За окнами машины заметно завечерелось. Князев нажал кнопку и съехавшее вниз стекло впустило внутрь салона синеватые клубы морозного декабрьского воздуха. Он взглянул на часы. Прошло полтора часа, как он слушал Андрея. То состояние дискомфорта, в котором Владимир пребывал с самого начала, стало вырисовываться во вполне понятное ощущение равнодушной, цепкой безысходности, в которую был погружен его старинный приятель.

Князев пытался было спрашивать Андрея о его жизни и прочих вещах, сопутствующих долгой разлуке, но натыкался на стойкое нежелание Андрея уходить от этой темы. Тема эта настолько замкнула всё существо его друга в своих границах, что стала поистине единственным миром и чувствами. Миром, проведенных Андреем в иноческом одиночестве, без души, сочувствующей и знающей, какую борьбу пришлось вести с самым беспощадным и безжалостным врагом – сомнениями в нужности выбранного пути. Когда в часы неудач, слушая назойливо-саркастический шёпот неутомимого врага в напрасности усилий, он замыкал себя в броню надежды и шел вперёд…

Едва обосновавшись в новых палестинах, Андрей окунулся в кипучий водоворот трудового процесса. Обустраивая свое весьма обширное хозяйство, он не подозревал и не ведал, что неведомые силы судьбы уготовили ему очередное испытание. Слухи о переезде в новое здание, будоражившие дружный коллектив поликлиники за полгода до прихода Андрея, наконец-то обрели реальное подтверждение. Они материализовались в виде краткого и лаконичного приказа главврача подготовить всем отделениям свое оборудование для последующего исхода в землю обетованную.

Кутерьма поднялась страшная. Андрею, как рабочему по обслуживанию здания, пришлось вкусить все прелести предстоящего переезда одному из первых и, что называется, по полной программе. Памятуя о клятвенных уверениях Андрея располагать всеми его потрохами, Трухнова немедленно принялась пихать его рабочую субстанцию во все мало-мальски прорывы и заторы.

Как страшный сон он вспоминал те дни, когда телефонный трезвон озвучивался наполненным металлом голосом завхоза. Энергичная Зина Ивановна, следуя сугубым наказам повелителя, поднимала его с постели ни свет, ни заря. И отпускала она его от себя только тогда, когда неяркое апрельское солнце посылало прощальный привет вечному огню капотненского факела, не в силах конкурировать с ним своим блеском.

Но, как говорится, нет худа без добра. За дни переезда эта полезная истина раскрыла перед Андреем кучу разнообразных сведений. У каждого вновь влившегося в коллектив работника бывает период, когда все окружающие его коллеги кажутся милыми и добрыми людьми. Но эти эмпатии быстро улетучиваются по прошествии некоторого, весьма незначительного времени. Карнавал кончается. Сбрасываются маски и личины, за которыми укрывшиеся «добрые люди» выясняли, каков ты на вкус и с чем тебя можно скушать для своей пользы. И горе тому несчастному, который в силу обстоятельств, либо слабости характера не сможет вовремя разобраться в истинных намерениях своих коллег.

Нечто подобное произошло и с нашим «фигаро». Зина Ивановна быстро усекла ненадобность в излишних церемониях и сделала для себя надлежащие выводы. Вполне возможно, что их прямой директивой спустили с местного Олимпа. Так или иначе, Андрей с самого начала попал в разряд «рабочих лошадок» со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Изрядно побегав по всем отделениям поликлиники, Андрей за самое кратчайшее время успел перезнакомиться со всеми чуть ли не накоротко. За разговорами он успел узнать, что многим не по душе затеянный переезд. Причина этого явления была проста и прозаична: местоположение для большей половины работающих людей их рабочего тягла было исключительно удобным по отношению к их родному семейному гнезду.

Что и говорить, каким это было бонусом для женщин, составлявших практически весь штат! Возможность в любой момент своего рабочего процесса прервать его, чтобы сбегать домой вытереть нос своему ненаглядному чаду, заодно накормить остальных, заняться мелкой постирушкой или отлучиться в магазин составляло едва ли не главное преимущество такой работы. В самом деле, нельзя же себе вообразить, будто работа прельщала их единственно своей «щедрой» зарплатой.

А посему, переезд всего за три квартала воспринимался чуть ли не трагедией, жизненным переломом. Как следствие этого исторического мероприятия произошло некоторое падение авторитета Тамары Витальевны в коллективе.

За дни великого переселения Андрею случалось видеть немало конфликтов, быть свидетелем грандиозных ссор и выслушать множество критических замечаний и угроз в адрес первого лица сего достославного учреждения. Говаривали, ох как говаривали злые и недовольные люди по поводу правомочности переезда в новое здание. Соискателей роскошных восьмиэтажных апартаментов было немало, но всех обошла, всех победила доблестная Тамара Витальевна! За какие такие заслуги и дела? Что такого особенного представляла собой заурядная районная поликлиника обычного микрорайона, в котором всех жителей в приемный день не наберется и на полполиклиники! Значит, нашлись такие заслуги и такие великие дела, что затмили своей грандиозностью светлые очи высокого начальства! Отдало оно свой фавор вместе с вожделенным зданием великолепной Тамаре Витальевне!

Впрочем, задававшие эти вопросы знали и ответы на них. Но с произносившими их вслух вскоре случались некоторые перемены. Оставляя после себя скорбное молчание, они исчезали, будто и не было их в сей достославной обители. Все понимали, с каких высот грянул гром небесный! Со страхом, в котором просматривалась изрядная доля уважения, тупили они свой взор, недостойный сих горних высей.

Что же касалось нашего героя, то тут, как говориться, каждому свое. Ему хватало ума не влезать в местные распри. Он продолжал безропотно принимать многочисленные синяки и ссадины, потирая шишки, заработанные ударным трудом на благо власть предержащих. Вся его энергия уходила на кантование многопудовых шкафов, сейфов с документацией либо неподъёмных хирургических, гинекологических и прочих кресел.

Понятное дело, в эти великие, исторические для всего коллектива, дни, каждый, кто был истинным патриотом своей родной «альма-матер», испытывал не только невероятное воодушевление, но и сравнимые с ним физические нагрузки. Давно известно, что усталости бывают разные. Что такое усталость рядового работника по сравнение с усталостью высших руководящих чинов? А тем более, в сравнении с этим благородным чувством, ощущаемой нашей Зиной Ивановной.

Вполне естественно, что в многочисленные отсутствия Тамары Витальевны вся забота о благополучном завершении столь грандиозной эпопеи легла на маленькие, хрупкие плечи нашей всеуспевающей, всевидящей и всезнающей (не убоясь даже употребить столь ответственный эпитет) правой руки главврача. Во что бы то ни стало Зина Ивановна тщилась оправдать великое доверие своей обожаемой патронессы. И уж конечно, в своем радении, не щадя живота своего, не могла она попустительствовать в этом и другим.

В этом нелегком, можно даже сказать, неблагодарном подвижническом труде, было весьма проблематично приобрести популярность среди своих коллег. Терпя от них несправедливые обиды в виде различной крепости эпитетов, вроде «Тамаркиной пристебайки», «цепной сучки» и несть числа остальным из ряда подобных, Зина Ивановна и не ждала от них благодарностей.

И это было бы всё ничего, вполне терпимо, относя к неизбежным издержкам такой деятельности окружающий её психологический напряг. В сотый раз, – «кто ж строгость любит», – выговаривала Зина Ивановна недовольным её драконовским режимом работы сии слова, тем самым утешая себя и крепчая сознанием своей правоты.

Если бы в нашей жизни были бы расставлены маячки или вешки, по которым, как через топкое болото, поглядывая на них, можно среди разнообразного жизненного пространства смело прокладывать себе путь, то тогда ничего – жить можно. Умный поставит вешки для себя, да и другим попользоваться не воспретит.