Когда есть храм Помыслить не могу о странниках без страха: Всегда ли под звездой охранною бредут? Хотя б ребёнок тот, на ком худа рубаха И кто, по летней благости, разут. Совсем ещё дитя со млечными плечами, Но речь не о летах – о том, куда идёт. Ах, Господи, глядит без горя и печали, Хотя сума тоща и подвело живот. Но, слава Богу, путь закончился укромный Благополучно, без опасностей и бед, Поскольку звал вперёд удел белоцерковный, Сиял над тьмою Всеученья свет. Привиделось? Но столь несуетно, невтаем… Наверно, мы в себе не помним дивных сил: Уж коль в иных мирах мятёмся и витаем, В земном – родимом! – и подавно колесим. А коли вымысел, одна за то расплата – Исподтишка стоять над собственной душой. Проговорись, чему была ты соглядатай, Увы, случайный и по времени чужой? Но лучше промолчи, душа, во славу Божью, От грешной болтовни утратам несть числа… Когда есть храм, вовек не быти бездорожью. Не ты ль сама во храм в неведении шла? Белая Церковь 1994 Сны и пробуждения 1 Асфальты, мосты и каналы – До самых небес сквозняки! И белой Лебяжьей Поляны Чрез белую речку мостки. Деревня румяна-беляна, Околица тоже бела: По белу Лебяжья Поляна В свой птичник меня привела. Но много ль гусей здесь и уток? Есть куры, но нет лебедей, К тому ж искусительный смуток Гуляет средь добрых людей: Сверкнёт ли крестьянская воля, Коснётся ли пасмурных лбов? Неуж вековуха-недоля Послаще заморских хлебов?.. И всё же не меркнет деревня, Надеясь на русскую грусть: Авось, хоть на имечке древнем Лебяжья удержится Русь. 2 Лебяжья Поляна, родные метели Берёзам-рябинам, Морозные сны деревенской скудели В пуху лебедином. Туманно и снежно в окошке, а гляну Сквозь зимнюю мéледь – Спускается ночь на Лебяжью Поляну, Как чёрная лебедь С высокой повадкой мерцательной вьюги, Но значит ли это, Что вьюга завьюжит в ледовые крýги Таи́нницу света? Ах, чёрная лебедь не вьюге покорна, А белой двойнице В простом оперенье дневного покрова Под стать багрянице. И в белой деревне над белой рекою, И в целой юдоли Ни та, ни другая не знают покоя В стяжании воли… 3 Хозяйка звенькнула ведром – Во мне возник небесный гром, Наметилось ненастье – Привычное, ко счастью. Болею, видно. Взаперти Сижу смирней смирены, Страшась и нéпути-пути, И всякой перемены. Ни зги, ни крошки, ни глотка, И мысли жарче пуха… Не взять ли примус за бока И кипяченьем молока Унять киченье духа? Ему, вишь, близок Млечный путь – Пора искать заочный! Ужо́, возвышенную муть Затмит глоток молочный. Здесь – мудрость. Гром во мне утих, Разгладилось ненастье. Ах, не напал бы новый стих Творить (опять!) высокий штих И млеть стиховной страстью! Хозяйка, плавная, как сон, Является пред очи: – Ступай-ка, миленькая, вон! Тебе уж мало ночи? Я вышла вон, а тут, вовне, Прекрасная природа, И коль вовне, то и во мне Всё – Божия угода. (Душа опять рядит долги И чает воскресенья, И верит, что простят враги, Наследуя спасенье… Ужель вотщé который год Тяну глоток глагольный?) Всё это – краткий перевод С Небесного на дольний. 4 Лицо с мороза в розах – Ах, сладок размороз, И нет в его угрозах Всамделишных угроз! Входи, душа-Дуняша, Готовы калачи, А там и баба-каша Донежится в печи. Дуняша в новом платье, В расшиве армянка: – Вечор вернулись братья С районного толчка – Кабанчика толкали… (Но весть уже стара: Вечор они взалкали, Алкали до утра, Поныне спят, Царь-пушка Нежней их канонад, Об этом бабка Грушка Мне сделала доклад.) И Дуня знает много Историй про село, Но нынче, слава Богу, Светло её чело: – Хорошая обнова… Фабричная халва… И мамина корова По-прежнему жива… Вот кончена трапéза, Садимся на диван В бемоли и диезы Обряживать баян. Дуняша носит в гости Свои карандаши: Моей чернильной остью Не выразить души. Я раньше знала пяльцы, Но музы стоят свеч – Баяном грею пальцы, Рисует Дуня печь: – Пускай горит поленце, Когда не будет нас… – Дуняшенькино сердце Страдает про запас. Ужель грядущей жизни Дитя провидит тень: Языческие тризны Горящих деревень? Не плачь, душа-Дуняша, Косицу теребя, Расти, пока есть каша, А уж Христова чаша Сохранна для тебя… Лебяжья Поляна 1970–2004 |
