Зимний морозный, в белом снегу день 20 января 2021 года. Я начинаю повествование о жизни моей матери по ее воспоминаниям в контексте событий того времени, пользуясь историческими источниками свободного доступа.

Каждый человек уникален, но не каждый и ярок, и силен, и красив, и мужественен одновременно. Далеко не каждый человек так любил жизнь и вызывал восхищение тем, чего он смог добиться. И не встречала я больше никогда человека, который бы так, поистине неимоверно, трудился.

Проходят годы со смерти мамы и все выразительнее становится ее образ и судьба. Все очевиднее становится необходимость запечатлеть ее жизнь. Жизнь человека, физическая смерть которого для меня казалась просто невозможной.

Александра Павловна Огренич, моя мама, родилась 10 апреля 1924 года на Украине, в деревне Калантаевка Раздельнянского района Одесской области. Она была четверым ребенком в крестьянской семье, где до нее умерла девочка, Шура. Потому и назвали маму Шурой.

Она родилась семимесячной, очень слабой, поэтому ее мать, Мария, полагала, что ребенок проживет недолго. Когда ее сестра Дарка собралась ехать в Одессу, Мария наказала купить марлю. На вопрос: «навищо?» (зачем?) ответила: «Бо умрэ».

Но дите выжило. Старшие девочки, Даша, Еля и Ганя качали его в казане, из которого кормили свиней, таскали по двору, совали в рот тряпицу с разжеванным хлебом, чтоб не плакало. Оно начало ползать, вставать на ножки и на путь, определенный ему судьбой.

Семья была не бедной, очень работящей, но жили экономно. Мария поднималась в 4-5 утра, растапливала печь, пекла плацинды с картошкой, тыквой. С ними Павло, тато (папа) Шуры, уходил на весь день в поле. Мария по хозяйству и тоже шла в поле. Хозяйстве было большое: с десяток коров, две лошади, свиньи, куры, гуси. Но яйца, сметана, молоко и мясо в основном уходили на рынок, в Одессу. Надо было постоянно что-то прикупать: мыло, соль, керосин, да мало ли чего, и, конечно, копить. В 1913 году семья купила бричку!

По наследству Павло досталось десять десятин земли. Справлялись в основном семьей, но в посевную или на сбор урожая нанимали батраков – безземельных или малоземельных крестьян, которые работали за часть урожая или за деньги.

В то время был в деревнях обычай отбирать на сельхозработы хороших едоков за столом. Если ест хорошо, значит, и работать хорошо будет. Так выбирал и Павло. По сути происходил жестокий отбор, считавшийся нормой. Я не раз слышала об этом в семейных разговорах и меня беспокоил вопрос: «А тому, кто не был выбран, каково было? А больным и немощным, тем, кто не мог работать?». И еще: «Может быть поэтому семья мамы так пострадала впоследствии, столько лет вела полуголодное существование и даже просила подаяния? Может, в наказание?». Только сейчас, набирая эти строки, я понимаю, что отбор был оправдан. Чтобы прокормиться, надо было быстро управиться с работой. Будет хлеб – будет жизнь и ее радости. Тогда и слабым, на милость или в долг, достанется.

Достанется, да не всегда достаточно. А вот бедных и нищих всегда было достаточно. В Калантаевке, как и во всех других деревнях Российской империи, если семье нечем было кормить детей, вновь родившееся дитя оставляли в сарае, пока не умирало оно там от голода.

Со слов моей тети Ели, были и ленивые, «босяки». Именно они были первыми среди деревенских активистов, кто по приказу властей забирал у зажиточных крестьян землю и дом, выгонял семьи на улицу, уводил скот. Но это будет позже, в коллективизацию.

У меня есть фотография более раннего времени, примерно 1910 года. У деревенской мазанки сидят на лавке, в простой одежде, мои прабабушка Марца и прадедушка Олекса Сташевские, родители Марии. Голова прабабушки покрыта белым платком, глубоко надвинутом на лоб. Прадедушка в лаптях. Обветренные, в глубоких морщинах лица. Улыбаются. Натруженные руки послушно лежат на коленях. Позади стоит бабушка Мария – молодая стройная красавица. Она смотрит в объектив, слегка наклонив голову. Высокий чистый лоб, правильные черты лица, густые волосы, такие называли «конскими». Поверх блузки нарядное украшение: крестик в двойной цепочке с подвесками. На руках у нее первая и пока единственная дочь Даша.

Мария родила Шуру, когда Даша была уже невестой. В таком возрасте рожать считалось стыдным.

Пройдет немного лет, и Даша, а затем Еля выйдут замуж. Даша будет жить в соседней деревне, Еля в Одессе.

Дочери, будучи уже взрослыми, считали, что их мама никогда не любила отца. В юности она любила другого, но оба были бедны. А много лет спустя моя тетя Еля встречала в одесском храме женщину, о которой говорили, что она всю жизнь любила дедушку.

Я никогда не видела дедушку даже на фотографии. Он умер за три года до моего рождения. По словам мамы, он был добродушным, разговорчивым, открытым человеком. Такого невозможно не любить, не любить всегда, всю жизнь. Как много мы не учитываем в своих суждениях.

По приказу Сталина осенью 1929 года в СССР началась масштабная коллективизация, проходившая одновременно с раскулачиванием.

Шуре пять лет. Ее семья признана кулацкой. В один из дней власти приказали не пускать во двор коров, пришедших с пастбища. Коровы стояли у ворот, мычали и из глаз у них текли слезы. Тяжело даже представить, каково было хозяевам видеть это и не открывать ворота. Коров увели в колхоз, где не было чем их кормить и вскоре всех порезали.

У крестьян Калантаевки стали забирать зерно, в том числе посевной фонд. Начинался голод.

Почему такое творили во всех селах страны, понимая, что обрекают людей на неизбежную смерть? Можно найти разные мнения по этому поводу в Интернете – от целенаправленного геноцида украинцев до «перегибов на отдельных местах». Лучшим ответом на Яндекс.Кью является: Сталиным был взят курс на индустриализацию. Нужно было платить «ненавистным капиталистам» за покупку заводов, станков, наем иностранных специалистов. Платили прежде всего зерном, сотнями миллионов тонн.

За время коллективизации в СССР погибло от голода от пяти до десяти миллионов человек. Получается, платили жизнями миллионов людей всех возрастов, умиравшими мучительной голодной смертью.

Впоследствии были проанализированы ошибки управления, подсчитаны с заданной погрешностью и сведены в таблицы различные данные по годам коллективизации, в том числе и по смертности. Трагедия в цифрах уже не трагедия, а зафиксированный факт.

Власть одного человека – Сталина, его приказ, который подчиненные выполняют, потому что приказы выполнять должно, стремление подчиненных выслужиться и желание выжить в системе. Как часто эта связка в истории нашей страны приводит к бесчеловечному результату.

Зимой, под конвоем, Павло и Марию вместе с другими такими же несчастными отправили на спецпоселение. Забрали дом и хозяйство, выгнали на улицу детей, Шуру и Ганю. При этом деревенским было запрещено брать «кулацких детей» к себе домой.

Стояли рождественские морозы. Маленькие девочки пяти и восьми лет шли по деревне и плакали от холода, голода и страха. Приближалась ночь. И в этот трагическое для них время вдруг открылась дверь одной маленькой хаты, вышла старушка и спросила: «Дити, вы чии будете, Огреничив? Ступайте сюди!». Покормила детей чем могла и обогрела. Не побоялась. Царствие ей небесное!

Когда отправленных на поселение сажали на поезд, бабушке удалось бежать. Вернувшись в село, она, плача, стучала в окна и двери домов и просила сказать, где дети. Нашла.

Со следующего дня семье предстоял очередной период трудностей и страданий.

Единственным выходом в сложившейся ситуации было идти в Одессу. Пешком, 60 км. Этот путь Шура помнила потом всю жизнь. Ноги едва передвигались. Она все спрашивала: «Мамо, колы прийдемо?». Мама показывала на дальний столб на дороге и говорила: «О-он там прийдемо». А дорога все не кончалась.