Эсфирь чуть не расколотила чашку о столешницу, поспешно проглотила чай и бросилась открывать.
К ней нагрянули всей честной компанией. Кекс, Пирог (Ну растолстели, негодники!). Юлиана и Вековечный Клён (Какое счастье, вы живы!). Пелагея (Силы небесные, что они с тобой сделали?!) и ее сногсшибательный куратор, который на самом деле чуть не сбил Эсфирь с ног. Он бесцеремонно ворвался, задев ее плечом (надо полагать, не нарочно). Огляделся и потребовал объяснений.
— Почему так пусто? Где Вершитель? У нас была договорённость…
— Терпение, уважаемый, — утомлённо ответила Эсфирь, потирая ушибленную руку и проходя на середину гостиной. — Я заперла его в надёжном месте. Наговоритесь еще. А пока что я здесь главная. Будете плохо себя вести — пойдете лесом. Уяснили?
Настроение у нее резко испортилось. Она обвела гостей слегка затуманенным, уставшим взглядом и рухнула в раскладное кресло.
— Присаживайтесь, что встали?
Эсфирь вяло сосчитала гостей, щёлкнула пальцами — и к столу из шкафчика потянулись батальоны чашек с блюдцами, сахарница и десертные ложки. А второй стул на секунду пошёл рябью и наплодил своих двойников, которые расторопно выстроились по периметру стола.
Юлиана отмерла первой: скользнула к Эсфири на соседний стул, участливо положила ладонь ей на плечо и клятвенно пообещала:
— Отныне больше никаких каруселей! Ни обычных, ни снежных. Честное слово! Я так исстрадалась. А ты… Тебя не узнать! Если бы та снежная карусель нас не разделила…
— Что сделано, то сделано, — отозвалась та. — Я связалась с Вершителем, и теперь у меня нет сердца, зато есть сила и власть.
— А я, — проронила Юлиана. — Мне больше незачем писать книги. За свое стремление к славе я чуть жизнью не поплатилась. Знаешь, уроки судьбы слишком жестоки. На наши запросы она выставляет чересчур высокие цены. Настоящая жадина.
Неожиданно Юлиана поджала губы и, шумно втянув носом воздух, накрыла лицо руками.
— Ой, извини. У меня сейчас истерика будет, — любезно предупредила она. И, не откладывая в долгий ящик, ударилась в слёзы.
Нервное истощение. Стресс. Шок. Удивительно, что она всё это время держалась молодцом.
Моральные ресурсы Юлианы уже давно были на исходе. А тут такой удобный случай подвернулся. Как не воспользоваться и не пореветь?
На выручку ей метнулся Киприан. Во-первых, чтобы она могла с чистой совестью выплакаться на его груди. Во-вторых, чтобы никто другой случайно не перехватил инициативу. Например, Ли Тэ Ри. Впрочем, он-то как раз и не намеревался. У него имелись заботы поважнее.
— Нам бы раны обработать, — нарочито громко сказал он. — Да одеться во что-нибудь человеческое.
— Так, — встрепенулась Эсфирь и вскочила с кресла — прямая, как струна. — Пелагея, идёшь со мной.
Она отвела Пелагею в Шкаф с Характером и велела ей раздеться. Та весьма неохотно стянула с себя парчовый халат куратора. Она мёрзла, хотя перстень грел, и мелко стучала зубами.
— С ума сойти! — впечатлилась Эсфирь, когда ей открылся живописный вид на лопатки. По спине будто тёркой прошлись. Царапины, порезы, кровоподтёки. Без слёз не взглянешь. — Героиня ты моя! Так, постой…
Она отступила на шаг, сконцентрировалась на своем представлении о прекрасном и щёлкнула пальцами.
Ничего, ровным счетом ничего не произошло. Вот что с этим волшебством не так? Коз испепелить — испепеляет, капитальный ремонт провести — проводит. А людей с их болью начисто игнорирует.
Пришлось Эсфири по старинке смазывать боевые ранения борной кислотой и перекисью водорода. Дуть всякий раз, как Пелагея принималась пищать, изводить мотки пластыря и уговаривать ее потерпеть еще чуть-чуть.
Пелагее вымыли волосы шампунем с кокосовой отдушкой, нарядили ее в платье из тяжелого черного шелка, которое струилось до пола и представляло собой образец антикварной готики. Дали выпить какую-то невозможно горькую настойку для восстановления сил и в таком виде вернули в гостиную.
— Погоди, ты что, постриглась? — вытаращилась на нее Юлиана.
— А ты только сейчас заметила? — удивился Киприан.
Юлиане пришлось признать, что до сих пор она была эгоистично поглощена собственной бедой, которую, по идее, пора бы уже оставить в прошлом.
— Держите, — смущенно прошептала Пелагея, отдавая куратору шлафрок. Ее ресницы трепетали. Шёлк платья шелестел и переливался в свете торшера. Алебастровая кожа на открытых плечах и шее прямо-таки искушала на прикосновение.
Ли Тэ Ри взял мантию, ненароком дотронувшись до пальцев Пелагеи. Сглотнул образовавшийся в горле ком и проводил ученицу потемневшим, полным обожания взглядом.
Чуть позже они все перебрались на застекленную веранду, которую незадолго до их прихода создала Эсфирь. Она приноровилась по щелчку пальцев добывать из воздуха горячие напитки. Сидела в кресле-качалке, завернувшись в плед, и маленькими глотками потягивала из чашки кофе.
Юлиана капризно пеняла Вековечному Клёну на его черствость и разгильдяйство, потому что он что-то там опять сделал неправильно и без любви. Шпыняла Кекса с Пирогом, когда они прибегали и начинали возиться под ногами. И оглушительно сморкалась в салфетки.
Ли Тэ Ри смотрел на нее с неприкрытым раздражением и морщил свой благородный нос. А потом бросал недвусмысленные взгляды в сторону Пелагеи, которая сосредоточенно цедила из пиалы очередную тонизирующую пакость и которую занимал (нет, ну надо же!) исключительно пейзаж за окном.
Всё это казалось Эсфири таким милым и привычным, что она на мгновение даже представила, будто не было никакого Вершителя, никаких испытаний и разлук. Что она вновь дома, в стране Зеленых Лесов, и Юлиану уволили с работы, но это пустяки, потому что с финансовой поддержкой короля они совсем скоро откроют своё издательство. Что на дворе лето, а вовсе никакая не зима. Светит солнце, страхи далеко, и можно беспечно качаться на качелях хоть целыми днями напролёт. Радоваться в полную силу. Полной грудью вдыхать цвет жизни. Потому что ты ни за кого не в ответе. Потому что ты — свободна.
Глава 31. Разрешите войти в заблуждение
Зачем только Эсфирь взвалила на себя роль Вершителя? Может, еще не поздно отказаться? Даровать рыжему карлику амнистию и пусть делает, что пожелает?
Она вспомнила недавний эпизод с Разной Жутью, заброшенной в страну Зеленых Лесов и вызвавшей катаклизм. И резко передумала. «Никто, кроме тебя, с этой ношей не справится. Терпи».
В отличие от нее, кое у кого терпение всё-таки иссякло. Вековечный Клён так утомился от претензий и слёз Юлианы, что под смехотворным предлогом сбежал на мансарду. Там было не убрано, из угла в угол шныряли мыши, под скошенной крышей колыхалась паутина, а в круглое немытое окошко украдкой заглядывала луна. Идеальное место, чтобы расслабиться, принять медитативную позу и вспомнить, кто ты есть.
— Кхм! — раздалось за спиной Киприана, и тот неохотно повернул голову.
— Простите, что нарушаю ваше одиночество, — сказал Ли Тэ Ри, проходя и садясь рядом на груду какого-то тряпья.
— Да ничего, — с ангельски-кротким видом вздохнул тот, поправляя кленовый венок на своих огненных кудрях.
— Давно хотел спросить, как вам удалось отрастить мантию? — осторожно полюбопытствовал эльф. — Это какое-то колдовство?
— Колдовство. Скажете тоже, — усмехнулся Киприан. — Я ведь отчасти дерево, а деревья склонны к регенерации. На месте отрубленных веток появляются новые побеги, листья…
— То есть вы способны пустить корни, покрыться корой и даже принести плоды? Как интересно! Хотел бы я на это взглянуть.
— Как-нибудь обязательно покажу, — пообещал человек-клён.
Они еще немного посидели молча среди пыли, паутины и теней. А как спустились в гостиную, тотчас угодили под прицел взглядов. Юлиана смотрела на Киприана с таким упрёком, словно он оставил ее одну не на двадцать минут, а на двадцать лет. Пелагея тоже почему-то избрала в качестве мишени Киприана. Видимо, чтобы невзначай не встретиться взглядом с куратором.
