— Сначала ответьте зачем!

Ей не преодолеть преграды его рук и этой твердой решимости. Ондайн подняла голову:

— Я уже сказала! Я хотела отблагодарить вас…

— Святая Матерь Божья! — взорвался он. — Отблагодарить?

— Я…

— Леди, приходите ко мне тогда и только тогда, когда вы захотите меня.

«О Боже! Не могу даже соблазнить его! Что за дура…» — подумала она и выкрикнула:

— Да пустите же меня!

Уорик отошел. Она вспорхнула со своего места, как птичка, но тут же оказалась снова пойманной и прижатой к его груди.

— Неужели я вам совсем не нравлюсь, Ондайн? — прошептал он.

Лавина ощущений обрушилась на нее: ощущение собственного тела с гладкой и чувствительной, горячей кожей, обжигающего огня в очаге, жара его тела, его рук, обнимающих ее.

Больше она ни о чем не думала, глядя в его глаза и слушая таинственный зов ночи. Она отступила назад и дотронулась до своего платья, которое опустилось легким облаком к ее ногам.

Он касался ее только взглядом и торопливо, неистово срывал одежду, тут же бросая се на пол. Пламя глянцево заиграло на его обнаженных плечах и груди, и он сказал ей наконец:

— Иди ко мне.

Она сделала шажок, один-единственный шаг и ощутила великую всепоглощающую страсть его поцелуя, возбуждающую твердость его рук.

Их губы сливались и разъединялись, разделялись и встречались вновь. Она прижималась к нему все сильнее, страстно желая чувствовать его всем телом. Она прижималась губами к его плечам, груди, шее, пальцам.

Они так и не добрались до постели, а любили друг друга прямо на полу, согреваясь жаром сливающихся тел. В эту ночь для нее не существовало ни будущего, ни прошлого — одна испепеляющая страсть.

Ондайн лежала, свернувшись калачиком, на полу перед камином, вместо кровати — ковер, вместо подушки — грудь ее мужа, сброшенное ночью платье — покрывало.

Она едва проснулась, словно выплывая на мягком облаке из неизведанной страны сновидений и грез, когда с наружной стороны двери раздался звук тяжелых шагов. И в следующую минуту мир сладостной полудремы был жестоко разрушен устрашающим стуком в дверь.

Лежавший рядом с ней Уорик, потревоженный грохотом, издал разъяренный рык:

— Проклятие!

Он поднялся и стал торопливо натягивать бриджи и чулки. Ондайн смущенно наблюдала за ним.

— Это король, — сказал он, — а наружная дверь не заперта; там вчера остался Джек, а я и не собирался идти к вам сюда и тем более здесь оставаться!

Господи, как же прекрасна его жена, сонная и беззащитная! При свете дня ее волосы казались легким золотым плащом, небрежно наброшенным на плечи, мягкие, как бархат, и блестящие, как отполированная слоновая кость. Ее глаза — море, где привольно живут сирены, очаровывающие путников. Русалки, мистические существа, которые обретают бессмертие, завлекая мужчин в смертельные узы брака.

Да, он даровал ей еще одну жизнь. Но сейчас он не мог мысленно задерживаться на ней. Вот-вот распахнется неплотно закрытая дверь.

Он с нежностью прикоснулся к ее подбородку, зная, что скоро отречется от нее.

— Любимая! Пришел король. Я обещал встретиться с ним рано утром. Увы! Мне было так хорошо, что я не проснулся вовремя. Ондайн, король идет. Сейчас он будет здесь.

— Ох! — всполошилась она, только теперь до конца осознав смысл его слов.

Дверь распахнулась. Вошел Карл, свита остановилась позади него на пороге.

Без башмаков, с голой грудью, но для порядка — в чулках, Уорик ссутулился у двери, пытаясь закрыть от посторонних взоров жену, запутавшуюся в складках своего белого пеньюара.

Окинув комнату взглядом, Карл остановился и наклонил с улыбкой голову. Открывшаяся его взору сцена была прелестна: прекрасный рыцарь, укрывающий своим телом госпожу от нескромных взглядов… страшное чудовище, защищающее очаровательную жену.

Король низко поклонился.

— Леди Четхэм, мои извинения. Уорик! — Сэр!

— Ты опоздал! Лорд Садбери и Вэйн уже ждут, они снова хотят меня истязать разговорами о Джеймсе. Мне нужны ваши терпение, поддержка и красноречие; я уже устал от этих бесконечных словесных перебранок.

Он развернулся и с удивлением обнаружил своих стражников, с любопытством заглядывающих в комнату. Под его вопросительным взглядом парни прокашлялись и отступили от дверей. Карл задумался. Шаловливая улыбка показалась на его губах. Он хорошо знал придворные обычаи. Через пару минут все только и будут говорить о том, что лорд и леди Четхэмы настолько увлечены друг другом, что, когда между ними вспыхивает страсть, у них даже не хватает терпения дойти до постели.

Карл выдержал паузу, пытаясь не обнаружить своего веселого настроения, потом резко обернулся, заставив герцогиню Рочестерскую вспыхнуть от стыда и плотнее запахнуть на груди пеньюар.

— Леди Четхэм, разве есть что-нибудь постыдное в том, чтобы приятно проводить время со своим мужем?

— Конечно, нет, сэр! — ответила Ондайн, снова заливаясь краской стыда и делаясь совершенно обворожительной. Она подхватила игривое настроение короля, но тут же опустила глаза, почувствовав, как Уорик крепче прижал ее к себе.

Карл и сам не знал, почему замешкался в их спальне, и решил не продолжать разговора в том же духе. Он вспомнил, что будущее не сулит этим двоим ничего особенно радостного, а король от всего сердца хотел бы видеть их всегда смеющимися и улыбающимися.

— Вы бывали на скачках, Ондайн? — спросил он.

— В Ньюмаркете? Никогда. Карл довольно кивнул.

— Надеюсь, я смогу заставить весь двор отправиться туда. Сегодня, как только закончится утомительное мяуканье моих придворных советников, мы устроим прогулку в Ньюмаркет! Конечно, Уорик Четхэм, — Карл повысил голос, и это всегда означало, что Англия — его первая забота, в каком бы игривом настроении он ни пребывал, — если ты сможешь быстро привести себя в должный вид.

С этим легким упреком он закрыл за собой дверь.

Уорик, все еще прячущий за спиной Ондайн, вздохнул и, взяв ботинки, стал одеваться.

— Опять! — пробормотал он, бросая на нее строгий взгляд. — Это никогда не кончится. Пока Екатерина не забеременеет, католик Джеймс — хотя и в изгнании — остается законным наследником престола! Половина двора шумно требует, чтобы Карл признал законным своего внебрачного сына, герцога Монмаутского. И, Бог свидетель, Джемми мог бы стать прекрасным королем. Многие клянутся, что никогда не примут короля-католика, другие — что непременно разразится гражданская война, если Джеймса выгонят из парламента.

Он подобрал с пола рубашку, надел ее и, застегивая пуговицы, продолжал говорить:

— Кроме того, на материке есть Вильгельм и Мария Оранские, которые ждут не дождутся смерти Карла; Вильгельм мечтает о короне Англии в будущем, и в один прекрасный день он вполне может достичь своей цели.

Ондайн задумалась, заметив, как непривычно он с ней говорит. Как с женой.

— Но пока у Карла прекрасное здоровье… — начала она. Застегнув плащ, он потянулся и нежно поцеловал ее в губы.

— Конечно, пока я жив, я буду на страже и его здоровья, и его жизни! Но говорю тебе, он прав! Эти слухи и давление парламента становятся все более надоедливыми. А Джеймс оказывает нам медвежью услугу, набрасываясь с обвинениями даже на тех немногих, кто борется за его интересы.

Ондайн стояла, кутаясь в накидку. Уорик надел шляпу, задвинул меч в ножны и посмотрел на нее.

— Ах, если бы я мог остаться! — пробормотал он горячо, хватая ее за руки и притягивая к себе. Он страстно поцеловал ее губы, ложбинку между ключицами, вздымавшуюся грудь и со вздохом направился к двери, памятуя, что поклялся служить королю верой и правдой.

Ондайн, взбудораженная его поцелуями, торжествовала победу, хотя с трудом в нее верила.

— Ты хочешь поехать на скачки? — спросил он ее ласково.

— Да, очень.

— Хорошо, поедем. Соберешь мои вещи? Она кивнула.

Уорик улыбнулся и переменно, шутливо поклонился, но перед самым выходом улыбка исчезла с его лица, и он бросил: