Нервный смешок.
- Ваша молитва стоит сотни наших, Том.
Она держалась молодцом.
- Вот и молитесь до обеда. Считайте, что я наложил на вас епитимью за какую-нибудь провинность перед Господом. Придумайте сами, за какую.
Город выглядел, как нечто давно заброшенное. Как сломанная игрушка, выброшенная в пыль у дороги. Перья попадались везде, будто ночью по улицам пронёсся неудержимый в своём буйстве карнавал... Ветер пытался сдвинуть комья сухих листьев, но нынче он совсем немощен. Дорогу пересекали бродячие псы с поджатыми хвостами.
По дороге Том встретил Гарри. Поскрипывание его велосипеда доносилось из-за поворота достаточно долго, и Том немного расслабился. Это были очень знакомые, очень человеческие звуки. Так что, когда Гарри наконец-то вырулил из-за угла красного кирпичного дома семейства Осэйдж, Том почти ему улыбался.
Гарри от роду всего шестнадцать. Он вытянут, будто резинка между двумя пальцами, и прежде чем эту мальчишескую хрупкость и угловатость сменит стать молодого мужчины, пройдёт ещё два-три года. Но не по годам смышлён: приют учит жизни, даже если это приют сонного, и в общем-то ничем не опасного городка.
- Звонила мисс Осборн, - сказал парень, не здороваясь. Он остановился подле Тома, уперев в бордюр тротуара мысок ботинка и теребя, словно в нетерпении, руль. - Она сказала, её конюха вроде бы убили птицы! Выклевали глаза, представляете?
- А где Бэй? - спросил Том, пристально глядя на Гарри.
- Уже там.
Гарри - счастливый обладатель такого длинного носа, что хочется за него ухватить. Нос, естественно, не настоящий, а, как это... метафизический, но зато о его существовании знает, наверное, весь городок, потому как с малых ногтей Гарри суёт его всюду, куда следует и куда не следует. Чаще всего паренька можно обнаружить на побегушках у местного шерифа, где он успешно находит применение своим наклонностям и удовлетворяет (хотя бы частично) неуёмное от природы любопытство.
- А ты чего здесь слоняешься?
Том оглядел велосипед. Примотанная к седлу воздушка, из которой можно подстрелить, разве что, воробья... но похоже, Гарри именно это и собирался делать.
- Как раз собирался туда. Просто... колесю по округе, смотрю, не нужна ли кому-нибудь помощь.
Он боится - понял Том. И круг по этой самой дороге наверняка не первый -- руки сами собой поворачивают руль обратно на уже пройденный путь. Он боится неизвестности.
- Идём. Что-то паршивое происходит в этом городишке.
Обычные птицы. Боже, кто бы мог подумать! Воистину, твои пути неисповедимы. Не пришельцы, как в радиопостановке, нет! Чайки и вороны, и другие виды, столетия жившие бок-о-бок с людьми, евшие с ними, фигурально выражаясь, из одной кормушки.
Гарри сказал, словно прочитав его мысли:
- Я всегда подозревал, что когда-нибудь что-нибудь в мире выйдет из строя. Не может быть такого, чтобы всё работало бесперебойно вечно!
Гарри учится на автомеханика, и надо сказать, он быстро ухватил суть. Если что-то где-то работает долго и без перебоя, в конце концов оно обязательно должно сломаться. Тому не слишком нравилась идея, что небесный наш техник по недосмотру не затянул какую-нибудь гайку, но рядом с прочими эта теория стояла на порядок выше.
Даже версия о не слишком внимательном обывателе, которого нужно было толкнуть на подготовленную для него дорожку, не выдерживала уже никакой критики. В самом деле, чтобы отправить человека делать скворечники, или купить в магазине парочку неразлучников, вовсе не обязательно превращать жизнь в кошмар!
Тому хватило одного взгляда. Конюх жил прямо при конюшне, на втором этаже, и вороны, должно быть, посчитали отлучённого от земли человека наиболее беззащитной жертвой. Ему доводилось видеть трупы -- но во время отпевания, казалось, эти люди могли запросто встать и присоединиться к гостям, настолько живыми они иногда выглядели. И ещё спросить: что это за туалетная вода, которой нас обрызгали, и обязательно ли её должно быть так много? Тому приходилось поднимать полог и настоящей смерти -- Вэнди, вся в шрамах и рытвинках после болезни, таяла у него на руках. Запах, который от неё исходил, будет сидеть в ноздрях до смертного одра, и только одного Том будет просить у людей, которые придут проводить его в последний путь -- чтобы рядом стояла чаша с чем-нибудь благоухающим... нет, лучше кувшин.
Здесь ничем особенным не пахло. Но зрелище искупало отсутствие запаха с лихвой. Маленькая коморка вся заляпана кровью. Стекло, конечно, разбито, труп одной из птиц зловещим знаком распластался на полу. Она сломала шею, когда пошла на самоубийственный таран. Повсюду перья. Конюх сидел у стены между спинкой дивана и тумбой, сидел, притянув колени к подбородку. Больше всего Томаса поразили руки -- совершенно белые, с ясно проступающими суставами, они как будто застыли на пороге превращения в птичьи лапы. Под ногтями грязь. Одежда на одном плече разодрана -- там потопталась не одна ворона. Глаза, как уже говорил Гарри, теперь путешествовали в желудке какого-то летуна.
Все налётчики, конечно же, убрались прочь. На цыпочках -- как будто боясь разбудить тело, Том прошёл к окну и выглянул. Внизу, на траве, виднелась лужа блевотины. Вряд ли мисс Осборн стала заходить в комнату, кроме того, у женщин желудки крепче. Значит, это шериф. Натерпелся.
По скрипучим ступеням Томас спустился вниз. Рассеянно покачал развешенные на крючках уздечки. Шериф Бэй стоял здесь же и жадно курил.
- Бедняга, - Том покачал головой. - Знаете что? Я вызову машину из Грини.
- Я уже вызвал. Как только сюда поехал. Где, хотелось бы знать, они застряли? В птичьем помёте?
Том взглянул на часы на столе: стало быть, прошло уже около часа. Из Грини, ближайшей больницы, расположенной между Бодега и Мэнсоном, ехать максимум двадцать пять минут.
