– Зачем на Руси была нужна ещё одна София?

– Пожалуй, так обозначались центры тогдашней феодальной Руси, – ответила Зоя. – Примерно в те же годы возвели Софию в Полоцке, теперь это Беларусь. Софийский собор как большой общегородской храм – это традиция, восходящая к константинопольской Софии. Прямая аналогия с Царьградом.

– А ворота эти какие-то католические… – протянул Марк, указывая на западный портал собора.

Зоя улыбнулась:

– А они и есть католические. В Новгороде долгое время бытовала легенда, что они попали сюда как военный трофей из Сигтуны, тогдашней столицы Швеции. На самом деле их сделали в Магдебурге, в Германии, для польского города Плоцка. Их и заказал тамошний архиепископ. То ли в XIV, то ли в XV веке они попали в Новгород, но при каких обстоятельствах – не ясно.

– Что тут? Библейские сюжеты? Про человека новгородского, конечно, ничего?.. – деланно вздохнул Марк.

Зоя снисходительно улыбнулась и продолжила:

– В основном тут новозаветные сюжеты, есть и несколько ветхозаветных, например, «Сотворение Евы». Это редкий сюжет. По крайней мере, мне известно только о двух таких изображениях – здесь, в Новгороде, и в Sainte Chapelle в Париже. Рядом с ним – фигурки двух мастеров, отливших эти ворота в Европе. И новгородский мастер Авраам, который собрал и дополнил врата – а их ведь привезли как пазл, разобранными на куски, – изобразил себя и даже подписался под своей работой…

– Я думал, средневековые люди были несколько скромнее, – с иронией заметил Марк.

– В чём-то были скромны, в чём-то – нет, – рассмеялась Зоя. – Вот сейчас внутрь зайдём, увидите, сколько в Софии надписей, которые оставляли там люди. Не стеснялись писать свои мольбы к Богу, иногда выцарапывать какое-то подобие дневниковых записей, некоторые даже вступали чуть ли не в письменные перепалки друг с другом прямо на стенах храма.

– И сколько они там… нацарапали?..

– Сейчас говорят о примерно 800 надписях. Конечно, глубоко исследованы не все, но я вас уверяю, вашей там нет. Уж о такой бы знали и говорили все. Но если вы уж взялись за эту тему, то просто обязаны понять, что это такое – софийские граффити.

И Зоя подхватила его под локоть.

Они поспешили к входу в храм. И пока шли, за эти пару минут, Марк успел додумать мысль, которая пришла к нему несколько часов назад, но всё не могла окончательно оформиться. Каким разным, выходит, может быть город, казавшийся безнадёжно скучным. От типового – к уникальному, от будничного – к торжественному, от – функционального к божественному…

И это он ещё почти ничего не видел. Как тут уложиться в три дня, да ещё и задание выполнить.

В соборе было немноголюдно, но в атмосфере отчего-то ощущалась суета. Этого Марк не ожидал: заходя в тысячелетний храм, заранее настраиваешься на сдержанное безмолвие. И хотя местный влажноватый воздух, действительно, наполнен спокойствием, чувствуется, что здесь параллельно идёт и мирская, обыкновенная жизнь, будто напоминая: да, в первую очередь София – православный храм, но он открыт и для тех, кто пришёл сюда не для молитв. Через минуту Марк понял, в чём дело.

В нескольких метрах от него пожилые хлопотливые служительницы сворачивали в аккуратный рулет бордовый узорчатый ковёр. И хотя руки напарниц работали сноровисто, давалось им это, видимо, нелегко. В какой-то момент, разогнувшись и потерев поясницу, одна из них обратилась к Марку:

– Молодой человек!..

– Я? – спросил Марк (когда в храме к тебе обращается бабушка, становится как-то не по себе).

– Ты, ты… Слушай, хороший мой, не в службу, а в дружбу: заверни ты ковёр до конца, а потом отнеси, куда надо, я тебе покажу. Увозить его куда-то собрались, в чистку, что ли… Мы с Ниной Георгиевной с этим ковром уже измучились!..

Марк оглянулся на Зою, но она только кивнула: мол, иди. Будто бы уже была свидетелем подобных сцен.

Выполнив поставленную задачу под взыскательным взором Нины Георгиевны и бабки Натальи (так велела себя называть обратившаяся к нему женщина), он осмотрелся в поисках своей спутницы.

– Да недалеко она ушла, голубушка-то твоя! – отреагировала суетливая бабка Наталья.

– Эммм… Не голубушка она мне, просто знакомая, – смутился Марк.

– Да? – удивилась бабка Наталья. – А я на вас смотрю и думаю: какая хорошая пара или, может, молодая семья… Зоиньку-то я иногда вижу в кремле, хорошая девушка. И ты, видно, парень неплохой. Верующий?

Марк не нашёлся, что ответить, а бабка Наталья продолжала:

– У тебя бородка почти как у Ярослава Мудрого, а Зоинька так и вовсе вылитая его жена. Вот кино б снимали, вас бы можно было взять играть Ярослава и Анну… Ой, Анна же!.. Бери ведро. Пойдём на Мартирьевскую…

Марк опешил:

– Полы, что ли, ещё помыть?..

– Нет, полы не надо, надо Анну протереть, – деловито ответила старушка, потуже затягивая свою палевую косынку. – Как тебя зовут-то, милый?

Но ответ бабка Наталья, кажется, не собиралась слушать: она уже была впереди, энергично указывая Марку при этом, куда нужно принести ведро.

Следующие несколько минут он наблюдал, как она протирает нечто вроде миниатюрного гроба, стоящего на небольшом возвышении. Чуть поодаль застыло несколько человек, которые ждали, когда Наталья окончит процедуру и позволит им «приложиться к мощам», как они это между собой называли.

Интересно, подумал Марк: для одних останки Анны – «предмет культа», как сказали бы в атеистические времена. А для бабки Натальи княгиня, помимо этого – будто хорошая знакомая. Неужели такое бывает: ведь Анна умерла тысячу лет назад. Настоящую тысячу лет назад – это не гипербола, убедился он, взглянув на табличку рядом с ракой святой.

– Анну, я смотрю, любят и почитают? – спросил Марк у бабки Натальи, продолжая искать глазами Зою. – Вы говорите, она была женой Ярослава Мудрого?

– Именно, – приосанилась собеседница. – Звали её Ингигерда, она была дочерью викинга, что ль, или как их там… Ярослав взял её в жёны. Ее православным именем стало Ирина. Очень уважали её и там, и здесь. Ирина родила Ярославу трех дочерей и семерых сыновей – среди них отец Владимира Мономаха.

– Подождите, а почему вы её теперь Ириной называете? Если она Анна?..

– В монастырь она потом ушла и приняла в постриге имя Анна, – покачала головой бабка Наталья. – Когда она умерла, Ярослав сильно горевал, и ничто его уже не радовало. Через четыре года и сам умер. Наверно, сердце не выдержало.

Она мелодраматично вздохнула и с чувством перекрестилась. Марк по-доброму усмехнулся, вдруг увидев в бабке Наталье черты своей покойной бабушки: в девяностые она с той же отдачей пересказывала ему бразильские сериалы.

Тут подошла Зоя. Прошептала:

– Бабка Наталья – хорошая, живёт Софией, здесь она – незаменимый человек. Но вот любит, да, экскурсантов к физическому труду привлекать…

– В этом что-то есть, – отозвался Марк.

– А святых у нас тут много, – продолжала Зоя. – Быть упокоенным в соборе – это знак особого признания. Но Валентин Янин, знаменитый исследователь истории Новгорода, считал, что не все святые, которые, как считается, здесь лежат, действительно находятся в соборе. С Анной тоже не так всё просто, как говорит бабка Наталья: если захочешь узнать подробнее, на тебя свалится масса противоречивой информации. Хотя, по большому счёту, я не думаю, что это важно для простых людей. Я сейчас не только о верующих, для которых мощи – это святыня. Для всех прочих – это ощутимое свидетельство того, насколько близко мы в соборе оказываемся к истории. Вообще, в Новгороде она не на страницах учебников, здесь история вещественна, она совсем рядом.

Теперь, показалось Марку, её голос звучал гулко и более объёмно:

– Это уровень пола XII века. Но что двенадцатый!.. Смотрите – это изображение Константина и Елены, датированное второй половиной XI веком. Древнее настенных храмовых изображений в России просто нет.

На Марка со стены южной галереи чуть грустно смотрели греческие лица первого византийского императора-христианина и его матери.