После выгрузки пошли опять в Финляндию грузиться лесом. Погрузились и вышли в конце декабря в рейс. Балтику прошли нормально, а к выходу из проливов в Северное море опять засвистело под 25–30 м/сек. Пришлось тормознуться у Скагена. Постояли почти до Нового года, но вроде начали появляться окошки время от времени, и в одно из окошек 30.12 я решил вынырнуть, чтобы проскочить Северное море. Но не тут-то было. Расчёт был проскочить между двумя циклонами, но проходящий циклон дальше на восток не пошёл, а встал над Северным морем и начал углубляться, а подходящий циклон сло-жился с ним в одну систему. Тут началось. Прямо в Новый год нас начало так заваливать от усилившегося ветра до 35 м/сек и расходившейся волны метров 8–9, что стало не до празднования Нового года, хотя столы были накрыты. Пришлось всю ночь стоять на мостике, вцепившись в поручни и проклиная себя, что рано выскочил из-за Скагена. И последующие три дня были примерно такие же. Машина с трудом выгребала против волны, механики из машины кричали, что сейчас встанем, так как обороты забрасывает за критические, передний найтов лопнул, и доски на первом трюме встали ёжиком, а часть ушла за борт. Караван весь сдвинулся назад, к надстройке, из-за этого погнулись релинги на рострахи в районе надстройки. В общем, жуткие были дни, чудом не потеряли весь караван, с трудом держались на ногах от напряжения морального и физического. Только на четвёртые сутки стало немного подстихать, и ветер в 20–23 метра казался подарком судьбы по сравнению с тем, что было. Догребли до Ла-Манша, там под французским берегом встали на якорь, и начали перекладывать караван. Напряжение немного спало. Народ начал потихоньку отмечать Новый 1995 год. На караване появились слегка поддатые и весёлые моряки, довольные, что этот кошмар закончился. Переложились, подремонтировали крепление, пошли дальше. В Атлантике было всё более или менее спокойно. Зашли в Средиземку, а часть народа, оказывается, продолжала праздновать Новый год. Это выяснилось, когда в очередной раз пришлось прятаться за Сардинию из-за шторма. Два моряка с перепоя подрались, и у одного, похоже, было сотрясение мозга. Затоварились спиртом ещё в Роттердаме, и потихоньку его вкушали, не выходя из приподнятого настроения. Пришлось заходить на Сардинию, в Колабрию и сдавать моряка в больницу, чтоб в рейсе не откинулся. На приход приехала полиция. Пришлось обьяснять им, что человек упал с трапа в шторм. Но думаю, что они не очень поверили в эту версию. Вообще, весь переход до порта выгрузки был каким-то кошмаром. Штормило даже в Средиземке, и довольно сильно. Шли мы с Финляндии до Кипра чуть ли не месяц. В Лимасоле пришлось заявить морской протест, и хорошо, что заявил, так как меня потом в пароходство вызывали, когда претензии пошли. Когда сказал, что заявлял морской протест, отцепились. Вот таким был мой второй самостоятельный рейс с лесом зимой.
Потом, в феврале, нас опять послали грузиться лесом на север Финляндии и Швеции в Ботнический залив. Заплыли мы туда, а там полно льда, а мы в балласте. С помощью ледоколов кое-как добрались до первого порта погрузки – Питео, и обнаружили в машине водотечность. Хотя и не большую, но всё же пришлось заделывать, ставить цементный ящик. Сообщили в пароходство, а оттуда приветы пошли с угрозами разными и обеща-ниями нехорошими. Оказывается, нам заплывать в этот район было нельзя, согласно списку судов, которым запрещён заход в Ботнический залив в феврале. Спасло меня только то, что у нас этого списка не было, он рассылался в конце сентября, когда мы уже ушли их российских портов. Но ведь в Управлении эксплуатации то этот список был… Почему тогда нас послали? Рассказывают, что было много криков в пароходстве между отделами по этому поводу, но мы были ни при чём. В одном из портов погрузки, в Котке, кажется, нас сменили, закончился срок нашего плавания. Вот такое первое крещение я получил в первом контракте в должности капитана, почти сразу вкусив всех прелестей капитанской жизни, и набравшись опыта в разных ситуациях.
Потом был короткий отпуск, месяца три, наверное, который я не догулял, и мне выпала возможность пойти опять на «Петрозаводск» с последующей работой на нём «под флагом». Это было достаточно заманчивое предложение, и я конечно согласился, хотя выходить из отпуска раньше, да ещё и летом очень не хотелось, но было интересно попробовать. Когда ещё предложат, а если откажешься, то может и вообще не предложат. У нас тогда совместно с греками была компания, куда отправляли старые, перед списанием суда. Перед работой их немного ремонтировали на рейде Пирея, меняли Регистр на греческий Ллойд, меняли флаг на мальтийский, и судно какое-то время работало, в основном, в южных регионах мирового океана. Нас отправили немного рановато, в начале июня, из-за того, что судно шло в украинский порт Херсон, где была возможность поменять экипаж, а в Европе, сказали в кадрах, менять не будут. На самолёт для нас не раскошелились, только на поезд, на перекладных. Что делать, спорить было трудно, отправились за билетами. До Москвы добрались без приключений, а вот с Москвы они начались. Это был разгул лихих 90-х годов. Везде кикие-то тёмные личности и полууголовные элементы, желающие что-нибудь, у кого-нибудь отнять. Милиция была чуть ли не опаснее этих самых бандитов, и обращаться туда было бесполезно. Только проблем себе найдёшь. И вот на вокзале в Москве, когда мы садились в поезд на Николаев, какая-то кучка бандитов заприметила нас, и начала прессовать буквально сразу после отправления поезда. Требовали, чтобы мы к Туле собрали миллион рублей, не знаю сколько это на теперешние деньги, но думаю порядочно, иначе обещали после Тулы сбросить нас с поезда. Соседи по вагону, особенно тётки, советовали собрать от греха подальше. Мы пытались через проводника вызвать поездное начальство или милицию, но она закрылась в купе и сказала, что она тоже их боится. Меня несколько раз эти орлы пытались вытащить в тамбур и проверить содержание моих карманов. Они у меня оттопыривались от дипломов и документов, которые в дороге я не доверяю сумкам. При очередной попытке вытащить меня приходилось окриком вызывать всех членов экипажа в проход, благо ехали в плацкартном вагоне, и они отступали – нас было больше. Потом куда-то скрылись к вечеру. Мы укладывались спать с пустыми бутылками в руках на всякий случай –Тула была где-то около часа ночи. Но слава Богу пронесло, никто ночью не пришёл, но напереживались изрядно. Но хуже всех было двум механикам-любителям комфорта, которые ехали в купейном вагоне. Их закрыли в купе, обшманали по полной, но ничего не взяли, когда увидели паспорта моряков, и узнали, что мы едем на работу без денег. Они, оказывается, приняли нас за перегонщиков авто, которые едут за машинами с деньгами. Всё обошлось, в общем-то, но было бы довольно тяжело от них отбиваться, если бы мы ехали с судна домой с деньгами. На этом наши приключения не закончились. Когда мы добрались до Херсона, оказалось, что судно перенаправили в Новороссийск.
Пришлось нам ночевать в Херсоне, кому, где придётся, а на следующий день садиться в поезд до Симферополя, а оттуда тащиться автобусом до Новороссийска. Когда мы наконец добрались до судна, то никто из прежнего экипажа конечно нам не обрадовался. Они отработали по три с половиной месяца, и тешили себя надеждой пойти «под флаг» на этом судне, и это было бы справедливо, в общем-то. Ну что делать, несмотря на не очень тёплый приём, передача дел состоялась где-то 10 июня, и мы поплыли, как мы думали, в один из последних рейсов под российским флагом, а пришлось работать до середины августа. Только тогда мы встали на рейд Пирея на бриделя, это когда отдан якорь, а корма длинными швартовыми привязана к берегу. Так швартуют при редовой погрузке леса в Игарке. Начался «греческий ремонт».
В последнем рейсе пришлось распрощаться со стармехом, Фёдоровым Валерианом Сергеевичем. Хороший мужик, но по приходу в Грецию у него случился обширный инфаркт, и пришлось его срочно сдавать в больницу. Как потом я узнал, переживал он из-за того, что эти два механика, которые ехали в отдельном купе, бывшие помполиты, кстати, запачкали дорогое чистое масло, перекачав его в один из не не очень чистых донных танков, а его надо было грекам сдавать. Должен был приехать сюрвейер по этому поводу. Вот он втихаря и расстраивался, а мне ничего не говорил. Пришли мы в ремонт, короче говоря, без деда. Пришлось разговаривать с кадрами по этому поводу. Они с пониманием отнеслись ко мне, и даже предложили выбрать стармеха на моё усмотрение. К счастью, в отпуске был мой давний друг, с которым мы работали ещё на ледоколе, а потом на «Поморье», Сыропоршнев Сергей Павлович. Он довольно быстро добрался до Греции, разобрался во всех делах, и дальше мы боролись в ремонте с греками с ним вместе, и довольно успешно. Он всегда был с хорошим чувством юмора, и даже если случались с греческим супером конфликты, то удавалось их решать как-то, без лишней нервотрёпки. Ещё, когда уставали, мы иногда с ним ходили в какую-нибудь пиццерию или что-то в этом роде. Немного красного сухого, типа Кьянти, пицца-фокачча, и жизнь налаживалась. Он, так же, как и я, любил попеть песен под гитару, поэтому и ремонт, и последующий контракт прошёл для нас обоих не так тяжко, как мог бы при другом стармехе, с нелёгким характером, которых повстречалось в моей капитанской судьбе не мало. Ремонт греческий, по сравнению с ремонтом на других заводах, сильно отличается, и, конечно, не в лучшую сторону. Весь ремонт ведётся на рейде с нарушением всяческих правил. Все отходы выбрасываются и откачиваются за борт в ночное время. Утром кругом плавают масляные пятна, ездит полиция, берёт у всех пробы, но ничего, как правило, не находит, так как, видимо, предварительно всё проплачено. Все грязные работы по очистке трюмов ведут нелегалы из Ганы, которые тут же, несмотря на наше возмущение, живут на судне и питаются тут же с нами, не имея ни справок медицинских, ни документов. Периодически дует сильный ветер, судно почти срывает с якорей, иногда стучимся бортами с другим соседним судном, но это никого не интересует, кроме капитанов этих судов. Хорошо ещё, что корма у обоих судов привязана швартовыми к какому-то затонувшему пароходу. Так стояли месяца два без берега, без зарплаты. Периодически приезжали греки с греческим регистром. Орали и ругались у меня в каюте по поводу того, что ещё отрезать или заменить. Однажды даже дошло до драки почти. Как я понял, греки уже заплатили этому инспектору, чтобы он всё подписал и ничего больше не требовал, а он вдруг выдвинул ещё чего-то, наверное, мало показалось ему, вот и начали друг друга по каюте таскать и громко орать. Мне даже растаскивать их пришлось. Но после окончания ремонта деньги нам всё-таки привезли, в отличии от других судов, и мы пошли в Одессу, в свой первый подфлажный рейс. Там к нам приехали жёны после долгой разлуки, и мы очень хорошо постояли. Вспоминается один эпизод из этой стоянки. К повару жена не приехала, да он её и не вызывал, наверное, он был большой любитель «огненной воды», и очень страдал от того, что я после случая с дракой запретил выписывать спирт на судно, а он любил именно этот напиток. Ходил мрачный всю стоянку, смотрел на всех «женатиков» с осуждением. Как-то я пришёл из города, прошёл в свою каюту. Слышу звонок, и голос повара: «Федорыч, у трапа никого нет!». Спрашиваю: «Толя, это ты что ли?». «Да с чего это я-то!» – отвечает. Были и бесконечные приходы каких-то украинских властей с их какими-то нелепыми требованиями, которые всегда заканчивались походом в артелку и поборами там. Был и очень волнительный момент в аэропорту, когда их таможня начала наезжать на жен, у которых была валюта, хотя и задекларированная, но у них какие-то свои правила, нам не ведомые. Натерпелись мы тогда. Покидали Одессу без всяких сожалений.
