С этими мыслями юноша погрузился в глубокий сон. Он был слишком утомлен, иначе заметил бы, что едва только его лошадь переступили через магический барьер, все голоса умолкли.

На сей раз кошмар не предварял видение из прошлого. Трегоран сразу очутился в тронном зале — том самом, где он и друзья заночевали, но на сей раз здесь никто не веселился.

Помещение это было до отказа заполнен людьми. Император — состарившийся еще на пару лет — восседал на своем троне, украшенном драгоценными камнями, и лицо его искажали гнев, вперемешку со страхом. Нет, конечно, он хорошо маскировал второе чувство, однако глаза выдавали все лучше слов — бывший раб неоднократно видел такой взгляд у людей, находящихся на краю гибели. Или считавших, что вплотную подобрались к этому краю.

Впрочем, он был в этом не одинок — в зале отчетливо витал запах ужаса, и исходил он не только от правителя, но и от придворных. Они шептались и, переглядываясь, смотрели на мужчину, застывшего перед троном. Тот был скован по рукам и ногам, а вокруг замерли стражники, нацелившие на него копья.

Мужчина этот лицом походил на правителя, из чего Трегоран предположил, что это — тот самый брат, о котором советник предупреждал своего господина. Был он тощ, нескладен, однако стоял прямо, гордо подняв голову и обжигая окружающих надменным взглядом пронзительных зеленых глаз.

«Его заговор провалился?» — подумал юноша. — «Или он сотворил что-то еще?»

— Я люблю тебя брат, а потому терплю многое, но всему приходит конец, — заговорил правитель. — Сегодня ты переступил черту. Скажи, Анатиан, неужели ты так жаждешь власти, что ради нее готов пойти на столь страшное преступление?

— Власти? — презрительно скривился тот. — Утариан, не смеши меня! О какой власти идет речь? Я хотел спасти нас всех, глупец!

— Спасти?! — взревел император, вскакивая с трона. — От кого?

— От Бича Богов! Мы проигрываем войну, брат! Сколько еще лет продержится Ширрим, прежде чем столица падет? Год, два, десять? Нужно было что-то сделать, но ты боишься принимать тяжелые решения, ты спрятал голову в песок и не хочешь видеть ничего дальше собственного носа! Ты губишь империю!

— А ты, значит, спасешь ее? Да? Но для этого, конечно же, придется сменить меня на троне! — с горькой иронией отозвался император и сделал шаг вниз по ступеням. — Так? Ответь!

— Да! — выкрикнул тот. — Именно так! Я буду лучшим правителем, чем ты.

— Конечно, ведь додуматься до переговоров с Отцом Лжи может только очень хороший владыка!

Он сделал еще шаг навстречу брату.

— Скажи, о чем тебе поведал Древний? Чем соблазнял? Что предложил в обмен на силу, которой тебе не хватает для мятежа?

— Я не принял его условия, — процедил тот. — Не принял, ясно тебе?

— Испугался? — Утариан замер напротив узника.

— Я не боюсь ничего и никого, — прошептал тот. — Ты знаешь, брат.

— Знаю, — правитель прикрыл глаза. — Знаю.

И в этот момент Анатиан атаковал. Трегоран не знал, что это за заклинание, но выглядело оно эффектно — тень скованного неожиданно вытянулась и ударила, точно копье, метя в горло старшему брату.

Тот лишь презрительно скривился, и его собственная тень, превратившись в щит отбила атаку, а затем почти сразу обернулась сотнями тонких жгутов, которые пробили руки и ноги младшего брата, намертво пригвоздив того к полу.

— Ты всегда был слаб! — прогрохотал император. — И всегда жаждал того, чего не заслуживаешь! Но это…Ты предал меня, предал свой народ. Ты — Предатель и грядущие поколения запомнят тебя под таким именем!

— Только я могу спасти нас от напасти! — отчаянно прокричал младший брат. — Ты не сумеешь несмотря на всю силу и талант!

Император не удостоил его ответом. Он дал жест своим подчиненным отойти подальше, и когда те послушно расступились, вытянул правую руку вперед, нацелив ладонь точно в грудь брата. Туда, где билось сердце.

— Прощай, брат. Видят боги, я не желал этого, — с горечью в голосе проговорил император.

Трегоран замер, боясь даже вздохнуть. Ему показалось, что время в зале остановилось, юноша готов был поклясться, что видит замершие в воздухе пылинки. Неожиданно по его ногам прошелся холодный ветер, и ушей Трегорана достиг тихий шепот:

— Сделка…

От этого шепота юношу обдало морозом. Он сообразил, кто произнес слово, и кому оно адресовано. Никто кроме Трегорана и приговоренного не услышал ничего, а тот сразу все понял.

На лице Анатиана отразилась сложная палитра чувств: отчаянная надежда, ужас, отвращение, радость, злоба и грусть. Трегоран постарался представить, какая же страшная борьба развернулась в сердце младшего брата, и ему стало жалко этого несостоявшегося заговорщика. В какой-то момент юноше показалось, что тот предпочтет смерть…

Но тут губы Анатиана приоткрылись, и он, выплюнув кровь, прохрипел:

— Пусть под ликом Девятерых не будет ни воина, ни мага сильнее меня!

Лица присутствующих вытянулись от ужаса, а император скороговоркой затараторил заклинание, формируя печати одной рукой, но было поздно. Тихий шепот сменился громовым раскатом, разлетевшимся под сводами дворца:

— Слово было сказано. По слову и будет!

И в этот момент император ударил! Его заклинание не выглядело столь же эффектно, как предыдущее, однако в направлении приговоренного понеслось нечто невообразимое, превосходящее самые смелые представления Трегорана о боевой магии. Это нечто, нацеленное на пригвожденного к мраморным плитам, должно было не просто убить, нет. Заклинание, принадлежавшее к пятой школе, разрушало саму душу!

А затем наступила тьма, и в голове у юноши раздался знакомый уже голос:

— Эта мощь…Эта боль…Все бесполезно…

Кто ты? — шепнул — или подумал — Трегоран.

А ты? Что ты забыл в моем узилище?

Юный чародей сглотнул, это было что-то новенькое — никто из местных обитателей не спешил поговорить с ним. В основном те стремились уничтожить душу или завладеть телом.

Узилище? Кто ты?

Так близко…Чувствую…Да…

Странный голос становился все тише, и когда замерли последние его отголоски, Трегоран проснулся. Он лежал, пытаясь разобраться, свидетелем чего только что стал.

«Выходит, Анатиан успел перед самой своей гибелью заключить договор с богом Хаоса. Прямо как я», — юноша поморщился от резкого укола боли. — «И он обрел силу, в этом нет сомнений. А что потом?»

Спать совершенно расхотелось, и чародей поднялся. Выяснилось, что бессонница была не только у него — Итриада уже подбрасывала в затухший костерок новые ветки, собираясь разогревать их скудный завтрак.

— Ты проснулся? Хорошо, поедим и займемся делом.

Они не тратили время понапрасну, всерьез готовясь к сражению ни на жизнь, а на смерть. Шансов на победу — и это понимали все — оставалось немного, однако дальнейшее бегство лишь уменьшало их — пища подходила к концу, силы иссякали. От фарийцев следовало избавиться не только потому, что преследователи — и это было совершенно ясно — не успокоятся, пока не настигнут жертв, но и потому, что беглецы хотели завладеть их припасами.

Увы, но несмотря на то, что древний город отлично сохранился, пищи в нем почти не нашлось. Конечно, фрукты из императорского сада изрядно разнообразили унылое меню путников и притупляли голод, но Трегоран осознавал — на одних яблоках с грушами далеко уехать не получится. Следовало добыть побольше мяса и зерна. Он не сомневался, что у фарийцев в достатке имелось и то и другое. На худой конец, можно было прикончить пару лошадей.

Они работали целый день, а Трегоран, время от времени отправлявшийся в мир духов, чтобы проверить, где враги, сообщал новые сведения. И с каждым прошедшим часом юноше становилось все страшнее и страшнее, причем пугала его отнюдь не предстоящая драка с фарийцами, нет. Боялся юноша Еширала, было в городе нечто странное и страшное, чему не получалось дать объяснения. Его пугало и полное отсутствие безликих теней, и непонятный магический барьер, и последний сон и непонятное ощущение — Трегорану казалось, что кто-то за ним наблюдает.