— Хм, например, удар ножом в спину, — пробормотал Брент. Рыжая Лисица вскинул бровь, но ничего не сказал. Макклейн проглотил последний кусок мяса.

— Она твоя пленница. Рыжая Лисица, — сказал он.

— Нет, она больше не моя. Я отдал ее тебе, поэтому она твоя. Я предлагаю только сохранить ее для тебя, если ты снова уйдешь в море.

Брент неторопливо обдумывал слова друга. Встал. Он слишком долго ждал, копаясь в своей душе. Разговор о Кендалл Мур неожиданно взволновал его. Все его тело охватило жаром, желание жгло его, словно огнем. Пора, наконец, разобраться, чего же он хочет, почему не дают ему покоя мысли об этой женщине.

— Еще раз благодарю тебя, мой друг, — сказал он Рыжей Лисице. — Утром я решу, как мне поступить с ней.

Рыжая Лисица приглушенно рассмеялся, словно намекая на что-то:

— Спи спокойно, Ночной Ястреб, тебя никто не потревожит до рассвета.

Брент спустился с помоста. Чем ближе подходил он к высокой хижине с запертой дверью, тем шире и увереннее становились его шаги.

Кендалл нервно мерила шагами тесное пространство своей тюрьмы. От волнения она была готова разрыдаться.

Там, на поляне, она сегодня потерпела поражение. И когда потом ее повели к реке, ей было все равно, что будет дальше; она чувствовала себя, как калека, как человек после тяжелой болезни, которому с превеликим трудом дается каждое, пусть даже маленькое, усилие. Словно ребенку, ей требовались посторонняя помощь и поддержка. Она не протестовала даже против того зверского мытья, которому ее подвергли индианки после сцены на поляне, — они мыли и терли ее волосы и тело, словно в этом был какой-то смысл. Ну а если бы ей удалось вырваться из рук тех старательных женщин, что бы она получила? Возможность бежать? Но куда — в очередное болото?

Кендалл стала не столько покорной, сколько равнодушной. Все чувства притупились и онемели. Это онемение оставалось даже тогда, когда ее притащили в хижину и заперли на ночь. Однако молодость взяла свое — Кендалл ощутила голод. Она восстановила свои силы, подкрепившись вкусной олениной.

Но это не принесло облегчения душе. Ее ни разу не пороли и даже не шлепали, и хотя в жизни ей приходилось сталкиваться с более жестоким обращением, но быть перекинутой через колено, словно дитя, которого наказывают за провинность, намного унизительнее, чем быть избитой охваченным гневом мужчиной. Никогда в жизни не испытывала Кендалл такой злости, подобно той, которую она чувствовала по отношению к человеку, так сильно ее оскорбившему. Да она была готова выцарапать ему глаза. Но что она может сделать? Ведь она пленница и прекрасно это знает. Бежать невозможно, да и некуда. Остается только одно — ходить взад-вперед по крошечной комнате, нервничать и ждать, когда явится этот человек, который считает ее соблазнительницей, заманившей его в убийственную ловушку.

Самовлюбленный сукин сын, подумала Кендалл, со злостью пнув дощатую стену. Да как он вообще посмел вообразить, что ее голова только, и занята мыслями о его убийстве.

Кендалл содрогнулась. А ведь он хотел отомстить ей. Капитан искренне считает, что из-за нее его ударили по голове и в беспамятстве бросили в ледяную воду. И за это он готов ее убить.

Однако у "его уже была такая возможность. Да он мог просто постоять рядом с ней, пока ее засасывал зыбучий песок, наслаждаясь зрелищем ее мучительной смерти. Но нет, его гнев был для этого слишком велик! Он сам так сказал. Он решил самолично покончить счеты между ними. Он хочет ее изнасиловать? Очень глупо со стороны человека, который и так получил от нее больше, чем она давала другим. Ее охватил жар, заливший горячим румянцем щеки. Кендалл с наслаждением бы растерзала этого негодяя, но услужливая память не давала ей забыть, какие ощущения она испытала в его объятиях. Как он касался ее тела, как мужествен был в своей бронзовой мускулистой наготе, как ее пугало и одновременно возбуждало прикосновение его горячей, пульсирующей плоти. Как чувственно и умело он ее ласкал, как хотелось ей утолить голод, мучивший ее от невнимания мужа…

Но в те минуты он не испытывал к ней ненависти. И она относилась к нему лучше, чем сейчас.

По телу Кендалл пробежал холодок, было такое ощущение, будто за шиворот высыпали пригоршню снега. Теперь-то он не станет ее ласкать. Теперь он ценит ее не выше, чем кучу никуда не годного вонючего хлама.

Этот человек может быть жестоким. Он может быть беспощадным. Скорее всего, сейчас капитан Брент Макклейн хочет только вырвать ей ногти, превратить лицо в кровавое месиво, отрезать уши…

Кендалл резко остановилась, сжала кулаки и с силой ударила рукой в стену. Будь он проклят! Будь он тысячу раз проклят! Он уже подверг ее пытке: это была славная месть — заставить ее дрожать от страха в ожидании мучений!

Она истерически расхохоталась. Не может быть ничего хуже того, что она уже пережила с Джоном Муром. Но она выжила… Что бы ни делал или ни говорил Джон Мур, Кендалл только, вскидывала подбородок и смотрела на него сверху вниз — и она выжила!

Но этот человек не Джон Мур. Брент молод, силен и мужествен. Он не тот человек, который прощает обиду. Он, несомненно, захочет довести начатое до конца.

От этих гаданий у Кендалл голова пошла кругом. Комната поплыла перед глазами, и ей пришлось схватиться за стену, чтобы удержаться на ногах. Нет, теперь он не будет страстным и нежным любовником, на этот раз к ней придет дикий и жестокий мститель.

— Я должна с ним поговорить! Я должна найти с ним общий язык. Я должна убедить его в том, что не хотела причинить ему зла, — вслух произнесла она.

Это будет нелегко, но она больше не собирается, словно загнанный зверь, в отчаянии мерить шагами свою тюрьму, страшась собственных предчувствий. Сейчас она сядет и будет терпеливо ждать. Она будет помнить о том, что ее невозможно сломить, что хотя Брент может избить ее, он не в состоянии ничего сделать с ее сердцем, душой и волей.

Кендалл опустилась на пол, скрипнув зубами от боли, когда ягодицы соприкоснулись с жесткими досками. От боли и унижения она готова была заплакать.

«Я никогда не хотела причинять тебе зла, Брент Макклейн, но с этой минуты — берегись и не вздумай повернуться ко мне спиной!»

Осторожно скрестив ноги, Кендалл уставилась на дверь. Не думая о том, что делает, она расправила юбку, словно это был роскошный бальный наряд, а сама она ожидает желанных гостей в своем Крестхейвене.

«Это еще не конец, капитан Брент Макклейн. Ты осудил меня без всякого разбирательства и вынес обвинительный приговор, но я не стану дрожать и валяться у тебя в ногах с мольбой о помиловании. Я разумно все тебе объясню».

Он же никогда ей не поверит…

Собравшись с силами, Кендалл придала своему лицу спокойное и безмятежное выражение и сложила руки на коленях.

Но когда она услышала на лестнице тяжелые шаги, сердце ее отчаянно забилось, дыхание стало прерывистым и, хриплым.

Брент не стал с силой распахивать дверь хижины, он отворил ее медленно и осторожно. Вошел в комнату, внимательно рассматривая женщину, которая невозмутимо ждала его прихода. Он снова ощутил сильное раздражение. Кендалл выглядела так, словно сидела перед серебряным чайником в красиво обставленной гостиной и готовилась произнести слова: «Вам один кусочек сахара или два, капитан?»

Брент несколько секунд пристально смотрел на нее, потом тихо затворил дверь.

— Ну, миссис Мур, кажется, сейчас вы выглядите несколько лучше.

— Вы сами виноваты в том, что случилось сегодня со мной, капитан Макклейн.

— В самом деле? — Рыжая бровь взлетела вверх. — Не припомню, чтобы я толкал вас в эту грязь.

Решимость Кендалл оставаться невозмутимой поколебалась, характер брал свое.

— Я убегала от вас. Если бы вы не напугали меня до смерти…

— Я напугал вас? Да я вообще не успел произнести ни одного слова, миссис Мур. Увидеть вас здесь было для меня приятным сюрпризом, — медленно и протяжно произнес Макклейн.