрабатывая самые разные полезные вещицы. Правда, по большей части его изобретения были штучными, поэтому использовал их в основном он сам. Какой дурак возьмёт в руки бомбу, собранную едва ли не на коленке непонятно из чего? Таких среди наёмников «Солдат без границ» находилось не слишком много.

У Толстого в деревянном чемодане, обтянутом кожей африйского буйвола, лежал разобранный ракетомёт «Змей». Пошедшие в серию как замена лёгким полевым орудиям в борьбе с танками и бронемашинами, ракетомёты не успели сказать своего слова в войне. Слишком тяжёлыми были «Змеи» — и если один человек комплекции северянина ещё мог управляться с ними, то как минимум трое должны были носить боеприпасы. Так что отличие от полевого орудия во фронтовых условиях оказалось невелико. А вот для того, что поручил Толстому и Тонкому командир, «Змей» подходил как нельзя лучше. Тем более что этот ракетомёт был улучшен гоблином. Тонкий убрал щиток за ненадобностью — стрелять в них никто не будет, — поработал со спусковым механизмом, как и с лежавшими в том же чемодане двумя зарядами. Целью их станет не танк, а всего лишь бронированный лимузин, значит, столько взрывчатки, как обычно пихали в ракету, уж точно не нужно. Освободившееся пространство в снаряде Тонкий заменил в одном случае зарядом шрапнели, во втором же — запаянной капсулой с белым фосфором, чтобы при попадании точно никто не выжил.

Толстый собрал «Змея», подумав, зарядил его отмеченной красным ракетой. Стрелять второй раз он не хотел, шрапнели же доверял куда больше, чем горючим веществам. Вечно алхимики что-то намудрят, а потом оправдывайся перед командиром, зачем второй раз стрелять пришлось. Лучше решить вопрос сразу — с одного выстрела, как любил северянин.

Тонкий спорить с выбором напарника не стал — не его дело. Гоблин давно понял, когда можно соваться с советами к северянину, а когда лучше засунуть своё мнение поглубже вместе с не в меру длинным языком. Гоблин приложил к глазам прицельное устройство, напоминающее бинокль, но немного больше размером. Мир перед ним расцвёл серо-чёрным цветком прицельной рамки с красной точкой в центре. Тонкий высматривал в него кативший по улицам лимузин генерала Кукарачи. Тот и не думал скрываться, на капоте большого чёрного автомобиля ещё экуменического производства трепетал небольшой республиканский флаг. По нему и узнавали лимузин любимого народом Рагны генерала. Стоило красной точке прицела зафиксироваться на автомобиле, как по краю рамки поползли цифры. Устройство, собранное гоблином, работало безотказно, показывая расстояние до цели, силу и направление ветра. Глядя на цифры, гоблин прикидывал поправки, которые должен взять при стрельбе Толстый. Ориентиры они выбрали ещё два дня назад, когда определились именно с крышей этого дома.