В один прекрасный момент барс не выдержал и повернул к ней голову. Глаза в полумраке горели мертвенным электрическим пламенем, и Юлиане в его взгляде почудилась издёвка.

«Не нравится — возвращайся».

Она издала возмущенное «Фр-р-р!», и ей на плечи упала плотная тяжелая ткань. Киприан всё-таки пожертвовал мантией.

Причем у него за спиной тотчас отросла новая, и от внимания куратора это не укрылось.

Из всей компании, пожалуй, только у Кекса с Пирогом не было повода для жалоб. До истории с монстром они ели, как не в себя, нарастили жировую прослойку, которая позволяла сопротивляться холодам, и катились по земле, как два меховых клубка на коротких лапках.

В ближайшее время Юлиана была намерена организовать для них сеанс похудения.

Сама она в плену от излишеств предусмотрительно отказывалась и из-за стресса порядочно отощала. Кутаясь в накидку Киприана, она шагала рядом с Пелагеей, которая ехала верхом на барсе, и млела от восхищения. Когда стало понятно, что бояться хищника не стоит, Юлиана прониклась к нему разновидностью симпатии, которая, если ничего не предпринять, как правило, перерастает в одержимость.

Необыкновенный, могущественный, зверски притягательный. Побеседовать бы с ним по душам.

— Кхм! — Юлиана тактично кашлянула в кулак. Впрочем, тактичность была ей не свойственна. Она заразилась дурным примером от своих верных псов-сыщиков и теперь тоже норовила сунуть нос в чужие дела. — Может расскажете, как так вышло, что вы с Пелагеей… э-э-э… вместе?

— Если вкратце, — откликнулась Пелагея, — меня к нему занесло. Ой, господин куратор, а не могли бы вы притормозить?

— Прямо сейчас? — не открывая пасти, уточнил тот. Это место действовало ему на нервы. Здесь пахло тленом и безнадёгой.

— Да, пожалуйста. Я ведь улетела, бросив Эсфирь одну. И очень за нее волнуюсь. Как думаете, получится отыскать избушку Вершителя?

— Смотрю, ты меня недооцениваешь, — отозвался барс.

Обоняние у зверюги было развито рекордное — Кексу и Пирогу не тягаться. Он моментально напал на след Эсфири и привел спутников к избушке, где, на двери, слегка покосившись, висела табличка с кривоватой подписью «УПС».

***

Когда горлица улетела спасать мир (один маленький вредный мир в лице Юлианы), Эсфирь еще немного полежала в снегу, чувствуя, как всё становится ненужным и неважным, как накатывают апатия и лень. Как подкрадывается мутная, чудовищная депрессия.

На этом месте в Эсфири проснулось чувство самосохранения, и она, фигурально выражаясь, дала себе пинка. Да чтобы она — и вдруг подчинилась силам зла? Ни за какие коврижки!

Перевернувшись на бок, она порылась в рюкзаке, судорожно ухватилась за ловец снов. Точнее говоря, за Шанс. И треснула им себя по физиономии.

Вот так одним морозным безысходным днём в краю Зимней Полуночи Эсфирь дала Шанс самой себе. И благополучно выкарабкалась из подступающей хандры.

Потом она некоторое время сидела на поваленном дереве под ёлкой, в бледном свете месяца, пристроив там же свои лыжи и нелепый детский рюкзак. Елка растопырила лапы, и оттуда Эсфири на макушку изредка сыпался снег. Но той было не до снега. Лыжница рассеянно смахивала его с головы и не уставала поражаться тому, как она, такая могущественная, наделенная мощью Вершителя — и вдруг позволила себя атаковать?

Видимо, Эсфирь просто еще не привыкла к новой роли, не освоилась, не потренировалась, как следует. А кому, как не ей, было знать, что в любом деле важна тренировка? Получила дар магический — изволь его развивать. Хочешь побороть лень — упражняйся, просчитывай ходы, составляй наперёд список маленьких хитростей. Подвержена унынию? Подключай психологические приёмы, ищи причины и лазейки для отступления. За что бы ты ни взялась, без тренировок никуда.

Из размышлений ее вырвал страшный хруст веток, вспоровший ночную тишину где-то в вышине. Эсфирь задрала голову — серп месяца был как-то странно исполосован тенями. Будто его разрезали на три части и теперь эти части будут всегда болтаться в небе раздельно.

Потом она различила еще одну тень — громадную и что-то усердно жующую. Взгляд опустился ниже, вычленил среди стволов мохнатые ноги с раздвоенными черными копытами. И по хребту подрал мороз.

Исполинская коза-мутант, оставшись без хозяина, отправилась добывать пропитание, набрела на лес Вершителя и принялась методично уничтожать дерево за деревом. Вредитель. Как есть, вредитель.

Пелагея, помнится, рассказывала про эту прожорливую тварь. «Ростом со слона», «умрёшь, если увидишь». Странно, очень странно. Если прикинуть, здесь выйдет никак не меньше трёх слонов. Когда она только успела так вымахать?

Проблемное парнокопытное величиной с круизный лайнер — серьезная угроза для человечества. Которую надо — что? Правильно, устранить.

— А ну сгинь! — низким испуганным контральто велела Эсфирь. И щелчком пальцев превратила мутанта в сияющий порошок.

— Вот это ты, подруга, даёшь, — протянула она, ошеломленно разглядывая свою руку. — Да ты героиня! Сверхженщина. Ты войдешь в историю как уничтожительница коз.

Она снова задрала голову: теперь части месяца составляли единое целое, деревья были в безопасности, а там, где недавно стояло рогатое чудище, медленно опадали разноцветные блёстки: розовые, оранжевые, травянисто-зеленые и голубые.

Право слово, что ни санитарное мероприятие — то с отголоском праздника. Хорошее же у Вершителя волшебство! Жизнеутверждающее.

Эсфирь вернулась в избушку, не чуя под собой ног от усталости. И поразилась тому, насколько внутри всё переменилось. Больше не было трона и лепнины с хрустальными люстрами. Позолота стёрлась, роскошные гардины выцвели и обветшали. Выяснилось что, шик и богатство выполняли здесь лишь функцию декораций, служили красивой обёрткой для неказистой хижины, где пахло свежеструганной древесиной и прогорклым вином. Где господствовали грязь и запустение.

Пара колченогих табуретов, прогнившие доски, ржавый помятый чайник на столе и перевернутая скамейка — никаких вам культурных ценностей. Сплошное старьё на выброс.

Эсфирь подумала, что было бы неплохо преобразить это доисторическое сооружение, и еще раз щёлкнула пальцами. Обшарпанные подоконники и оконные рамы немедленно затянулись белизной акрила. Стол округлился, и на него элегантно спланировала скатерть с уютной бахромой по краям. А сверху в центр стола проворно приземлился горшочек с цветущим вереском.

Эсфирь улыбалась всё шире и шире: волшебство на кончиках пальцев работало безупречно. Повиновалось, не выходя за рамки. Перекраивало реальность согласно ее воле и представлениям о прекрасном.

Покружившись в золотых вихрях, табуреты приняли форму изящных мягких стульев с резными спинками. Скамейка восстала из пыли и деловито потопала в угол, на ходу обрастая по бокам причудливыми рельефами. Полы засияли чистотой, чайник — новенький, полированный — без всяких уговоров сам прыгнул на конфорку, где вспыхнуло голубоватое газовое пламя. Ох, до чего же приятно наводить порядок при помощи бытовой магии!

Одно плохо: как Эсфирь ни старалась, как ни напрягала мышцу фантазии, снаружи хижина осталась такой же, что и прежде. Неприметной, скособоченной. Дунешь — развалится.

Она еще немного поколдовала внутри, чтобы вернуть на родину Шкаф с замашками дизайнера и душевую кабину. Эсфирь наивно полагала, что эти ребята даны по умолчанию в базовой комплектации, но Вершителя свергли — и шкафа с душем как не бывало.

Затем она озаботилась постельным вопросом (кровать, диван, раскладное кресло и, пожалуй, достаточно). Разместила на заднем дворе небольшую теплицу-оранжерею, качели и крытый бассейн с купелями. Оценила творение рук своих — и осталась довольна.

Она попивала мятный чай из глубокой чашки с орнаментом, утвердив локоть на скатерти в зеленый горошек, и хмуро раздумывала о том, сколько магии понадобится на поддержание интерьера в первозданном виде.

И вдруг в дверь настойчиво постучали. А потом поскреблись и потребовали открыть именем закона — смешным хрипловатым голоском.