– Исполняй приказ. Что же ты? – слегка нахмурилась Юлия.

Он послушно опустился подле нее, чувствуя отвращение и желание одновременно. Ее красота притягивала, осознание прочности – отталкивало, но все-таки не настолько, чтобы отказаться от неожиданного дара в виде двух бесподобных ножек.

Медленно он расшнуровал и заново затянул мягкие ремешки на тонких лодыжках, наслаждаясь каждым новым прикосновением к бархатистой коже ее ног, потом его пальцы скользнули выше, в неосознанном стремлении продлить удовольствие. Кровь гулко стучала в висках, голова кружилась от сладкого запаха женского тела.

Он силой заставил себя остановиться, отшатнулся с невольным стоном прочь.

– Да простит госпожа мою дерзость, – хрипло выдохнул он, – Я позволил себе забыться.

– Продолжай, – насмешливо бросила она, – Мне понравилась твоя дерзость.

Он поднял на нее пылающий взгляд, в котором отразилась все та же борьба жажды обладания с отвращением. Как же все-таки она порочна! Неужели ей все равно, кто приласкает ее сегодня?

– Пожалуй, я откажусь от столь великой чести, – проговорил он совершенно серьезно, поднимаясь на ноги.

Юлия поднялась вслед за ним, взирая на него чуть удивленно и заинтересованно. Еще никто не посмел отвергнуть ее, когда она просила о близости.

– Сам виноват, – промолвила она глядя в непроницаемо черные глаза молодого раба, – второго шанса у тебя уже не будет.

Развернувшись, она еще раз сверкнула в его сторону взглядом, манящим и насмешливым одновременно, намеренно задела его бедро рукой и пошла прочь. А он едва удержался от желания поймать ее за полы развевающихся одежд.

Большой цирк помещался в долине между двумя римскими холмами Палатином и Авентином. По форме он представлял собой вытянутый эллипс – девятьсот шагов в длину и двести двадцать пять в ширину. Места для зрителей шли ярусами – нижние каменные, предназначались для родовитых патрициев и всадников, верхние – деревянные для народа попроще. С двух коротких сторон в промежутках между холмами напротив друг друга располагались ворота Помпы и Триумфальные ворота. Над воротами Помпы – ложи магистрата, устраивающего игры. Здесь обычно восседал Домициан с супругой, нынешний император, «государь и бог» как он велел величать себя с недавних пор.

По центру, вдоль беговых дорожек, со смещением в сторону триумфальных ворот, тянулась узкая платформа, украшенная египетскими обелисками и колоннами с перекрытиями. Платформа закруглялась с обеих сторон, завершалась конусами – метами – по три с каждой стороны.

Утром Юлии пришлось некоторое время провести на кухне, отдавая последние распоряжения, поэтому на свой балкон, к гостям, она вышла как раз тогда, когда из-под ворот Помпы показалась торжественная процессия во главе с цезарем и консулами.

Впереди на золотой колеснице, запряженной белоснежной четверкой, ехал великолепный Тит Флавий Домициан, государь и бог, разряженный в пурпурные, расшитые золотом одежды. Его чело венчала золотая тиара с изображением всей капитолийской триады: Юпитера, Юноны и Минервы.

За ним в колесницах, запряженных черными парами, чуть менее роскошных, где золотыми были только выбитые на бортах гербы и навершия, следовали избранные на этот год консулами Тит Аврелий Фульв и Марк Азиний Аттратин. Это они устраивали сегодняшнее представление, празднуя вместе с избравшими их римскими гражданами, победу в долгой предвыборной борьбе.

Поверх белых туник консулов, с вышитыми на них пальмовыми листьями красовались пурпурные тоги. В руках аквиллы из слоновой кости. Над головой каждого рабы держали золотые венки, выполненные в виде дубовых листьев.

За консулами тоже в колеснице двигался Марк Аррецин Клемент, друг и соглядатай императора, уже третий год подряд занимающий должность городского префекта.

За консулами и Клементом шли их клиенты и родственники, празднично разряженные, счастливые возможностью покрасоваться перед многочисленной римской публикой. Дальше в открытых носилках двигалась жена Домициана – величественная и прекрасная Домиция Лонгина, одетая в простой белый пеплум и песцовую накидку. За ней – музыканты с рожками, флейтами, длинными трубами и тимпанами, потом возницы, участвующие в сегодняшних заездах. Следом в окружении жрецов, в дыме курящегося ладана везли божественные символы: живых сову и павлина – птиц Минервы и Юноны соответственно. В деревянной, отделанной слоновой костью часовенке – золотые стрелы Юпитера.

Помпу приветствовали громовыми овациями. Особенно неистовствовал цирк, когда из-под ворот на беговые дорожки ступили возницы. Болельщики узнавая, выкрикивали дорогие их сердцам имена, требовали непременных побед, желали удачи в соревнованиях.

Обойдя цирк по кругу нарочито медленным ходом, процессия стала утекать под те же ворота, из которых появилась и вскоре император, консулы, Домиция и префект Города Рима – вечный спутник цезаря – поднялись в богато украшенную ложу. Цирк взорвался новыми овациями, приветствуя их.

Юлия кричала и аплодировала вместе со всеми. Для полного счастья ей недоставало сейчас только собственного брата. Но Корнелий никогда не смотрел на состязания с балкона, предпочитая передние ряды цирка. Сегодня же, по словам Камилла Авдея, тридцатилетнего владельца многочисленных мастерских конной упряжи и самых современных колесниц, присутствующего среди гостей на балконе Юлии, Корнелий не вылезал из конюшен, переживая за выступления своих лошадей и лично радея об их здоровье.

Сосед Юлии справа, дальний родственник Юлия Публия Гая, римский сенатор, довольно молодой мужчина, начал было заигрывать с хозяйкой, но он не нравился ей, и она уже не первый раз мягко намекала ему о бесполезности всех его ухищрений. Сейчас он попытался быть более настойчивым, но она велела ему замолчать и сосредоточить внимание на происходящем в цирке.

Был в разгаре первый заезд. Возницы, одетые в красные, синие, зеленые и белые туники, по цвету той партии, за которую выступали, гнали квадриги, стараясь завладеть внутренним, самым коротким кругом ристалища. От этого на поворотах создавалась давка. Колеса сцеплялись, трещали. Поводья рвались. Лошади дико ржали, свистели бичи. Прямо на глазах у всего цирка возница зеленых, вырвавшийся далеко вперед, налетел колесом на западную мету (поворотный столб). Колесо разлетелось, колесница перевернулась, а горе возница, не успев перерезать вожжи, еще несколько шагов тащился по земле за лошадьми.

– Твой брат, сейчас рвет на себе волосы, – заметил Юлии ее влюбленный сосед-сенатор, – Наверняка поставил на своих…

Он говорил сердито, сам переживая из-за того, что произошло. Все на балконе болели за партию зеленых, для которой Корнелий поставлял коней со своего завода.

Молоденький юноша, сын влюбленного сенатора, вскочил с места и, ударив кулаком по балконному ограждению, закричал:

– Какой идиот так резко натягивает на поворотах! Немудрено, что левая забрала в сторону!

– А ведь Корнелий говорил, что Луция лучше не выпускать на ристалище, – поддержала юношу рыжеволосая матрона, нервно сжимая и разжимая пальцы. Ее черные, как угли глаза напряженно следили за дальнейшим ходом состязания.

Муж матроны, привлекательный молодой мужчина в тоге сенатора, обернулся к ней, смерив ее таким взглядом, что мог бы, наверное, испепелить весь город. Она ничего не заметила, поглощенная скачками.

– Когда это Корнелий сказал тебе это, Ливия? – с плохо скрываемым гневом осведомился он.

Женщина вздрогнула и уставилась на мужа со страхом.

Юлии не особенно была симпатична рыжеволосая красотка, но она решила вмешаться, дабы не разразился скандал.

– Ливия была у меня на днях, Клодий, – сказала она, – Корнелий же мой частый гость. Мы говорили о лошадях и скачках. О чем еще может говорить мой брат!

Клодий немного успокоился, но все равно с некоторым подозрением косился на жену. Ливия благодарно улыбнулась Юлии, а та только пожала плечами, показывая, что не ждет благодарности с этой стороны.