Ей восемнадцать лет, но она все еще по-детски беспечна и жестока. Ни слова не сказав ему, она одним махом отняла оба его утешения - свою любовь и надежду стать свободным.

В полном молчании они вернулись во дворец. Илона, притихнув, искоса поглядывала на него, но самолюбие не позволяло ей признать свою неправоту. А Ксантив замкнулся в себе. Она заперлась в своих покоях, он что-то еще делал... Как много людей вокруг было, он впервые заметил, что во дворце слишком много людей. Они мешали друг другу, они все чего-то хотели, и никому не было дела до боли, гнездившейся в сердце высокого синеглазого раба царевны...

... Ослабевшие тонкие пальцы выронили бокал - снотворное, подмешанное Ксантивом, подействовало очень быстро. Он осторожно подхватил падающее безвольное тело, дождался, пока зеленые глаза закроются, положил уснувшую Илону на траву. Ножом сбил застежки браслета на своей левой руке, бросил позорный знак рабства в ямку, спрятал там же диадему царевны и прикрыл тайник плоским камнем. Бережно завернув Илону в темное покрывало, прижав ее к себе правой рукой, Ксантив уселся верхом на одного жеребца, привязал поводья второй лошади к седлу и направился в сторону северной дороги.

До вечера их не должны были хватиться - последние дни утренние прогулки царевны затягивались до ночи. К тому моменту они будут далеко от дворца; Илона проснется не ранее утра, и к следующему вечеру они успеют добраться до портового города. Там Ксантив рассчитывал продать лошадей и бежать за море - в Энканос. Единственным человеком, который не выдал бы беглецов и реально помог бы им, был Лакидос; Ксантив надеялся, что наставник поможет им пробраться на север, к варварам - туда, где нет царей и рабов, где они могли бы быть по-настоящему свободны и счастливы.

Он недолго колебался, принимая решение о побеге; особенно повлияло на него известие, что ему нет смысла ждать освобождения. Его удерживала на месте только любовь к Илоне - он не мог, не находил в себе сил расстаться с царевной. Он простил ей все, найдя объяснение ее поступкам.

Конечно, Илона не могла быть так жестока, как ему показалось. Конечно, она не могла причинить такую боль любимому человеку намеренно, а в ее любви Ксантив был уверен более, чем в том, что утром взойдет солнце.

Просто она была слишком юна и гораздо более наивна, чем он ожидал. Телом женщина, душой ребенок, она росла в царском дворце, ограждаемая ото всех жизненных бурь, и не имела никакого понятия о многих проблемах. Она не представляла себе, что такое замужество. Ее жених был старше ее отца, она вряд ли видела в нем мужчину, и, как ребенок, радовалась предстоящей перемене обстановки, предстоящим праздникам, появлению новой игрушки - царской короны. Возможно, она полагает, что Матрах будет для нее вторым отцом, что распорядок ее жизни мало изменится. И, точно так же, как и здесь, в другой стране Ксантив будет сопровождать ее на утренних верховых прогулках... Она вовсе не хотела унизить его, лишая надежды на возвращение свободы, она боялась потерять его и решила, что этот путь - наилучший, чтобы сохранить любовь.

Крах этих мечтаний, осознание этой ошибки и невозможности ее исправить было бы ужасной трагедией. И жених оказался бы старым, ревнивым и сварливым мужем, а не отцом, и о детских шалостях ей пришлось бы забыть. Она поняла бы, что ее жизнь загублена, что цари могут быть бесправнее рабов. Что тогда стало бы с наивной и чистой Илоной?

Он ничего не говорил ей о своих намерениях. Женщины так пугливы, она обязательно бы обеспокоилась бы и за него, и за себя - ведь ему грозила смерть за побег - и своим страхом выдала бы их планы. Он сумел подготовиться, сумел даже раздобыть немного снотворного. Он со всем справился в одиночку...

Сытые, сильные кони неутомимо несли свою ношу к северу. Ксантиву хотелось петь - он был почти свободен, хотя не забывал, что их ожидало еще очень много испытаний. Дорога изобиловала рощами и перелесками, и это позволяло ему избегать открытых мест, опасных не только нежелательными встречами с другими путниками, но и палящими солнечными лучами. Он не остановился, когда вечерняя прохлада сменила душный дневной зной, только пересел на другого коня и продолжал путь под бархатно-черным звездным небом. Привал он устроил перед рассветом. У них был значительный запас времени, и нужно было с толком им распорядиться. Сам он мало нуждался в отдыхе, но уйти от погони на усталых лошадях было почти невозможно.

Свернув с дороги, он углубился в лес, нашел ручей с чистой прохладной водой. Нарезав ветвей с пышной листвой, Ксантив устроил удобное ложе для Илоны, стреножил коней. Смыв с себя дорожную пыль прозрачной водой из ручья, он растянулся на земле рядом с Илоной, закрыл глаза.

Разбудил его солнечный лучик, пробравшийся сквозь кружевную листву деревьев и щекотавший ему лицо. Ксантив чувствовал себя таким свежим, будто отдыхал не несколько часов, а целый месяц. Само ощущение освобождения придавало ему бодрости.

Много лет отдав суровой армейской школе, он сумел подобрать все необходимое, чтобы сделать путь если не удобным, то легко переносимым даже для царевны. Лошади, оружие, еда - все это было; лепешки, орехи и сушеное мясо трудно назвать изысканной пищей, но они вполне могли поддержать силы путников, а холодная вода из ручья утоляла жажду не хуже старого вина из дворцовых подвалов.

Но Илона думала иначе. Когда Ксантив разбудил ее, она долго озиралась, не понимая, где они находятся. Его объяснения привели ее в ярость.

- Как ты посмел?! - ее голос был немного хриплым спросонья. - Как ты, ничтожный раб, посмел бежать и увезти меня?

- Я больше не раб, Илона. Я родился свободным, я всегда был свободным в душе. Теперь я свободен до конца.

- Ты раб! Ты беглый раб! Тебя повесят на первом же дереве!

Обида обожгла его, но ему удалось подавить свои чувства. Илона могла быть раздражена тем, что он усыпил ее, не предупредив, и в раздражении, конечно, не могла оставаться той ласковой девочкой, которую он любил. Но скоро злость уляжется.

- Да, повесят, - спокойно согласился Ксантив. - Если найдут. Но этого не случится - я хорошо все рассчитал. Вечером мы будем в городе, завтра утром - в море. Мы найдем корабль еще до того, как все портовые города будут оповещены о нашем исчезновении.