Профессор оказался прав. После предъявления зачетки с его росчерком оспаривать решение лектора ЦК партии никто не решился. Но я чувствовал, что на этом мои неприятности не закончатся. Ремни затягивались все туже, кольцо сжималось, я понимал: «Буревестник» от меня не отстанет. Куда бежать? Что делать? Как быть?

Сейчас модно рассуждать о том, что Вселенная благоволит тем, кто шлет ей правильные запросы. Видимо, мои призывы к обстоятельствам поменять судьбу высшие силы сочли достаточно красноречивыми и организовали мне чудесную встречу. Я поехал встречать Новый год в Ленинград и в доме у Корчного познакомился с другом его детства, с которым вместе они играли в шахматных чемпионатах, – профессором Лавровым. Слово за слово я поведал ему обо всех своих несчастьях и получил неожиданное предложение:

– Переходите к нам, в ЛГУ. Обещаю, что у нас «Буревестник» вас беспокоить не будет.

– Разве это возможно?

– А почему нет? Невозможно все время жить в негативе и складывать в копилку одни отрицательные эмоции, а все остальное зависит только от нас самих.

– Возьмете меня?

– Завтра же пойду к ректору. Возражать он точно не будет. Особенно если согласитесь, хотя бы иногда, играть за нашу университетскую команду.

– Конечно! О чем речь?!

Так моя дальнейшая судьба определилась в пятиминутном разговоре. Я вернулся в Москву сжигать мосты, прекрасно понимая, что легко задачу решить не смогу. Но шахматисту всегда интересны сложные комбинации и поиск выгодной позиции. Сложно сказать, что занимает сильнее: проведение атаки или ее подготовка. В данном случае я понимал, что атаковать декана факультета Сладкова – занятие бесполезное. Он не отпустил бы меня никогда и ни за что. Я терпеливо дождался его ухода в отпуск и обратился к заместителю, который ничего о притязаниях «Буревестника» не знал. Пришлось рассказать о том, что переход в ЛГУ – вынужденная необходимость воссоединения с тренером, и очень быстро замдекана, повздыхав над моей отличной зачеткой, подписал согласие на перевод.

Лавров со своей стороны договорился, что свою визу на решении поставит и министр просвещения. Сейчас, полагаю, кажется невероятным, чтобы министр тратил время на подпись подобных резолюций. Надеюсь, сейчас студенты переходят из одного учебного заведения в другое, не дожидаясь разрешения министерств. Я же, получив вожделенную бумагу, не медля отправился в Ленинград и очень быстро получил приказ о своем зачислении в ЛГУ. Когда декан экономического факультета обнаружил мое бегство, разразился сумасшедший скандал, но изменить московские чиновники ничего не смогли. Могу смело утверждать, что первооткрывателем способа сбегать от проблем в Ленинград был именно я, а не герой комедии Рязанова [1].

Я отношусь к тем, наверное, редким людям, которым сложно определить, какой город (Москва или Питер) им нравится больше. Я никогда сознательно не думал о переезде в Ленинград, он был гораздо дальше от Тулы, где меня всегда ждала семья. Я оказался там вынужденно, но никогда не считал проведенные там годы ссылкой. Никогда не пойму тех, кто равнодушен к городу, которому нет подобных на всем земном шаре. Его небо не мрачно, не свинцово и не тяжело. Да, оно плачет бо2льшую часть дней в году, но слезы эти ниспадают царственными каплями на такое скопление великолепия, что ты перестаешь замечать дискомфорт погоды. Москва хороша по-другому. Пусть нет в ней такого количества дворцов на квадратный километр, как в ее северном соседе, но мощи, простора и величия ей тоже не занимать. А тишина московских переулков? А уют бульваров? А купеческое зазнайство Замоскворечья? Разве можно сравнивать Летний сад с Коломенским, Ораниенбаум с Кусково, а монументальность Иссакия и Казанского с царственной неприступностью белокаменных храмов Соборной площади? Жизнь сделала меня москвичом. Конечно, если бы я не хотел им стать, я бы не уехал из Ленинграда. Но этот город мне по-прежнему близок, и я всегда помню о том, что его объятия в свое время стали спасительными.

Довольно быстро после переезда выяснилось, что отступать «Буревестник» все же не намерен. Как только в семидесятом году я получил титул гроссмейстера, заведующему кафедрой спорта экономического факультета ЛГУ поступило официальное требование воздействовать на меня и перевести в студенческое общество из армейского. Он вызвал меня и признался:

– Я получил указание из Москвы: вам следует перейти в «Буревестник».

– С ума сойти! Я из-за этих указаний специально из Москвы сбежал.

– Что я могу поделать? Мне самому достаточно того, что вы играете за сборную команду университета. Но не исполнить приказ начальства я не имею права.

Пришлось мне снова обратиться к Лаврову, который при мне набрал заведующего кафедрой спорта и, задав тому несколько вполне обычных текущих вопросов, неожиданно поинтересовался:

– А вам нравится ваша работа?

– Конечно, Сергей Борисович. Почему вы спрашиваете?

– А разве в Москву переехать не хотите?

– В Москву? – Человек на другом конце провода совершенно растерялся. – Зачем мне в Москву? Я же коренной ленинградец.

– А мне кажется, вы в Москву собрались.

– Вовсе нет. Откуда такая информация?

– Ну как же. Вам мнение московских начальников важнее мнения ректора и секретаря парторганизации ЛГУ.

– Сергей Борисович, – наконец человек понял, откуда дует ветер, – вы о Карпове говорите?

– Да. Именно так. И ректор, и я считаем, что он может состоять в любом спортивном обществе. Нас должна интересовать только его успеваемость.

На этом разговоре преследования со стороны «Буревестника» закончились, но окончательную точку в разразившейся по моей вине буре поставил министр спорта Павлов. Он принял решение, что в случае завоевания студентами высоких наград и титулов очки будут в равных долях присуждаться и студенческому обществу, и тому клубу, за который выступает чемпион. Очень мудрый, миротворческий шаг, который помог в будущем избежать конфликтных ситуаций многим хорошим спортсменам, получающим высшее образование.

Самое интересное, что, поступая в университет, я еще не мог однозначно сказать, что моя будущая карьера станет именно шахматной. Только погрузившись в научные дебри мехмата, я понял, что необходимо сделать выбор, и отдал предпочтение игре, к которой лежала душа. Шахматы стали не просто неотъемлемой частью жизни – они полностью ее заполнили, сделав вкусной, интересной, насыщенной, яркой. А все дальнейшее было предопределено этим выбором: серьезные турниры, великие соперники, матчи, захватывающие не только участников, но и весь мир. А еще работа, борьба, упорство, поиски тактики, стратегии и себя самого, и, как следствие, результат – награды, титулы и судьба, которую никто за меня не выбирал.

Турниры, турниры, турниры, бессчетное количество путей, дорог, встреч, сеансов – казалось бы, все они должны были превратиться в памяти в тугой запутанный клубок, но нет: стоит лишь потянуть за ниточку, и оказывается, что все в этом клубке сплетено по порядку и по ранжиру, словно каждый новый турнир, каждая новая встреча с соперником, или с товарищем по команде, или с любым другим человеком, причастным к моим жизненным обстоятельствам, служила маленькой, иногда невидимой и неощущаемой ступенькой для моего движения вверх.

В шестьдесят седьмом году меня отправили в голландский Гронинген на чемпионат Европы среди юношей. Сейчас невозможно даже представить, чтобы Федерация могла отпустить несовершеннолетнего спортсмена на турнир в другую страну без сопровождения. Да что говорить о другой стране, если даже на мероприятия внутри одного города школьников обязаны доставлять тренеры или учителя. А тогда меня одного – шестнадцатилетнего – с легкой душой собирались посадить в поезд, мало беспокоясь о том, что в одном только Берлине мне предстояло четыре раза пересечь границу в течение полутора часов, а на первой голландской остановке еще и пересесть на другой поезд, чтобы добраться до места назначения. Надо признать, что мое владение английским было тогда близко к абсолютному нулю, несмотря на то что с момента нашего переезда в Тулу – в шестьдесят пятом – он уже был в моей школьной программе. Но во‐первых, частые пропуски, конечно, не способствуют изучению языка, а во‐вторых, тульская учительница была настолько строгой и требовательной, что охоту и способности к своему предмету у меня отбила сразу, но, к счастью, не навсегда. Таким образом, задача добраться до Гронингена без чьей-либо помощи казалась мне не просто сложной, а невыполнимой. За помощью обратились и в наше посольство в Гааге, и непосредственно к организаторам турнира. Мне предложили два совершенно разных варианта. Дипломаты велели ехать до Хукванхолланда, обещали там встретить, привезти в посольство, обогреть, накормить и в целости и сохранности сопроводить до поезда на Гронинген. А организаторы уверяли, что мне надо выйти из московского поезда на пограничной станции Амерсфорт, где меня будет ждать человек, который поможет там же пересесть на нужное направление, а потом свяжется с Гронингеном и скажет, в какое время меня встречать уже на месте. Чье предложение принять, как правильно поступить, на кого положиться? Мысль о том, что я могу оказаться в полном одиночестве в чужой стране без знания языка, не то чтобы пугала очень сильно, но волнение доставляла. А окончательное решение спокойно оставили мне на откуп: тебе ехать – ты и думай.