КГК- наша общая история.
Закончилась длинная история «Салюта-6», когда шеф по части бортовых экспериментов взаимодействовал со многими известными людьми и в их числе с Патоном. Они сердечно попрощались. Президент вёл себя исключительно просто и на перроне вокзала отъезжая даже выпил портвейна с шефом «из горла» по поводу успехов в космосе.
Шефовы метаморфозы напоминали «американские горки», которые он стойко переносил. Была у него редкая способность регенерировать силой словотворчества. Подобно барону Мюнхгаузену вытаскивал он себя из болота передряг за волосы.
Приходил он, скажем, от руководства уничтоженный.
– Ну, как? – спрашивали его, потому что уходил он в верха с большим вопросом и решение его касалось всех. В ожидании ответа рассаживались. Виктор и кто-нибудь из ведущих по экспериментам. Мне же можно было не сходить с моего места. Я был в курсе и рядом.
– Как? – словно очнувшись спрашивал шеф. И обводил окружающий народ удивлёнными глазами. – Да, плохо дело. Там, – поднимал он глаза к высокому потолку, – начисто игнорировали наши наработки. Может, вожжа попала им под хвост или от министерства свои громы и молнии. Не знаю, но на мою голову вылили самые грязные помои, подтёрлись мной. О стенку размазали. Начисто.
Всё чаще в силу соседства мне приходилось выслушивать шефовы реминисценции зрителем «театра одного актёра». Это и забавляло, и раздражало. Принимая очередного смежника, шеф ту же историю пересказал.
– Я им открыл глаза. Не спорю. Говорю, не сладко всем. Это я понимаю. И даже кое кому светит долговая яма. Если мы… Вижу по глазам со мной начали соглашаться…
В конце дня «на огонёк» зашёл поинтересоваться и начальник отдела Берлатый. Начальнику отдела шеф просто обязан объяснить. Тот дал приют гонимой шефовой лаборатории. Не побоялся приютить «прокажённого», когда его со скандалом поперли со второй территории, хотя отдел был совсем далёкой тематики. Шеф обязан ему.
– Я так и сяк им, и два, и полтора, – излагал шеф нынешнюю историю. – Что же вы, чурки безмозглые, не думаете о нашем общем? – говорю. – Где теперь мы в этом самом по это самое по вашей милости? И постепенно, вижу, начинают соглашаться. Не на словах ещё, но на лицах написано: «Мол, мы подумаем, и не всё потеряно и решено». А я не отстаю, говорю....
– Прямо в лицо? – удивляется начальник отдела, которому, как и всем, нынешний Генеральный конструктор виделся Зевсом-громовержцем.
– Прямо в их нахальные рожи, – свирепствует шеф, – за мной не задержится.
– Володя, ну, ты даёшь.
Шефу и самому смешно. Они смеются с начальником отдела, и он уже чувствует себя рыцарем на белом коне. Победителем. Не сомневается. «Поверил в себя, и ему поверили, а «голос народа – голос божий». Со стороны забавно эту комедию наблюдать. Цирк налицо. Во всяком случае с шефом не соскучишься, и мы ему сочувствовали. Опасались только, как бы его совсем не занесло. Должно быть, шеф наш сутью своей был экстравертом и черпал сочувствие из окружающих.
Помимо служебных передряг его подводили любовные истории. Их было не мало. Находящиеся рядом жёны сотрудников, попадали сразу в зону опасности. Их необъяснимо влекло к шефу, как бабочек на огонь. Чем дело и заканчивалось. Зачастую они и сами понимали, что это хрупко и временно и вспоминали потом случившееся, как необъяснимый эпизод, которого не удалось избежать, хотя и стоило. Как говорится, сильны мы задним умом. Теперь в фокусе его находилась соседка. Её мужа Станислава, Стаса из соседнего НИИ он перевёл к себе в лабораторию и теперь был волен посылать в длительные командировки.
Наша третья территория особенная. Она от всего в стороне. За ней сады садоводческого товарищества и торфянка, обязанная торфяным почвам. Начальство сюда не заглядывает. Тут пристроились перекисные двигатели, управляющие спускаемым аппаратом при посадке. Из зданий всего-то несколько невысоких корпусов и мы сидим в главном. Синеватые ели в окне нашей комнаты, и кажется, что мы не на территории Особого Конструкторского Бюро новой техники, а в академическом санатории. Хотя наша лаборатория к технике «сбоку припёку». Она сама по себе. Её проекты экзотические. Я, например, занимаюсь теперь передачей информации с внешней оболочки станции во внутрь неё не по-человечески, через разъёмы, электрическим путём, а через стекло иллюминатора. В системе есть внешний и внутренний блоки светодиодной связи. Один снаружи подмигивает, а внутренний должен это подмигивание разгадать и тем самым породить ещё один канал информационной возможности. Попутно решается, как эти блоки закрепить, масса технических деталей этой идеи осуществления. Всегда так. Красивая идея тонет в деталях, которые – сплошное занудство. И в жизни похоже: поэтику губят отношения.
Рядом с нашей – вторая комната лаборатория. Она побольше. В ней основные исполнители. Молодёжь. По направлениям. В основном – блатные. Устроены по протекции на это «хлебное» место. Исключением Светлана. Она постарше. Фамилия её знаковая, как и основоположника реактивного движения Николая Тихомирова. Детдомовка в возрасте и ненавидит начальство. Она в Совете здешнего трудового коллектива и жаждет начальственной крови. Половину времени она проводит в ЦУПе, половину здесь, на рабочем месте. Её детдомовская биография не исключает корреляции с парадоксами отечественной истории. Она появилась в подмосковном Калининграде из другого подмосковного городка, городка-спутника Зеленограда. Об этом упоминалось в отдельской стенной газете.
«Говорят, в Зеленограде
Будто Светы нашей ради
Злобин объявил почин
И на лаврах не почил.
И растёт теперь жилье
К слову, Света, не твоё…»
Светлана в курсе всех кабевских историй, обсуждаемых между сеансами связи. Она знает родословную шефа, подноготную всех его скандалов. Основой их – его неугомонный характер и женщины. Без них у него не обходится. Он сам рассказывает «случаи», делится.
Не понимаю, за что его любят женщины? Невысокий, с короткой шеей и ноги короче, чем следовало бы. Невыдающееся лицо. Остальное в мимике и динамике. Достаточно десяти минут разговора для вызова. Любовных историй не мало.
А эти странные навороты предыстории. Его вся семейная коллизия и развод, и мушкетерская затея с отрядом космонавтов, и отношения с поставщиками бортовых экспериментов, разбросанными по стране. Скандальные связи тоже не разрывались, а сохранялись отдельными контактами, которые подчеркивали, что не годилось на официальном производственном уровне, а проявлялось в уважении к личности, токсичной, скандальной, но любопытной неожиданными проявлениями и безусловной харизмой характера.
Соучаствовать в его текущих приключениях по большому счёту кто-то вряд ли хотел, но наблюдать его кунштюки поведения со стороны не отказывались, сочувствуя и в чём-то содействуя.
И был официальный скандал с разводом. Первая его жена работала в городской аптеке и до неё кое-что доходило с закрытой территории. «Скандал сменялся скандалом, а молоденькая Надя, что в лаборатории рядом техником, явилась выходом из ситуации. Восемь лет теперь вместе живут. Была такая хрупкая девочка. Родила пару сыновей и заматерела. Теперь по словам Викто́ра, – «зад у неё что твоё вагонное колесо».
Соседняя большая комната лаборатории по смыслу основная. В ней, собственно, и готовили бортовые эксперименты, их оформление. Теперь эту комнату безусловно интересовало, кем станет в рамках её новоиспечённый сотрудник, то есть я и какие мои особые функции? Но комната по большому счёту была бесправной и мнением её наверху не волновало. Верха поступали по-своему и вопреки.
Плодились слухи. Знали, что я – член молодой команды Бориса Раушенбаха, собранной ещё в НИИ-1 у Келдыша из выпускников-физтеховцев, и разрешившей проблему кораблевождения в космосе практически, доказав это наглядно фотографированием обратной стороны Луны. Ещё я и из тройки впервые защитившихся в ОКБ-1 Сергея Королёва, что ныне после смерти Главного конструктора поименовали бюрократически бесцветно – ЦКБЭМ и НПО «Энергией» с приходом Глушко. Но кем стану я теперь именно здесь, в лаборатории третьей территории? И почему шеф посадил меня рядом с собой? Чего ожидать от меня? Это всех интересовало. Как стану себя вести? Возможным, однако не продуктивным, могло иметь место пренебрежение, как у старшекурсников к поступающим, или покровительственная доброжелательность, неуместная в среде лидеров бортовых исследований? Словом, поначалу в наших отношениях царили насторожённость и холодок.
