Но был некто на Новой Земле, кто рассуждал по-иному. Более того, именно страх избрал он лозунгом на своем знамени. И, несмотря на все усилия нового правительства, страх цепкими метастазами расползался по планете, охватывая все больше и больше людей. Кроме того, люди почему-то стали недоверчивы, злы. Ссоры между соседями стали обыденным явлением.

   Если бы причиной была неверная тактика Беляева как политика, то перемены происходили бы везде и сразу, одновременно. Но зло распространялось по планете как бы из нескольких центров, и одним из таких центров оказался Солнечный.

   Однако не только в Солнечном местные газеты обвиняли правительство во всех смертных грехах. В других местах также появились публикации, которые словно соревновались, кто обольет его более смачной грязью. Особенно много выпадов было против могучих.

   Таирова даже удивляло это: организаторы клеветнической кампании не могли не знать, что могучих на планете практически нет уже несколько месяцев. Какой же смысл был придумывать всякие насмешки, рисовать подлые карикатуры? Затем он понял, смысл был тот же: пугать, пугать, пугать. Могучих стремились выставить низкими, невысокого умственного уровня тупыми буками, не способными ни на что доброе.

   Несколько романов-триллеров, пущенных в продажу одновременно, раскрыли ему глаза. В каждом из триллеров благородный герой вступал в схватку с преследующими его монстрами, и неизменно оказывалось, что монстров науськивал на него враг-могучий.

   После этого "ужастики" начали выпекаться сериями, подобно блинам у опытной хозяйки. В большинстве своем это были небольшие рассказы; вампиры, змеи, роботы - кто угодно мог действовать в них. Иногда героев загрызали, иногда они выходили победителями, но везде неизменно могучие выставлялись виновниками, вольными или невольными, несчастий, обрушивавшихся на положительных персонажей.

   Всячески выпячивалось высокомерие могучих, им приписывались презрительное отношение к простым людям и стремление подчинить их, превратив в рабов. Естественно, нигде даже не дискутировалось, для чего, собственно, могучим нужны рабы. Вопрос "Зачем могучим возиться с плохо управляемыми монстрами?" тоже не волновал новомодных авторов.

   "Мы пишем для читателей", - говорили одни.

   "Посмотрите, как наши произведения раскупаются", - вторили им другие.

   "Это же только фантастика", - оправдывались третьи.

   Действительно, триллеры исчезали с прилавков моментально: людям словно нравилось пугаться. Зеленая эпидемия большей части планеты не коснулась, но зато разбудила интерес ко всевозможным страшилкам. Запретить подобную литературу у правительства не было оснований. Мало того, члены Совета тоже были людьми, и им тоже нравилось, хотя бы только на бумаге, унижение тех, приговор которых еще совсем недавно подлежал безоговорочному исполнению.

   Втайне многие злорадствовали. В эпидемию поверили и думали, что могучие временно потеряли интерес к жизни остальных людей. Ждали, конечно, что они вот-вот вмешаются, и мутный поток злопыхательства в их адрес будет остановлен. Писатели ощущали себя детьми, оставленными без присмотра: скоро придут взрослые, наведут порядок, а сейчас почему бы не пошалить? И они не стеснялись в выражениях.

   Поскольку могучие промолчали, интерес к их оплевыванию постепенно иссяк. Тогда на прилавки хлынул еще один поток, на этот раз порнографической литературы. Все вдруг заговорили о сексуальной революции; скромность и стыдливость объявлялись пережитками прошлого. Всюду замелькали изображения красоток в разных позах.

   Различного рода извращенцы (правда, почему-то выяснить, кто скрывается под тем или другим псевдонимом каждый раз оказывалось невозможным) делились своим опытом по извлечению удовольствия оттуда, откуда нормальному человеку и представить себе было невозможно. "В интимной жизни дозволено все!" - пелось рефреном в каждой газетенке, в каждом журнале.

   Но если выпады против могучих находили внутренний отклик в душе у каждого земельца, то натиск порнографии вызвал у многих совсем иную реакцию: в редакции хлынула лавина протестов. Некоторые из писем, как и водится, были опубликованы - в ответ посыпалось такое же количество откликов от защитников подобной литературы. И разгорелись жаркие дебаты.

   Кто-то тиснул статью, что, мол, девушки и юноши к началу семейной жизни должны перепробовать все. В другом творении расписывалась яркими красками жизнь девушки, которая не отказывала в благосклонности ни одному мужчине, и какие подарки они ей дарили за это.

   - Какая мерзость, - сказала Наталь Ивеновна, прочитав последнее писание.

   Этот разговор состоялся после ее возвращения на Новую Землю с Лиски. Эльмар сидел на диване, а Таиров сновал туда-сюда и обратно. Он не привык чувствовать себя с Эльмаром на равных (должность требовала дистанции) и поэтому тянул время, изображая гостеприимного хозяина, который рвется устроить для гостя сногсшибательный пир.

   - А в чем дело? - спросил он, ставя на стол поднос.

   - Они утверждают, что верность и преданность ничего не стоят.

   - Кто "они"?

   - Да вот, в газете.

   - А, если в газете, то я читал. Ну и что? Во все времена и везде хватало девочек подобного поведения. Бороться с ними бесполезно, да и не нужно. Если бы их не было, что бы тогда делали мужчины, у которых сексуальные проблемы?

   - О! - вспыхнула Наталь. - Вот, значит, куда ты уходишь по вечерам!

   - Никуда я не хожу, - буркнул Таиров.

   Эльмар внимательно посмотрел на них обоих и сказал:

   - Так... Вы почему не живете, как положено мужу и жене?

   - А это не твое дело, - грубо отрезал Таиров.

   Наталь отреагировала по-другому; она прикусила губу и на глазах у нее выступили слезы. Собственно говоря, здесь все было ясно, и Эльмар вернулся к первой теме: