- Тебе полезен свежий воздух, - сказала бабушка, с сомнением наблюдая полёт ложки к тарелке и обратно. - Ну как, сойдёт?
- Высший класс! - ответил Егор, радостный, что не ощущает вкуса бабушкиной стряпни.
Живот бурчал, бурлил, точно завод о тысяче труб.
За выходные он полностью примирился с собой и даже начал получать лёгкий кайф от своего положения, как человек, который, упав в волчью яму, любуется белизной валяющихся здесь же костей. Так что в понедельник влез в старые "найки" и поплёлся в школу. Бабушка не слишком-то следила за его образованием, доверяя всё не то высшим силам, не то собственной совести, и Егор старался не пропускать уроки только потому, что совершенно не представлял, куда деть гипотетически освобождающееся время.
Когда кто-то пытался доставать его вопросом о родителях, Егор с совершенно каменным лицом рассказывал, что они погибли в автокатастрофе, некоторое время греясь в лучах сочувствия. На самом деле и с матерью, и с отцом было всё в порядке. Они даже не были в разводе и проживали в этом же городе, практически на соседней улице, ежедневно празднуя жизнь. Наверняка в тот злополучный день, когда прилетела комета, они гуляли до самого утра, пили из горла шампанское и покупали у армян румяные сочные чебуреки. Если, конечно, уже вернулись с моря: от первых тёплых деньков и до последних стареющая супружеская пара, безнадёжно влюблённая друг в друга и так же безнадёжно готовая рассорится из-за любой мелочи, проводила в окрестностях Адлера, в кемпинге с собственной зелёной советской палаткой, подрабатывая где придётся и валяясь на белом песочке.
Когда кто-нибудь из родителей звонил и звал сына к телефону, бабушка становилась сама не своя. Она рвала и метала, сбрасывая звонки и швыряя трубку на диван. Егор слышал однажды, как она кричала: "Вы оставили его только на одни выходные, когда мальчишке было четыре месяца. Сколько времени прошло - сможешь сказать, ты, горе-мамаша? И знаете, что? Я вас давно уже не жду и не собираюсь отдавать Егора".
Это была сущая правда. Иногда, размышляя, мальчик приходил к выводу, что эта история гипотетически могла выжать больше слёз и вызвать куда больше праведного гнева. Но никогда её никому не рассказывал.
Первым уроком была физика, которую вела классная руководительница. Пятно под носом Егора уже собравшиеся в классе ребята встретили дружным свистом, и он подумал, что неплохо было бы отрастить усы. Егор сел на своё обычное место, возле стенки, рядом с Матвеем, который добродушно посмеивался шуточкам однокашников, лукаво поглядывая на Егора, будто ожидал, что тот сейчас выдохнет пламя и сожжёт юмористов ко всем чертям.
Урок начался. Огромную тему про свет они одолели ещё в прошлом году, теперь сочувствуя Броуну, размешивающему в мензурках пыльцу, но сегодня, совершенно неожиданно, речь вновь пошла о свойствах света.
Точёная, как будто вырезанная из цельного куска мрамора, рука взлетела вверх, и Егор поднял голову.
- Татьяна Николаевна!
- Да, Настенька?
- А бывает такое, чтобы человек мог свет выключать и включать по щелчку пальцев?
Татьяна Михайловна подошла к вопросу серьёзно.
- Настенька, свет - это оптическое излучение. И ты можешь управлять им сколько угодно, но в рамках физических свойств своего тела. В случае со светом, это проницаемость для различных его спектров и отражаемость. Да, в каком-то смысле, все мы планеты, космические объекты, сияющие отражённым излучением.
- И что, никакой возможности им управлять?
- Как же, возможность есть! - Татьяна Николаевна проследовала к столу Насти и, сделав внезапное движение, выхватила из-под носа Черемяго увесистый квадратный пенал, который он повсюду таскал с собой. Открыв, она вытряхнула на стол, помимо нескольких карандашей и ручек, упаковку семечек, завёрнутый в бумагу бутерброд, электронную сигарету и несколько презервативов. Егор и Матвей одинаковым движением покачали головами: да, это и в самом деле был большой пенал.
- Ну и зачем тебе всё это на уроке, деточка? - бархатным голосом спросила Татьяна Николаевна. Девчонки зашептались и зафыркали, кто-то покраснел, увидев резинки. Егор во все глаза смотрел на Настю, которая сидела с Черемяго за одной партой. Она, кажется, вообще не замечала происходящего, во все глаза глядя на учительницу. Ей и в самом деле важен ответ! - понял Егор.
- Татьяна Николаевна, так что? - спросила она, в безотчётном для себя жесте сложив руки на груди.
- Ах, да, - учительница сразу забыла про Черемяго, который вздохнул с облегчением. Она взяла правую руку девушки, выпрямила её пальцы и накрыла ей открытый пенал. - Ты только что погасила там свет, деточка. Во всех остальных случаях - извини. Почитав на ночь книжку, тебе всё равно придётся протянуть руку, чтобы щёлкнуть выключателем.
Татьяна Николаевна вернулась к доске. Настя прикусила губу, глядя куда-то в пространство. В этот момент Егор залюбовался ею: пышущее внутренним огнём личико, тонкие губы, какое-то непонятное, но странно знакомое лихорадочное чувство, которое то и дело рябью пробегало глубоко в глазах. Острые локотки вонзились в поцарапанную столешницу.
- А если я могу вот так? - вновь подала голос она, и затем сказала: - Оп!
Люминесцентные лампы, встроенные в навесной потолок, вдруг засияли, да так, что солнце за окном сделало вид, что оно не более чем китайская ёлочная игрушка. Они всё разгорались, и сначала ребята смотрели вверх, а потом, не в силах больше вынести этого света, опустили лица в парты, обнаружив, что экраны их мобильников тоже начинают светиться сквозь одежду, будто у каждого в кармане поселилось по звезде. Физичка бегала между рядами и вопила что-то про перепады напряжения, а потом, когда увидела что подсветка на её наручных часах сияет не слабее ламп над головой, застыла с открытым ртом.
- Как такое возможно?
Настя улыбнулась, свет померк. Птицы на улице снова запели, огромный майский жук, круживший перед окном всё то время, когда ярко горели лампы, в последний раз стукнулся о стекло и, заведя в падении свой мотор, улетел.
- Сама не знаю. Это началось на той неделе, когда...
