- Один, - сказал Егор. - Все думают, что ты свела счёты с жизнью. Что ты здесь делаешь?

   - Жду комету. Говорят, она прилетит снова через четыре года, вот я и заняла наблюдательный пост. Пусть немного заранее, но сил там находиться больше не было. Хочу спросить, что мне делать дальше. Для чего всё это. Может, мне предназначено какое-то великое дело? Тебя не посещали такие мысли? Ответ где-то рядом, но никак не даётся в руки. Вертится на кончике языка. Вот ты молодец. Захотел стать героем, помогать обездоленным. А я? Просто развлекалась, до тех пор, пока не начали потешаться уже надо мной.

   Егор наконец позволил себе повернуться и взглянуть на Настю. В первый момент он подумал, что обознался, сидит и болтает с какой-то другой девчонкой, нет, молодой женщиной, но потом пришло понимание: просто люди могут измениться до неузнаваемости. Неровно обрезать волосы, укрепить кости спартанскими условиями, огрубеть кожей и, что самое главное, сбросить маску городского обывателя. Оголиться в лунном свете, вывернуться наизнанку, проветрить самые дальние закоулки сознания.

   - Здесь чудесные места, - сказала она. - Вернувшись, я впервые поняла, что, живя в большом городе насыщенной жизнью, встречаясь каждый день с таким количеством людей, с которым многие не встречаются и за год, можно потерять куда больше, чем приобрести. Местные - настоящие волшебники. Одна семейная пара, лесник и его жена, приносят мне раз в неделю еду. Соорудили алтарь в одном из домов и оставляют там консервы и овощи. Наверное, думает, что я какое-то чудо-юдо, поднявшееся из морских пучин или выползшее из-под лесной коряги.

   Смех зазвенел расстроенным пианино и разнёсся далеко окрест. Егор встрепенулся. Ему казалось, что с неба, с одной-единственной тучки, сорвались дождевые капли и сейчас на полпути к земле, однако всё оставалось тихо.

   - А ты? - Настя вдруг вцепилась в рукав его куртки. - Я только теперь заметила, что ты... как бы это сказать... в порядке. Не разъедаешь озоновый слой и всё такое. Совсем нормальный мальчик, очень симпатичный. Как тебе это удалось?

   - Само прошло, - пожал плечами Егор. - У тебя тоже, разве нет?

   - Тоже? - девушка изучила свои коленки, словно не вполне осознавая, что собирается делать, перевела взгляд на грудь. Ощупала её, как тяжело раненый вояка, которому только что сняли гипс. - Я не свечусь! С ума сойти.

   Она покачала головой, потом приступила к более внимательному осмотру. Распахнула плащ, задрала кофту и внимательно изучила живот. Он белел, как и полагается девичьему животу, и, как полагается животу человеческому, не просвечивал.

   Егор наблюдал за ней во все глаза. Он боялся увидеть обратную перемену, вираж, который снова задёрнет на светлом её лице какие-то шторы. Но всё оставалось по-прежнему. Широко распахнутые глаза, раздувающиеся ноздри, алая царапина на носу, следы неровного загара, прямое выражение, придавшее лицу какую-то новую, невиданную ранее красоту.

   Настя вдруг бросилась ему на грудь. Её спина сотрясалась от какого-то гулкого чувства, которое Егор сначала принял за рыдания. Но слёз не было. Он бы почувствовал. Позвоночник изгибался дугой, и на небе Егор наблюдал Юпитер, в орбите которого, пронзая своим холодным телом гулкую тишину, сейчас плывёт комета.

   - Если ты говоришь правду...- сказала она, крупно вздрагивая. Волосы казались жёсткими на ощупь - почти как конская грива. - Если ты не слышал этих слухов, не видел свечения, исходящего от моего тела... Если ты не сомневался в том, что я всё ещё жива... тогда - как ты меня нашёл?

   - Для меня ты всё ещё сияешь, - ответил он. - И всегда будешь сиять.

   - И ни секунды не сомневался?..

   - Ни секунды.

   Хотелось ещё что-то сказать, но все слова на всех языках мира как будто перестали существовать. В конце концов у них ещё будет целая ночь, чтобы наговориться. Целая вечность, чтобы узнать друг друга получше - заново, как в первый раз.

<p>

Конец</p>

<p>

Странные миры</p>

<p>

 </p>

   Эта история произошла с одним знакомым мальчишкой - из тех, что прибегают ко мне во двор взглянуть на отполированное и свежеокрашенное (вот этими вот руками!) крыло старой Волги, посмотреть, как вращается винт мотора Яка-52, установленного на специальной деревянной стойке (корпус этого самолёта без крыла валялся на заднем дворе и, подобно банановой кожуре, мало кого интересовал - в отличие от живого, пахнущего маслом, двигателя). Он рассказал мне её по секрету, в обмен на разрешение посидеть в кабине "Фольксвагена-жука" семьдесят первого года.

   Что касается автомобиля, эта птаха угодила ко мне совершенно случайно и не собиралась улетать - потому, что не могла. "Дай мне срок, - хрипел я, копаясь в моторе. - Дай мне хотя бы два года, и ты у меня полетишь так резво, что сам ветер не догонит". Насчёт двух лет я был слишком оптимистичен. Иногда на то, чтобы найти какую-нибудь оригинальную деталь для особенно редкого автомобиля, уходил десяток лет - не поисков, но терпеливого ожидания, мониторинга, как сейчас говорят, рынка, а точнее - развалов старьёвщиков и автомобильных перекупов.

   Зато он сохранил родную приборную панель и рулевое колесо, которое прямо таяло под руками, словно горячий немецкий бублик - его потёртая кожа приводила в трепет ватагу мальчишек, подглядывающих сквозь щели в заборе.

   Чтобы немного развлечься, я просил их рассказать, что интересного произошло с ними за последнее время. Что они видели, что слышали, о чём мечтали. Годилась и просто интересная история из вторых уст. Я без жалости гнал со двора хитрецов, пытающихся впарить мне пересказ книги или фильма (благо, шириной кругозора и начитанностью я пока их превосходил). Однако каждый знал, что когда моя рука тянулась к ручке громкости у радио, чтобы немного приглушить ведущих "Серебряного дождя", - это верный знак того, что рассказчику позволено проникнуть за калитку и примоститься на груде покрышек, поприветствовав Рупора, серебристого ретривера, скрещенного с дворняжкой, дружелюбного до безумия.