– Следов насильственной смерти не обнаружено?

– Нет, его осмотрели и наш врач и в морге, куда его доставили.

– Так что же вы хотите от меня, Алла Михайловна?

– Мне необходимо произвести эксгумацию тела отца…– говоря эту фразу, Алла Михайловна будто слушала себя со стороны.

Едва откинувшись на спинку кресла, Яков Моисеевич сменил позу, положив руки на стол и подавшись вперед всем телом.

– Что вы хотите?

– Я..

– Вы вообще, как представляете себе эту процедуру? – едва ли не впервые в жизни перебив женщину, спросил патологоанатом. – Я знаю, что такое эксгумация, но для неё должны быть очень веские основания. Вы подозреваете насильственную смерть или ошибку вашего семейного доктора?

– Это может быть не наш семейный врач, а ошибка немецких специалистов. Никто не давал гарантии, но прошло всего полтора года. Это очень мало, и, может быть, в этом кроется какая-то причина?

– О причинах мне у вас спрашивать надо, – покачал головой врач, про себя добавив, – а так хорошо утро начиналось. Вы были в полиции?

– Я была, но сами понимаете, праздники, и меня встретил только дежурный, советовал зайти в судебно-медицинский морг, как начнется рабочая неделя, и вот я пришла. Помогите мне.

Брянский развел руками. Вся происходящее было ему крайне неприятно. С одной стороны, все было сделано по закону. Сын покойного написал отказ от вскрытия. Несмотря на отсутствие записей в медицинской карте, семейный врач все-таки мог подтвердить все собственными бумагами, да и следы насилия на теле не обнаружены. Под пристальным взглядом патологоанатома женщина не выдержала и потупила глаза. Весь образ говорил о наличии скрытой, еще не озвученной причины ее появления. Ошибка заграничных хирургов всего лишь предлог. Потратив круглю сумму на операцию, Михаил Ефимович вряд ли бы стал отказываться от курса реабилитации и прочих процедур, выявивших дефект на ранней стадии. Немецкие клиники слишком дорожат своей репутацией, чтобы напортачив, запросто выпустить пациента из своих рук.

– Знаете, Алла Михайловна, если вы кого-то подозреваете, то идите к следователю и настаивайте на уголовном деле. Я в свою очередь, могу вам сказать только одно, – Брянский вздохнул, и вновь откинулся на спинку кресла, – как это ни банально, но подумайте, очень хорошо подумайте, это вам не картошку копать.

– Я понимаю, – кивнула посетительница и встала, направляясь к двери, – до свидания.

– Всего доброго. Надеюсь, обойдется без свиданий, – добавил патологоанатом, когда дверь кабинета закрылась. – Вот уж точно, у богатых свои причуды.

Участок и дом, принадлежащие фамилии Меньшиковых относились к шестому отделению полиции города Клина. Туда и направилась Алла Михайловна, выйдя из морга. Погода стояла прекрасная, и если до морга, Меньшикова ехала на такси, то до отделения решила прогуляться пешком и предаться легкой ностальгии, которая, впрочем, ей была совсем не свойственна. Со смертью отца Алла Михайловна внезапно осознала, что она, как старшая дочь, становилась теперь и старшей в семье. Несмотря на то, что и у отца и у матери были братья, сестры и племянники, причем многие из них носили такую же фамилию, Алла Михайловна главной ветвью семейного дерева считала собственную.

Асфальт в городе независимо от того, лежал он на тротуаре или на проезжей части, перевидал на своем веку десяток зим, оставивших глубокие морщины. Весной быстрые ручейки, заполняя трещины, стремились к редким водостокам, застывая с ночными заморозками, как остекленевшие вены. "Твою мать, ностальгировать лучше в кроссовках", – к такому выводу Алла Михайловна пришла в три раза быстрее, чем к отделению полиции, и решила поймать машину.

Записавшись у дежурного, женщина поднялась на второй этаж, где располагался кабинет следователя. Едва Меньшикова постучала и приоткрыла дверь, как из кабинета раздался суровый мужской голос.

– Подождите.

Женщина поспешно притворила дверь и опустилась на стул, стоявший около кабинета. Оставшись наедине, Алла вновь погрузилась в размышления о предстоящем разговоре с полицией, но не смогла надолго сосредоточиться и сбилась.

Дверь кабинета открылась и по коридору застучали высокие шпильки, отлично дополнявшие стройные женские ноги. Меньшикова проводила взглядом их обладательницу, сама до конца не осознавая, что могло заставить ее повернуться.

– Вы ко мне? – следом за женщиной на каблуках, на пороге кабинета возник высокий мужчина в штатском.

– Мне нужен следователь Борисов, – Меньшикова едва успела закончить, как мужчина отстранился от двери и жестом пригласил войти.

– Присаживайтесь.

Пройдя внутрь Алла опустилась на стул аналогичный стоящему в коридоре. Почувствовав, что сидение еще не остыло от ягодиц предыдущей посетительницы, Меньшикова поспешно одернула дорогой жакет от спинки и сместилась на край.

Обойдя стол, полицейский опустился в потертое кресло радостно скрипнувшее, почувствовав хозяйский зад. Следователя звали Борисов Евгений Иванович. Ему было тридцать четыре года и именно на столько он выглядел. Это вечное соответствие возрасту ничему не удавалось замаскировать. Небритость, усталость, легкий алкоголизм, тяжелый бодун, штатское или форма, не имели значения, Евгений выглядел ровно на тридцать четыре так же уверенно, как на тридцать три год назад.

Следователь кивнул, поймав взгляд Аллы.

– Рассказывайте.

– Меня зовут Алла Михайловна Меньшикова, я дочь Михаила Ефимовича Меньшикова. Двадцать четвертого апреля мой отец скоропостижно скончался, я в это время была за границей, похоронами занимался младший брат, сын покойного, – уточнила женщина, – и вскрытия не делали.

Следователь встряхнул головой, стройный рассказ внезапно оборвался, но Алла, заметив это быстро поправилась.

– Понимаете, отцу было шестьдесят восемь лет, слабое сердце, а полтора года назад ему делали операцию в Германии, – Алла начала сыпать все факты в одну кучу. – В итоге нет заключения о причине смерти, подтвержденного вскрытием.

– В каком итоге? Стоп, давайте по порядку, – покачала головой Борисов и начал самостоятельно пересказывать услышанное. – У вас умер отец, соболезную.

В этот раз соболезнования были явно дежурными, но вежливость требовала вежливости, и Алла поблагодарила полицейского.

– Он умер дома или в больнице?

– Дома.

– Ваш брат, сын покойного, написал отказ от вскрытия на основании того, что у отца давно наблюдались и фиксировались проблемы с сердцем, и не было обнаружено следов насильственной смерти?

– Не было.

В словах следователя сквозила ледяная рассудительность, возводившая барьер между финансовыми интересами Меньшиковой законными правами на них.

Подавшись вперед всем корпусом, следователь спросил:

– Вы кого-то конкретного подозреваете? В противном случае об эксгумации не может быть и речи. – Борисов не стал ходить вокруг да около, почувствовав истинный интерес посетительницы.

– Да, – неожиданно для самой себя выдала Меньшикова, встрепенувшись и гордо откинув голову. Подобная поза придала решительности всему её образу.

– Кого? – еще больше наклонившись вперед, спросил Борисов, моментально скопировав манеру общения собеседницы. Нависнув над столом, Евгений вонзился немигающим взглядом в женщину. Со стороны они походили на разноименные части магнита, подрагивающие от близости полей и обменивающиеся волнами невидимой, но четко осязаемой энергии. Стоило одному из них отвести взгляд, моргнуть или дернуть скулой и прежнюю связь восстановить было бы невозможно.

– Брата, – одними губами прошептала Алла, после чего они оба как по команде синхронно откинулись каждый на спинку своего посадочного места. Кресло скрипнуло, магниты разъединились, и, несмотря на шокирующее обвинение Меньшиковой, общая напряженность в кабинете пошла на убыль.

Алла до последнего не знала, что ответит именно так. Всем своим видов она старалась выказать веру в подобное происшествие. От пристального взгляда следователя ей стало не по себе. Обвинение родного брата в убийстве отца, подозрение на близкого родственника, высказанное не абы кому, а следователю уголовного розыска, полицейскому. Краска залила лицо женщины, Борисов вновь придвинулся к столу и взял ручку.