— Тебе показалось. Может различия в штамме вируса?

— Может быть. Но все же двое из нашей палаты исчезли.

Алина отвернулась, не желая показывать те чувства, какие её в данный момент обуревали. Она не могла позволить подружке сдаться. Ведь если она перестанет бороться… На мгновение перед её глазами возникли те бесконечные мгновения, свидетелем которых она стала в свой первый день пребывания здесь. Нет, Инна не должна узнать, что их ожидает.

— Значит они мертвы?

— Это ничего не значит. Вполне возможно их просто перевели в другую палату или вообще отправили к родителям. Ин, лучше сосредоточься на себе. Я так просто сдаваться какой-то болезни не собираюсь. Да и тебе не позволю.

— Извини.

— За что?

— Ты здесь потому, что общалась со мной. Ведь я первая заразилась.

— Не факт. Может быть, у меня болезнь позднее выявилась.

— И все же…

— Не заморачивайся. Мы еще повоюем.

— Знаешь, я сейчас впервые за свою жизнь горжусь собой. На сей раз мне не надо прятаться за твоей спиной. Сейчас я столько знаю, что раньше представить не могла. Вот только почему они заставляют нас все это учить?

— Слышала, это побочный эффект лекарств. Ведь наше лечение экспериментальное, вот они и пытаются узнать все что с нами происходит. — девочка стиснула кулаки, стараясь говорить спокойно. Да уж, экспериментальное лечение. Почувствовав надвигающийся приступ нестерпимой боли, она прилегла, и в душе пожелав тех же мучений тем, кто это с ними сделал, расслабилась. Так, по крайней мере, переносить это все было легче.

Мужчина, наблюдавший за ними, горько улыбнулся. Все же в девочке он не ошибся. Жаль только что если даже она выживет, стать взрослой ей не дадут. Все её слова и жесты он прекрасно видел. Другие вряд ли поймут то, что понял сейчас он. Что девочка все знает. Ну, если и не все, то главное точно. Она знает, что никакая это не болезнь, неизвестная науке. А значит, если кто-нибудь другой и догадается, дни девочки сочтены. Впрочем, они и так долгими не будут. К сожалению, спасти её он не сможет, но избавить от такой же участи её семью попытается.

— Срочно, в палату! Все, началось. Причем у всех троих одновременно. — люди бегом бросились к палате, где на своих койках скрючившись лежали дети.

Безумный крик боли раздался со стороны Инны, и хриплый стон со стороны Алины. Мальчик лишь на мгновение выгнулся под углом и затих, так и не пройдя трансформацию. Измученный детский организм больше двух месяцев поддерживаемый медикаментами не выдержал. И с его смертью, все процессы происходившие в организме, остановились. А вот девочек корёжило. Мышцы под кожей непроизвольно сокращались и вздувались разрывая кожную оболочку. Зараженная кровь заливала их лица, а судорога скрючивало тело. Все длилось буквально минуты. Но для объектов наблюдения они стали бесконечными часами. А потом все прекратилось, и дети без чувств застыли. И только редкое дыхание выдавало, что они живы.

— Они перешли во вторую стадию. Все идет очень хорошо. Приберите тут, а всех остальных детей отправьте по домам. Дальше все произойдет значительно быстрее.

Девочки не чувствовали, как их небрежно ворочали, пока приводили все в порядок, и уничтожали все следы произошедшего. А через несколько дней открыв глаза, они себя не узнали.

Алина очнулась от ноющей боли, и от неприятного чувства, что её разглядывают. Вот только показывать наблюдающим, что она уже пришла в себя, девочка не пыталась. Лицо, руки, вообще вся поверхность тела ныла, как после сильного падения. Каждая косточка, каждая мышца, казалось чужого тела, не слушалась. Безумно хотелось пить, но сил сказать хоть слово, не было. Будучи свидетелем, что на самом деле происходило с другими погибшими детьми, она даже боялась представить, на что сейчас похожа.

Девочка ощутила, как к ней кто-то прикасается, проверяя пульс. Через плотные перчатки раньше невозможно было почувствовать хоть что-то кроме холодного прикосновения резины. Но сейчас, она слышала и чувствовала, биение сердца того, кто находился рядом, слышала, как кровь бежит по его венам. Ощущала тепло живого тела. Будто не перчатками прикасались, а рукой. Комната резко наполнилась запахами. Ощущение прошедшего времени было слишком ярким, но не только это привлекло внимание ребенка, а яростный спор, который раздавался за окном, на улице. И это было вдвойне странно. Ведь девочка знала, что комната, как и окна не пропускают звуки. По крайней мере, раньше она не могла ничего услышать, хоть и пыталась. Но, тем не менее, сейчас слышала все, что происходило на улице. А голос собственных родителей она спутать не могла.

— Мы действительно не можем вам их показать. К большому сожалению, они оказались больны гораздо серьезнее, остальных. Дети изолированы. Приближение к ним смертельно опасно. — мужской голос был приглушен. Легкий иностранный акцент коверкал некоторые слова, но не мешал, в резкой форме выговаривать убитым горем и страхом родителям о том, что им нельзя вмешиваться в лечение.

— Мне все равно, что вы говорите! Я хочу увидеть свою дочь, и не уйду, пока не удостоверюсь, что она жива и получает должное лечение.

— Да пойми те же вы, это опасно!

— Для вас не опасно, а для нас да? Хватит нам заговаривать зубы. Я желаю увидеть свою дочь, и ничто на свете не помешает мне её увидеть! Надо будет, я такой шум подниму, что вам мало не покажется.

— Так вы относитесь к тем, кто борется за жизнь вашей дочери?

— А вы убедите меня, что боретесь за её жизнь, а не убиваете! — сердце матери, не могло никак успокоится, с того дня как узнала о приезде этих врачей. А сейчас, оно просто кричало, что её ребенку плохо и больно. И она собиралась бороться за свое дитя, если будет хотя бы шанс, что её малышка выживет.

— Хорошо, — мужчина, наконец, сдался. Было видно, что спор продолжается уже довольно долго. — Но прежде мне необходимо поговорит с руководством. — раздались звуки исходящего звонка, и в то же время, резкая мелодия ударила в уши. С трудом, чуть приоткрыв глаза, Алина увидела, что стоявший рядом с ней мужчина, принял вызов, сразу переходя на английский язык.

— Ли?

— Да.

— Как они?

— Оба все еще без сознания. И судя по состоянию, вряд ли очнутся в ближайшие сутки.

— Родители требуют, чтобы им показали детей. Как считаешь, это возможно?

— Задержи их на полчаса, мы все подготовим. Покажем детей через стекло. Для безопасности, конечно же. Тело скроет одеяло, А лица закроем кислородными масками. Думаю, сумеем скрыть основные изменения. Лучше показать им их сейчас, чем когда они пройдут следующую трансформацию. Тогда они совсем уж потеряют человеческий облик. Это объяснить уже не удастся. А пока займи их бюрократией, пока я займусь своей непосредственной работой.

Связь прервалась. Желание кричать, вырваться из этого ада, сделать все, чтобы родные не увидели её в таком состоянии, было невыносимым. Но все же, Алина понимала, что сейчас у неё не хватит сил, даже на то, чтобы пошевелиться. И она покорно, позволила проделать с ней все манипуляции, которые были необходимы, чтобы скрыть трансформацию.

С трудом сдерживая крик боли, когда на неё одевали маску, и кутали в одеяло, девочка сжимала кулаки, и острые когти, впивались ей в ладонь, или что теперь у неё там, она не рассмотрела. Пальцев вроде пять, что уже вызывает облегчение. Минуты суеты, и наконец, тишина, если конечно отгородиться от писка приборов, которую вскоре нарушили шаги в коридоре. А потом все слилось в сплошной гул. Пищащие приборы, включенные специально для демонстрации посетителям, шаги, голоса, плачь. Алине потребовалось несколько минут, чтобы разграничить все, и наконец, воспринять происходящее как нужно.

Когда какофония звуков, стабилизировалась, девочка бросила взгляд, из полуприкрытых век в сторону стеклянной стены, которая разделяла палату на два отсека. Родителей провели туда, где раньше держали детей, которым суждено было выздороветь. Мать прижалась к стеклу, пытаясь понять, где именно она лежит. Алина видела, как глаза матери заполняет ужас, от вида собственного ребенка. Её сердце сжалось. Ведь если, мать так реагирует, на увиденное издалека, когда скрыты основные изменения, она даже подумать боится, как они с Инной выглядят на самом деле. Боль, брезгливость, и едкий страх хлынул на девочку. Она с трудом поняла, что это не её эмоции, а тех, кто сейчас за стеной. Пытаясь, разобраться девочка замерла, и постаралась разделить эмоции и людей, наблюдавших сейчас за ней. Эмоции матери и отца, она отделила сразу же. Было больно сознавать, что они мучаются из-за неё. Но, к сожалению, она ничего поделать не могла. А навредить близким не хотела. Девочка знала, что если они узнают, что с ней произошло, близкие не успокоились бы. Только, обнародовать, все происходящее им вряд ли позволят.