— Зачем тебе? — удивилась женщина.

— Я — сын Анатолия Редского, — с отвращением признался Мартин.

— Анатолий это… тот грузный мужчина, который выращивает свиней?

— Да. У нас проблемы, а я не знаю, как их решить. Куры не несутся, и…

На них начали опасливо поглядывать. С долей гадливости. То один, то другой настороженный взгляд обжигал его лицо. От прохожих. От соседей из-за заборов. Мартин с тоской понял, что разговаривать с этой женщиной — ошибка. Что она пария. И ему надлежит отшатнуться от нее, сплюнуть в теплую желтую пыль и бежать.

Стать как все. Как часть этого мира.

— У меня нет журналов, — сказала женщина, отпуская его плечо, и отворачиваясь.

Словно почувствовала его мысли.

Она была высокая, худая. В темно-синем платье с дурацким, заляпанным фартуком.

— Но… вам ведь все еще нужна помощь? — спросил Мартин, догоняя женщину и дотрагиваясь до ее рукава.

«Мартин… может не надо?» — опасливо спросил Вик.

«Может и не надо», — задумчиво ответил Мартин.

…

Изба из потемневшего дерева стояла на отшибе. Дом не был выкрашен ни белой, ни голубой краской. Когда-то он был крепким, золотящимся светлыми, гладкими бревнами и тонкими реечками крыши. Сверкали прозрачные стекла и бежала вязь растительного узора по ставням. А из красной кирпичной трубы поднимался живой светлый дым.

Сейчас дом напоминал брошенного детьми старика. Потемневший, с трещинами рассохшихся в дереве морщин. Труба покрыта патиной копоти, ставни покосились. И только одно было в этом доме целым, крепким и надежным — забор.

— Я одна живу. Мне плохо, — тихо сообщила женщина.

Мартина полоснула жалость. Впрочем, он успел понять, что женщина была сумасшедшей. Тихой помешанной. Она может сама о себе заботиться. Наверное, даже выполняет какую-то роль в деревне — может, к ней ходят гадать. Или у нее растут лучшие яблоки. Только говорит она так, по-особенному. Чувствуется тоскливое, царапающее безумие в ее голосе.

В доме было темно и не убрано. Не была заправлена постель. Посуду не мыли, кажется, пару дней. Мутные стекла на окнах пропускали мало света, а на половиках скопился тонкий слой желтой уличной пыли.

— Плохо мне, — повторила женщина, будто оправдываясь.

Мартин неопределенно пожал плечами. Он видел — правда плохо.

— Молока… хочешь? — предложила женщина, словно ожидая, что он бросится бежать.

— Да, — не стал отпираться он.

Дома все равно пусто. И неизвестно, когда он сможет вернуться. Может отец сейчас уснет. А может, будет крушить все до следующего утра.

«А может этот пропитой боров упадет и проломит себе башку», — подумал Мартин, позволяя сладостной фантазии на мгновение затопить сознание целиком.

Он ничего не мог сделать. Скрывал ненависть от Вика, но она росла, с каждым днем, с каждой темной ночью, которой Вик тихо скулил в подушку от тоски, а Мартин пытался утешить его, рассказывая какие-то нелепые истории.

Каждой ночью, что приходил в коридор бесформенный монстр с тысячей черных глаз и медленно тащил свое грузное тело к комнате, оставляя за собой липкий черный след. Каждым утром, что Мартин обнаруживал пустой холодильник.

Каждым днем, что Вик пытался заслужить любовь отца, но наталкивался на глухую стену равнодушия.

Женщина чем-то гремела в холодильнике.

— Что ты хотел в журналах, мальчик? — тихо спросила она.

— У нас куры расклевывают яйца. В огороде ничер… ничего не растет… — Мартин на секунду прикрыл глаза, настраиваясь на образ очень воспитанного и старательного шестилетнего мальчика.

И, уже более мягким голосом, тщательно подбирая слова продолжил:

— Я с города приехал. Папа у меня занятой очень, он свинок разводит, а за ними, он говорит, глаз да глаз нужен…

«Мартин, ты издеваешься, да?»

— Я вот подумал — ну не до огорода же ему, и не до кур. А мне бы ягод ему на вечер собрать, или яйца пожарить — он уставший всегда. И в огороде, опять же, что-нибудь посадить. Только я не умею совсем, меня в городе только книжки читать научили и считать.

— И ты хотел научиться. Ты хотел сидеть и читать журналы вместо того, чтобы обо всем спросить?

— Так все заняты. Вот ваша тетя Римма даже разговаривать не стала. Я уж сам разберусь, потихоньку…

Женщина поставила на стол стакан молока и тарелку с печеньем.

— Чтобы куры не расклевывали яйца им нужен мел. Я тебе дам коробку. И журналов у меня нет, но есть справочник по ботанике, клиенты дарили, можешь забирать. Хоть на растопку если что сгодится… И саженцы я тебе… дам. И сажать научу. Ты только… приходи дня через три, — с какой-то беспомощностью попросила женщина.

— Чем вам помочь-то? — чуть мрачнее спросил Вик, которому Мартин уступил, чтобы тот поел и продолжил разговор. Вик все еще ее побаивался, но старался, чтобы этого не было заметно.

— Мне… не нужно помогать. Ты… приходи, ладно?

— А где ваши дети? — спросил не отличающийся тактичностью Вик.

Впрочем, женщина не рассердилась, не обиделась и вообще никак не проявила, что ее задел вопрос. Только Мартин заметил, как дрогнули кончики ее пальцев.

— Повитуха я. Своих детей Бог не дал. А хочешь — послушай, что тебе в деревне скажут. Что это наказание.

Вик ничего не понял. Он решил про себя, что женщина сумасшедшая, и говорить может что угодно.

— Давайте я вам хоть окна помою? — предложил Вик.

Молоко было холодным и пахло травой. И печенье оказалось не засохшим, как можно было ожидать от хозяйки такого дома. Оно было свежим, сладким и с сильным запахом топленного масла. Словно женщина лучшее, что было в доме, отдала ему. И Вик хотел хоть что-то вернуть ей. Потому что это было правильно.

Она неопределенно пожала плечами и отвернулась к шкафу.

Вик прикрыл глаза и почти не почувствовал, как мир, качнувшись, уместился в оконный проем.

Во дворе был колодец. Двор был запущенным и без разноцветных реечек, разделяющих грядки на сектора. Но там был огород. И теплица. И курятник, который Мартин внимательно осмотрел. Курятник был таким же потемневшим, как и дом, но его конструкция разительно отличалась от маленького сарайчика у них во дворе. Он был похож скорее на небольшой домик, почему-то с окошком, затянутым плотной мутной пленкой. Снаружи к курятнику примыкал загон, обтянутый мелкоячеистой ржавой сеткой.

Мартин вымыл окна, вытряхнул половики и кое-как прикрутил болтающуюся дверцу кухонного шкафа. Вик предлагал помочь, но Мартин торопился — снаружи все чаще слышались детские голоса. Время близилось к обеду. Видимо, кто-то закончил обязательные утренние работы, кто-то вернулся с рыбалки. Но главное — дети уже собирались в ватаги и нужно было постараться избежать если не столкновения с ними, то, по крайней мере, конфликта.

На столе лежала тяжелая книга в черной обложке, с измятыми сыростью желтыми страницами. Сверху — большая коробка мела и пакет с печеньем. Мартин, ополоснув руки и лицо, начал упаковывать книгу в сумку. Женщина сидела за столом и тоскливо наблюдала за ним.

— Уважаемая, подскажите… зачем в курятнике окна?

— Ты не спросил, не темно ли курочкам в домике, малыш, — бесцветно отметила женщина.

Мартин снова почувствовал легкую тревогу. Но быстро успокоился. Много ли взрослых способны разгадать такую загадку? Если не выделяться? Если скрывать ее?

— Окна нужны потому, что в темноте куры плохо несутся. Передай своему занятому отцу.

— Спасибо вам, — сказал он, закидывая на плечо резко потяжелевшую сумку.

— Приходи через три дня, — напомнила женщина, не встав из-за стола, чтобы его проводить.

Мартин со смешенным чувством облегчения и сожаления выскользнул на улицу и плотно затворил за собой дверь.

То, что он увидел, сделало легкую тревогу от недосказанности женщины чем-то совершенно незначительным.

Потому что другая, свинцово-тяжелая навалилась на него в один миг. И растаяла.

Он без страха, прямо и открыто, смотрел в глаза одному из облокотившихся о забор мальчишек. Высокому, черноволосому, с голубыми, как вода, глазами. В нем Мартин безошибочно узнал главаря. Было еще четверо, но он видел, что главная проблема — этот, черноволосый, с поцарапанными локтями и коленями, в пропыленной синей рубашке.