- Виноват, - отозвался отдышливый толстяк, все еще невидимый в темноте, - Кажется, у меня селезенка протекла. Никак не могу законопатить чертову щель, вар ее совершенно не берет. Может, если гусиным жиром… Что до мальчишки, любезный Бальдульф, я думаю, вы же сами и виноваты. Приложили его своей ручищей, точно забойщик колотушкой, а это отрок, не годовалый бычок, вот у него мозговые жилы и полопались от сотрясения. Не удивлюсь, если у него пойдет ушами кровь и он издохнет прямо тут, у нас на глазах.
- Ударил бы сам, раз ученый! – огрызнулся его собеседник, - Ах да, я забыл, для этого тебе требовалось по меньшей мере очутиться рядом, вот только грузовые телеги, способные выдержать твой вес, вязнут в глубоком снегу!..
Толстяк обиженно засопел, но возразить не успел.
- Он точно помрет, пока вы спорите, - голос вмешавшегося в перебранку был негромким, но звучным и обладал странной мелодичностью, свойственной скорее музыкальной шкатулке, чем мужчине, - К слову, выглядит он на удивление сносно. Да, оглушен и порядком изморожен, но отнюдь не смертельно. Что скажете, моя дорогая?
К удивлению Гримберта, ответила ему женщина.
- Фенотип как будто в пределах нормы, - сухо произнесла она, - Два глаза, череп не деформирован, пальцев не больше положенного. Неплохо. Я бы сказала, даже удивительно для мест, в которых даже баронские дети частенько щеголяют жабрами или лишней парой глаз.
Если его кровь так же чиста, как и его кожа…
- Ваше мнение, госпожа блудница?
- Двести денье серебром, - спокойно произнесла женщина, - Возможно, целый флорин, если он еще не вступил в пору фертильности, такой товар у подпольных лабораторий пользуется большим спросом. Выплеск юношеских гормонов сильно сказывается на качестве донорских тканей.
* * *
Он не видел лиц говоривших, лишь едва различимые силуэты, скрытые царящим в шатре полумраком. Оттого, может быть, отчаянно вслушивался в голоса, пытаясь вообразить их обладателей. Чертовски непростое занятие. Голос женщины тоже был странного свойства. Он звучал глухо, со странной вибрацией, точно пропущенный через сложно устроенный диффузор.
- Флорин… - задумчиво пробормотал тот, что с музыкальным голосом, - Выходит, двести сорок денье?.. Немного за столь чистый образец. Готов поспорить, за вчерашний день мы истратили больше на один только порох.
- Ничего не поделать, виконт - возраст. Будь он младше на пару лет, было бы лучше. Один мой знакомый, содержатель «Аргентум Руссус[4]» из Амальфи, легко выложил бы за него в восемь раз больше.
- Какая-то секта? – осведомился толстяк, досадливо сопевший оттого, что его небрежно вытеснили из разговора, - Знавал я в Амальфи одну забавную ложу, вышедшую из бывших лукианистов, члены которой возносили молитвы, не поверите, жареной утке…
- Это не секта, - кратко отозвалась женщина, - Это публичный дом, господин Бражник. И неплохой, насколько мне известно. Его посещают многие придворные особы, даже герцоги. Инкогнито, разумеется.
Толстяк, именуемый Бражником, издал пренебрежительный смешок.
- Ну, этот-то едва ли придется кому-то по вкусу. Я думал, в Амальфи хватает своего товара.
- «Аргентум Руссус» хватает мяса для случки, - отозвалась собеседница и Гримберт вдруг ощутил, что она улыбается, - Смею заверить, на любой вкус и любого возраста. Каждую осень перед его черным входом выстраивается очередь в три арпана длиной – это окрестные пейзане, подсчитав небогатый урожай, тащат за руку своих юных отпрысков, намереваясь сдать их в обслугу, хотя бы и за бесплатно. Для многих из них это хоть какой-то шанс пережить голодную зиму. Нет, господин Бражник, у «Аргентум Руссус» в распоряжении больше мяса, чем у многих городских мясников. И куда более свежего, замечу.
- Тогда к чему…
- Этот удивительно чистый. Готова поспорить, он вскормлен на настоящей пшенице и молоке, а не на протеиновой крупе, замоченной в фонящей радиацией воде. Из таких получаются хорошие херувимы.
- Ты имеешь в виду розовощеких пухлозадых ангелочков с луками, которые…
- В «Аргентум Руссус» есть свой штат херувимов. Что-то вроде изюминки заведения. Высший шик. Для этого лучше всего подходят дети, из тех, что не вошли в пору фертильности. Специально нанятые коновалы выжигают им часть нейронов, после чего пичкают гормональными блокаторами и лошадиными дозами серотонина. А еще орудуют острыми ланцетами, возвращая их телам младенческие черты и пропорции. Через полгода из них получаются хорошенькие маленькие ангелочки, играющие друг с другом, смеющиеся и озорничающие.
Толстяк поперхнулся.
- Вот уж чего придумают господа в Амальфи… Что ж, уверен, это здорово оживляет обстановку.
- Клиенты довольны, - сухо заметила женщина, - Правда, задавленный подобного рода вмешательством интеллект остается на уровне комнатной канарейки, но едва ли это кого-то заботит. Херувимам и полагается быть беззаботными, ведь так?
- Но он…
- Да. Слишком стар и уже сформировался. Он бесполезен.
- Готов, поспорить, он из баронских сынков, - произнес кто-то, сидящий поодаль, - Здесь в округе полно таких. Их любимое развлечение, пока папашки пялят служанок в свинарнике, сколотить небольшую банду из себе подобных, заполнить под завязку боеукладку и искать приключений по округе. Разорить соседнюю деревню, расстрелять шутки ради ярмарку, вытоптать посевы…
Разбойник с мелодичным голосом, которого прочие называли виконтом, но который едва ли мог претендовать на этот титул, понимающе хмыкнул.
- Мне знакома эта порода. Такие даже до войны обычно не доживают. Тонут вместе с доспехом где-нибудь в болоте или разносят друг дружку в клочки на какой-нибудь никчемной дуэли. Если ему и суждено вырасти, он сделается раубриттером. А этого дерьма по нынешним временам и так больше, чем нужно…
- По крайней мере, за него можно получить выкуп.
- Какой? Колесо от телеги и старую шляпу?
- Кем бы ни был его папаша, он смог позволить рыцарский доспех своему крысенышу. Так что добавь по меньшей мере половину коровы.
- В таком случае я буду столь щедр, что поделюсь с тобой хвостом от нее!
- Оставьте что-нибудь и господину Олеандру!
- Скорее я поверю в дождь из розового масла, чем в то, что Олеандр Бесконечный заинтересован в выкупе! Этот святоша и верно вознамерился живым войти в Царствие Небесное!
- Тогда я претендую на его долю. И черт бы меня побрал, если я собираюсь получить меньше двух флоринов! И половину коровы можете оставить себе, может, она сможет утешить тебя, когда Орлеанская Блудница лишит тебя своей милости!
- Ты ревнуешь, Бражник? Скажи на милость! Когда ты скулишь, то делаешь столь жалок, что мне невольно хочется одарить своей милостью и тебя! Вот только незадача, даже если сумеешь найти контейнер со своим хером, наверняка окажется, что тот давно изгнил или его сожрали мыши!
Они принялись переругиваться, порыкивая и ворча, точь в точь как волчья стая, в которой каждый из хищников силен и опасен, но недостаточно уверен в своих силах, чтобы бросить открытый вызов всем прочим. Однако Гримберт уже не вслушивался в поток едких подначек, грубоватых острот и насмешек. Не потому, что пытался пробудить все чувства обмороженного, едва держащегося на ногах, тела, а потому что в голову ему пришла мысль.
Они не знали, кто он. Эти дьявольские стервецы, уничтожившие двух рыцарей, даже не понимали, кого изловили. Неудивительно. Всякий рыцарский доспех, владельцу которого впору пить вино, а не молоко, имеет на своей броне множество символов и отметок, которые внимательному наблюдателю расскажут более, чем цифровая сигнатура и базы данных, а для знатока рыцарских традиций и вовсе послужат увлекательной повестью о всех приключениях, которые доспех пережил за несколько сотен лет.
Герба и вензеля сеньора, клейма мастеров, тактические обозначения его знамени и места в нем, сложно устроенные инсигнии, каждая из которых – короткая повесть о битвах и сражениях, в которых ему довелось побывать… Ничего этого на броне «Убийцы» и «Стража» не имелось – в Турине считалось зазорным украшать учебные машины. Если их с Аривальдом доспехи и несли какие-то обозначения, то только лишь небольшие гербы Туринской марки на лобовой броне, да и те, наверно, сделались нечитаемыми после многократных сокрушительных попаданий, скрывшись за копотью и вмятинами. К тому же и гамбезон на самом Гримберте был обычный, дубленой кожи – Магнебод не терпел, когда его ученики облачались в модное, скроенное придворными портными, одеяние из углеродных волокон и полимеров, приучая своих воспитанников к простоте.
