В апреле Дьяков с Брагиным стали членами КПСС. Дьяков перестал волноваться за карьеру и стал жениться, к осени с этой задачей справился, да так удачно – выбил себе с женой отдельную комнату в общаге. Брагин возглавил стройотрядовский штаб – и тоже удачно. В том же году его выбрали депутатом горсовета по квоте для студентов. Редкая, надо сказать, квота.
В нашей группе забыли про вьетнамо-китайский конфликт раз и навсегда еще до конца марта. Мы и не знали, что Вова Маслов, которого сразу после отчисления из вуза призвали в армию, продолжал вносить свою лепту в дело мира во всем мире, и Юго-Восточной Азии в частности.
Служить ему выпало в Монголии, в танковой части, дислоцированной возле Улан-Батора. Каждый раз, когда через столицу проходил поезд Москва – Пекин, из части выезжали танки и демонстративно двигались на юго-восток вдоль железной дороги под настороженными взглядами пассажиров. Через три-четыре километра механизированная колонна терялась в степи, чтобы скрытно вернуться «домой». Считалось, что таким образом удастся создать впечатление, будто на севере Китая – там, где он граничит с Монголией, – копится мощная танковая группировка. Маневры возле Улан-Батора продолжались до тех пор, пока конфликт с Вьетнамом не был исчерпан. Выходит, наша студенческая группа внесла реальный вклад в дело помощи братскому народу. Пусть не вся группа, а только отщепенец Вова Маслов, но ведь это ж мы его туда отправили.
Пермь – Воронеж – Пермь
На проходной завода «Сигнал» в городе Воронеже я набрала четырехзначный внутренний номер телефона, записанный карандашом на обороте командировочного удостоверения. Шмыга сам писал: мелконько, хорошим, но слегка съезжающим в конце строчки почерком, похожим на чертежный шрифт. «Профессию не пропьешь», – обычно говорил Сан Саныч Шмыга в ответ на очередной комплимент его манере письма. По звонку явился веселый дядька, я даже подумала, что он выпивши: на нашем заводе трезвые такими веселыми на работу не ходят. Увидев меня, он еще больше развеселился и сказал, подхохатывая и потирая руки:
– Ага! Так вот они какие, пермячки!
Я подумала, что он принял меня за коми-пермячку и хочет потрогать как человеческую диковинку. Выставила вперед руку, защищаясь, стала объяснять, что пермячки вовсе не такие, что они выглядят иначе.
– Ты ж к нам из Перми приехала? – дядька отпрянул, повинуясь моему жесту.
– Да.
– Значит, пермячка.
– Ну, так-то да, а по национальности я русская, вот в паспорте написано.
В июне 1983 года в моем паспорте гражданина СССР действительно указана была национальность. Дядька взял паспорт, выписал мне пропуск и привел в отдел то ли снабжения, то ли, наоборот, сбыта, поскольку им ведь предстояло сбыть мне свою продукцию. В экономике я совсем не разбиралась, мои мозги автоматически выключались и сворачивались, как пуганый еж, если им предлагали освоить что-нибудь экономическое. У меня в дипломной работе раздел «Экономика» занимал всего три с половиной странички, так из-за этих трех страничек я чуть не поседела.
В отделе, куда привел меня дядька, ждали заранее обрадованные люди. Они стали меня рассматривать, приговаривая то же самое:
– Так вот они какие, пермячки! Ну-ка, ну-ка, повернись, красавица!
Судя по тону, их удовлетворял мой внешний вид. Даже, можно сказать, восхищал.
Я включилась в игру и, приподняв пальчиками широкий подол платья, пару раз «повернулась», ничего не понимая. А сотрудники стали звонить по телефонам и говорить кому-то, что к ним в отдел привели пермячку и можно прямо сейчас посмотреть. Тут я, честно говоря, совсем растерялась и от растерянности перебрасывала косу то на грудь через правое плечо, то назад, то на другую сторону. Наконец в кабинет вошла строгая возрастная дама, все расступились. Дама приподняла очки, висящие на цепочке, оглядела меня, сложила руки у груди, как для аплодисментов, и резюмировала:
– Славная пышечка! Значит, на четыреста граммов можно еще жить!
И тут как прорвало, со всех сторон закричали:
– Правда, что вам по четыреста граммов масла дают?
– У нас говорят, будто в Перми масло по карточкам, и всего по четыреста граммов!
– Как вы обходитесь на четыреста граммов?
– Вам хватает четыреста граммов?
Ох, вот оно что! В Воронеже стало известно – Шмыга, разумеется, рассказал! – про норму отпуска масла жителям Перми. Они, эти люди с завода «Сигнал», похоже, встревожены. Никак в толк не возьмут, что пока не ввели норму, мы, работающие с утра до вечера за проходной, вовсе не видали масла сливочного. Разве что порой перетопленное из прогорклого удавалось купить. А теперь – ешь, не хочу!
– Не карточки, а талоны, – начала я свой подробный рассказ о мудром решении Пермского горисполкома.
– Но ведь получается всего по десять граммов в день! – ужасались жители Воронежа.
– Больше! Делите четыреста на тридцать, больше получается. Да и не каждый же день есть масло?! Когда-то и маргарин, – возражала я, смутно догадываясь, что дело не в арифметике. Мне на самом деле хватало масла по талону, даже оставалось. На семью – мама, папа, я – получалось кило двести каждый месяц, а мы к такому изобилию не привыкли.
– Неужели вы там маргарин на хлеб мажете? А на чем яичницу-глазунью жарить?
– На подсолнечном, – отвечала я простодушно. – И хлеб в подсолнечное макать с солью очень вкусно.
Этим моим словам снабженцы завода «Сигнал» ужаснулись, некоторые захихикали, на лицах других возникла гримаса отвращения. Я поняла, что пропустила какие-то радости жизни, и решила обязательно попробовать яичницу, жаренную на сливочном масле. Вот приеду домой… Ой! Мне ж сегодня обернуться надо туда-сюда с антеннами. Я ж на транзитном самолете: он пока летит в Харьков, а на обратном пути надо на него подсесть. А мы тут про карточки рассуждаем!
Все началось накануне, во вторник. Я ни в какой Воронеж не собиралась, и ничто, как говорится, не предвещало. Хотя Ленка-копировщица в обед по привычке раскинула карты. Она всегда носила с собой неигранную колоду, чтобы погадать: кому на мужа – узнать, гуляет не гуляет, кому на деньги – дадут не дадут премию. Если дадут – веселый интерес падает, то есть десятка пик. А если гуляет, то дама ложится на бубнового короля. Бубновый король – тот, который женатый. В этот раз выходило: премия под вопросом, муж под подозрением, а мне – карьерный рост и дальняя дорога. Меня больше личная жизнь интересовала, сильно зависящая от намерений трефового короля, а вышло вон что: и неожиданно, и маловероятно. А все же карты, когда колода неигранная, правду говорят.
Сан Саныч Шмыга, запойный инженер-конструктор первой категории, дослужившийся к пятидесяти годам до заветной и предельной по его способностям должности заместителя главного конструктора, прослыл в коллективе ходячей неприятностью. Как накосячит, так обязательно козла отпущения найдет, а сам выйдет из воды сухим. Или полусухим, по крайней мере.
Шмыга вбежал в электрокабельное бюро, когда оставалось минут двадцать до конца рабочего дня. Тут уже собрались комсомольцы, озабоченные программой выступления команды нашего отдела на предстоящем в ближайшие выходные заводском фестивале молодых специалистов. Собственно, программу-то уже сверстали и даже отрепетировали в общих чертах. Оставалось последнее дело – назначить формально капитана. Фактическим капитаном, харизматическим лидером у нас из года в год оставался муж архивариуса Риты, работавший в бюро ходовой части, но фактически он уже выбыл из молодежной категории, участвовать в конкурсе капитанов никак не мог. Поэтому – исключительно ради этого ключевого конкурса – требовался человек без комплексов и с воображением, в возрасте до 28 лет, желательно член ВЛКСМ, ну, это если вдруг спросят. Все качества, и даже с избытком, сошлись во мне. Я согласилась, выдержав паузу, чтобы не завизжать от восторга. Я даже не поиграла в положенный по этикету самоотвод: мол, не справлюсь, давайте рассмотрим другие кандидатуры, есть более достойные…. Справлюсь, справлюсь, справлюсь! Стану знаменитой! Капитан, хоть и формальный, в финале на глазах у всего слета пойдет получать грамоты, призы и подарки, а еще до того капитан участвует во всяких там жеребьевках, в судейских совещаниях, скандалит, подает протесты по результатам соревнований, с папкой ходит – всё как я люблю. Понимаю, что муж Риты везде будет меня страховать, и папку, скорей всего, будет носить сам, и ответственность за результат на нем, а все же я войду в историю заводских фестивалей как капитан команды 83-го года. Меня запомнят. Не поручение, а мечта!
