Кендалл была счастлива быть рядом с Брентом, принимать его огненные ласки, говорить с ним, даже если весь разговор состоял из невнятных слов страсти. Утром им предстояло расстаться, но расставание — обычное дело на войне.

Наутро Брент проводил ее до фургона, который должен был отвезти Кендалл в Ричмонд. Он забрался на козлы, едва найдя место, где встать, и молча смотрел, как Кендалл усаживалась между двумя старыми капралами. Он наклонился к ее уху:

— Будь в Ричмонде, Кендалл. Жди меня там, жди. — Она натянуто улыбнулась в ответ:

— А где я еще могу быть, Брент?

— Не знаю, и именно это всегда тревожит меня больше всего. — Кендалл опустила ресницы.

— Я буду там, Брент, обещаю тебе.

Щелкнул кнут, лошади тронулись мелкой рысью, повозка заскрипела и сдвинулась с места. Перед тем как спрыгнуть на землю, Брент прошептал:

— Я люблю тебя, Кендалл. — Он выпрямился и посмотрел в прекрасные глаза любимой, блестевшие от стоявших в них слез.

— Я люблю тебя, моя Кендалл, хотя ты и безнадежная идиотка, — добавил он с озорной улыбкой.

Кендалл попыталась улыбнуться в ответ, но не смогла.

— Я тоже люблю тебя, хотя ты и неисправимый сукин сын. — Он поцеловал ее, наслаждаясь вкусом любимых губ; Потом быстро спрыгнул с козел, несмотря на скорость, с которой фургон теперь несся по грунтовой дороге. Кендалл, не отрывая своих бездонных глаз от Брента, смотрела грустным и отрешенным взглядом. Но были в этом взгляде непоколебимый дух и обещание любви. Любви, несмотря ни на что.

Брент следил взглядом за фургоном, пока он не исчез в ярких лучах утреннего солнца.

Март 1864 года

Брент вернулся в Ричмонд не сразу. Это не явилось неожиданностью для Кендалл, хотя и портило ей настроение. Теперь она хорошо знала Брента, и если разведка доносила, что янки планируют вторжение с суши для захвата столицы со стороны Джексонвилла, то Кендалл было совершенно ясно, что капитан военно-морского флота Конфедерации Макклейн немедленно оставит свое судно и вместе со Стерлингом отправится сражаться в составе сухопутной армии.

Если бы она не любила его так сильно и не боялась, что его отважное сердце пробьет вражеская пуля, то, наверное, скорее бы поняла, что, помимо чести и воинского долга, движет Брентом в его постоянном стремлении участвовать в сражениях.

Он участвовал в войне с самого начала и бился на фронтах уже три года, но до сих пор у него не было возможности с оружием в руках защитить свой родной, истерзанный безжалостным противником штат. Вместе со Стерлингом он получил особое разрешение на участие в битве под Оласти, и Кендалл от души порадовалась за него, прочитав в газетах о блестящей победе конфедератов. Войска южан были вынуждены оставить под натиском янки Таллахасси, и на этом фоне триумф доблестных флоридцев выглядел еще внушительнее. Как, должно быть, радуется Брент этой победе, думала Кендалл, ощущая себя в эти минуты рядом с ним. Она сама хорошо знала, какое, это счастье — сражаться по зову сердца!

И еще к Кендалл приходили его письма. Так что ее положение было ничуть не хуже, чем положение других женщин Конфедерации. Многие из них не видели своих мужей с самого начала войны… а многие не увидят их никогда.

Ей вообще грех было роптать — она живет в самом Ричмонде. Варина Дэвис, первая леди Конфедерации, неизменно проявляла к ней доброту. Жена президента взяла Кендалл под свое покровительство с той самой ночи, когда молодая женщина прибыла в Ричмонд. В ту ночь она, наконец, насладилась долгожданной горячей ванной, отведала великолепного угощения Варины и с удовольствием отведала у камина превосходного бренди. Миссис Дэвис устроила Кендалл в старинном отеле, поблизости от президентского дворца, и частенько приглашала ее на обед или просто к чаю, чтобы рассказать о Бренте Макклейне и том, как идут дела на войне.

Восхищение Кендалл Вариной Дэвис не знало границ. Первая леди Юга говорила мягким, тихим голосом, преисполненным спокойного достоинства. Во время войны она, любящая мать, потеряла сына. Нет, он не был солдатом. Маленький мальчик разбился, упав с крыльца президентского дома — Белого дома Конфедерации. Кендалл знала эту грустную историю о малыше, который умер на руках своего отца. Слышала она и о том, что Дэвиса оставили наедине со своим безутешным горем только на несколько часов — именно столько времени для скорби и оплакивания могла предоставить нация своему президенту. Думая о сыне Варины, Кендалл невольно вспоминала о другом погибшем малыше — сыне Рыжей Лисицы. Она понимала, что хотя никто и никогда не забудет пережитых во время войны ужасов, но боль за гибель детей будет мучить матерей всю жизнь, а может, и после смерти; Варина, однако, не выставляла напоказ свое горе — у нее были и другие дети, которых надо было растить.

Кендалл приходила в восторг от многочисленного семейства президента. Как ей хотелось самой иметь хотя бы одного малыша! Но… сейчас она никак не могла стать матерью. Это было невозможно в ее положении жены, отвергнутой одним мужчиной, и любовницы другого. Но все же, все же…

Хозяйка гостиницы, в которой жила Кендалл, оказалась вдовой, матерью двоих детей — девочек пяти и четырнадцати лет. И Кендалл все свое свободное время проводила с этими девочками за шитьем, чтением и играми.

Она истосковалась по Бренту и не раз спрашивала себя, отчего мир так плохо устроен. Как мечтала она о настоящем доме и настоящей семейной жизни! Непременно должен настать такой день, когда… Ее ожидания омрачались от мысли о неспособности выносить дитя и от страха, что мечты о совместной жизни с Брентом могут оказаться лишь иллюзией.

Но кто знает, может быть, все не так уж и плохо.

Неожиданно для самой себя Кендалл узнала от Варины, что южане считали ее чуть ли не героиней. О ней рассказывали, что ради своей родины она бросила постылого мужа янки, что, как настоящая дева-воительница, захватила корабль янки и обратила его на службу делу Конфедерации. Ее, необыкновенную женщину, взяли в плен в Виксберге, когда она пыталась забрать из брошенной лодки партию бесценного лекарства для раненых воинов Конфедерации. Это происшествие жители столицы Юга много раз рассказывали друг другу, отчего оно обросло подробностями и превратилось в легенду. Все знали, что Кендалл — подруга героя капитана Макклейна. Одно это делало ее загадочной и романтичной, особенно в глазах молодых леди Ричмонда.

Сама Кендалл относилась к своей популярности с иронией, понимая, что в глазах некоторых людей она остается дамой с сомнительной репутацией. На войне с обеих сторон погибали тысячи добрых и порядочных людей, но Джона Мура не брала ни одна пуля. Он был жив и невредим. Юнионисты считают ее шпионкой. Хотя Кендалл никогда не высказывала вслух своих сокровенных мыслей — Юг был намерен сражаться до конца, — она была уверена, что исход войны предрешен. А когда федералы одержат окончательную победу…

Значит, надо заблаговременно подготовиться к бегству. Она не видела своего мужа почти два года, но хорошо знала, на что он способен. Как и Брент. Она понимала, что Мур будет разыскивать ее, не останавливаясь ни перед чем, и ждать своего часа, даже если война продлится еще пять или десять лет…

Она должна бежать, лучше всего в Европу, но… как сможет она уехать, пока не вернулся Брент? А он будет до конца драться за Конфедерацию.

Все дни Кендалл были заняты работой в госпитале. Она безмерно страдала от вида раненых солдат, от чужой боли, но мужественно выносила запах гниющих ран. Война закалила ее, в Виксберге она приобрела бесценный опыт. Кендалл стала прекрасной помощницей врачам, не бледнела от вида окровавленных бинтов и червивых ран, ни разу не упала в обморок во время ампутации. Одно это делало ее незаменимой.

Работа полностью изматывала ее, но окружающие поддерживали ее дух. Иногда она встречала знакомые лица — тех, с кем вместе выросла в Чарлстоне. Она писала по их просьбе письма домой и сама мысленно переносилась в свою прошлую жизнь, которая, казалось, никогда не вернется. Пожилые раненые вспоминали о ее отце; сверстники — о многочисленных барбекю, охотах и балах… Кендалл вспоминала, что когда-то и она была молодой.