И вот, он здесь. Мистер "какой из тебя путешественник" собственной персоной. Не в форме начальника поезда, не в кресле машиниста, и даже не в каморке механика, но всё же... всё же. Наверное, это судьба, - думает Вадим, заканчивая уборку в туалетах и наливая себе чай - быть крошечной рыбкой-зубочисткой, обитающей во рту гигантской мурены.

   Так уж получилось, что Вадим с детства боялся даже того, чего бояться было глупо. Задиристых ребят, плохих оценок, скорых осенних сумерек, печального конца в книге (из-за этого он частенько не дочитывал романы до конца), того, что в хлебе попадётся камешек. Он был Бильбо Бэггинсом, к которому не пришёл мудрый волшебник, и в какой-то мере до сих пор им оставался. Просто страхи теперь другие.

   Там фигурировали, например, искажённые злобой лица пассажиров, или сердечный приступ в его вагоне. Или - вот как сейчас - назойливый страх, что этот странный мужчина, у которого было куплено сразу два места в девятое купе, может причинить кому-нибудь беспокойство. Вадим подумывал заявить о нём службе безопасности, но побоялся причинить беспокойство теперь уже ему. Каждый человек имеет право быть странным. И что с того, если у тебя с собой чучела зверей, которые ты любовно распаковал и расставил на верхней полке, словно воссоздавая сценку осовремененного библейского сюжета?

   Внешний вид необычного пассажира сразу поверг Вадима в трепет. Спутанные длинные чёрные волосы, большой рот, навевающий мысли о мумии Мика Джаггера, который помер и, следуя заветам рок-звёзд, воскрес, чтобы спеть на бис. Во время посадки, надрываясь, он тащил сумки, из которых торчали лошадиные и собачьи головы, пальто трепетало и раздувалось под порывами ветра, пуговицы трещали. Кончик его свёрнутого набок и чуть приплюснутого носа был белесым, словно туда глубоко под кожу забрался клещ, в горле ютился кашель, а в глазах - колючая вьюга. "Лет пятьдесят или шестьдесят, - подумал тогда Вадим. - Пятьдесят или шестьдесят лет злобы".

   - Ох, ну и тип, - хмыкнула Света, когда пассажир, ни слова не говоря, спрятал свои билеты и, покачиваясь под весом сумок, поднялся по лестнице. А он услышал, и обернулся, и спросил:

   - Они что, смешные?

   Светлана подавилась жвачкой; Вадим, похлопывая её по спине, спросил:

   - Да кто, уважаемый?

   - Мои звери.

   Они, конечно, не были смешны. Лошадь - это действительно была лошадь, пусть и очень маленькая - пялилась из своей матерчатой сумки огромными ноздрями и демонстрировала жёлтые зубы, ужасно похожие на человечьи. В голове совы словно копошились насекомые. Зверёк из семейства хорьковых, обвившийся вокруг трухлявого полена, угрожающе грохотал чем-то в своём вытянутом тельце, как если бы туда насыпали игральных костей.

   Светлана всё кашляла, её полноватое тело ходило ходуном. Вадим совершенно потерял дар речи. Ему совал в руки свой паспорт следующий пассажир, уже совершенно потерявший терпение. Когда Вадим наконец разобрался с очередью, страшный человек исчез, оставив по себе ощущение могильного холода. Казалось, там, в вагоне, было холоднее, чем на улице в середине декабря.

   Тем не менее, именно он и пропал первым.

   Рассказать об этом пришла соседка по купе.

   - На верхней полке всё разложил. Меня аж оторопь взяла, понимаете?

   Это была типичная провинциалка, обременённая обилием детей, внуков, тётушек, кузин и их номеров в маленьком телефоне "Нокиа", из динамика которого как раз доносился сигнал вызова.

   Вадим искренне ей сочувствовал, но отселить никуда не мог - все купе были заполнены. Просто чудо, что последнее место в девятом осталось не выкупленным. Вероятные пассажиры будто чувствовали угрозу, а гражданке Семёновой просто не хватило чутья.

   Он сделал соответствующее лицо и изобразил пожатие плечами.

   - И все там. И бегающие твари, и летающие, и ползающие... кого только нет! А сам пропал, - неожиданно закончила она, прижав трубку к уху и одёргивая на себе одежду. Она была из тех, кто в поезде предпочитает удобную, поблекшую от многочисленных стирок одежду, а штаны - со штрипками.

   - Куда пропал?

   - Незнай. Я с Вероникой Ивановной поговорила, и с Ниночкой, и с Владиком маленьким, а его всё нет. А когда пропал, я и не заметила. Просто исчез, как не было. Ну, туда ему и дорога. Вы скажите, что мне тепереча делать? Как спать ложиться? Я ж ляжу, а он припрётся, весь такой красивый, как ворон... я ж со страху валенки сваляю.

   Вадим, однако, сильно сомневался в нежности её психики. Он бросил взгляд на часы: одиннадцать по местному, корабельному времени. Нужно было что-то предпринять. В кипятильнике тихо забурлила вода; это разрушило ощущение прикасающейся к коже паутины, которое возникло, когда он вспомнил о странном пассажире:

   - Идите спать, - сказал он. - Не закрывайте дверь купе, я буду караулить ваш сон. Да-да, можете на меня положиться. Не сомкну глаз, пока его не увижу, и тогда...

   - Что тогда? - тётушка затаила дыхание. Вадим выставил указательный палец.

   - Я разбужу вас и предупрежу, что он идёт. Так, что вы сумеете подготовиться и подоткнуть своё одеяло со всех сторон.

   - Как это мило, - на широком лице, обрамлённом крашеными кудрями, мелькнуло почти детское выражение. Оно было естественным, но почему-то показалось Вадиму очень неуместным. - Тогда я пойду, ладно? А вы уж, пожалуйста, смотрите в оба, хорошо?

   - Всё время на посту, как солдат, - пообещал Вадим.

   На самом деле, он не чувствовал такой уверенности. Надев фуражку, прогулялся до туалетов, убедившись, что все они свободны, заглянул на второй этаж. Может, ушёл подкрепиться в вагон-ресторан?.. нет, такой человек, одержимый человек, ни за что не оставил бы свою коллекцию.

   Как там его звали?

   Ной. Ной Владимирович. Никогда не видел столь подходящего и одновременно не подходящего данному конкретному человеку имени! Фамилия ничего не сказала Вадиму, поэтому он решил её не запоминать. Перепроверив ещё раз билет, убедился: всё было в порядке. Не о чем заявить начальнику поезда, совершенно не о чем.