— Чтобы ты исчезла.

— Ложь. Причем грубо состряпанная!

— У де Лонгвиля нет причин лгать.

— Если у меня и есть враги, так это шотландцы. Те, кто проливает кровь в приграничных землях, те, с которыми я сражалась.

— У де Лонгвиля нет причин лгать.

— Де Лонгвиль — грабитель и пират!

— Но не убийца.

— Да? И значит, он не собирался меня убивать? — с нескрываемым сарказмом спросила Элинор.

— Нет. Он пират, но при этом деловой человек. Взвесив все, он пришел к выводу, что получит куда больше, если доставит тебя к графу де Лаквилю, — сохранит заплаченный ему аванс, да еще получит награду. Пираты, видишь ли, привыкли плавать в бурных морях. Если бы не это, ты могла бы провести остаток жизни в каком-нибудь гареме. Блондинка, да к тому же красивая, — о, на любом невольничьем рынке за тебя бы дали огромную цену!

Элинор смотрела на него не веря собственным ушам. Потом, подойдя к двери, распахнула ее.

— Убирайтесь, сэр Брендан!

Но Брендан, будто не слыша, скрестил на груди руки и снова уставился на огонь.

— Ты хотела узнать правду. Я рассказал тебе все. Тебе угрожает опасность от руки кого-то из твоих близких.

Элинор затрясла головой.

— Нет… ты не понимаешь! Останься я старой девой, я бы ни для кого не представляла опасности. Ведь если я не выйду замуж и умру бездетной, все, что мне принадлежит, вернется…

— Вздор! Нам обоим хорошо известно, что в этом случае сам король подыскал бы тебе подходящего жениха. Графиня, с огромными землями, которые она может передать по наследству, к тому же молодая, способная иметь детей и красивая… ты думаешь, ваш король упустит такой шанс? Он бы сам сделал за тебя этот выбор, если бы ты не опередила его, обручившись с де Лаквилем!

Элинор задыхалась от бешенства.

— Мои двоюродные братья не просто хорошие рыцари, они ко всему прочему еще отличаются благородством и умом!

— Кого ты стараешься убедить: меня или себя? — осведомился Брендан.

— Я просто констатирую факт. — Так же как и я.

— Может, ты все-таки будешь так любезен и уберешься отсюда?

Он подошел к ней. Совсем близко, так что чувствовал исходивший от нее аромат. Но по-прежнему не сделал даже попытки коснуться ее. Элинор прижалась к стене.

Брендан был так близко, что ему казалось, он слышит, как бьется ее сердце. Протянув руку, он тихонько прикрыл дверь.

Глаза Элинор широко раскрылись.

— Само собой, я дам знать графу де Лаквилю.

— Он рассмеется тебе в лицо.

— Неужели?

— Он знает мою семью.

— Он умный человек.

— Ты же смеялся над тем, что он стар и выжил из ума.

— Да, он стар. Но он еще не впал в детство. Элинор опустила глаза. Голова ее поникла. Брендан приподнял ей подбородок.

— У нас не так уж много времени.

— Ты лжец! Лжец, негодяй… словом, настоящий скотт!

— Вот тут ты не ошиблась!

— Ты… ты самый ужасный человек из всех, кого я знала!

Дыхание Элинор участилось.

— Прошу прощения, — мягко сказал Брендан, — но я такой, какой есть, и не смог бы измениться, даже если бы и хотел.

— Я… ты… я ненавижу тебя! Всей душой ненавижу! Ты чудовище! Шотландец!

— По-твоему, это одно и то же?

— Так оно и есть! Я презираю тебя!

— Ты действительно хочешь, чтобы я ушел?

— Нет!

— Теперь моя очередь, миледи. Я хочу тебя. Хочу, чтобы сегодня ты снова была моей. И пусть я скотт, пусть изгнанник, пусть даже чудовище… но до Парижа так близко! Будь я проклят, слишком близко!

Склонив голову, он нашел ее губы — от них пахло сладкой мятой. Нежные, влажные, соблазнительные губы… Идиот, выругался про себя Брендан. Впрочем, наплевать, подумал он, душа его и так уже проклята. Одним грехом больше, одним меньше — не столь важно. Его поцелуи из нежных превратились в жаркие, рот стал жадным и требовательным. Пальцы Брендана скользнули по шее Элинор, наткнулись на края туники, и он в порыве слепого бешенства рванул завязки одежды. Нижнее платье застегивалось на спине, и Брендан принялся сражаться с пуговицами, чертыхаясь сквозь зубы, когда они путались в ее распущенных волосах. Казалось, это мучение будет длиться вечно, но вот наконец проклятое платье упало на пол, и через мгновение она снова прильнула к нему, закинув руки ему на шею и прижимаясь грудью к его груди. Неистовый жар охватил Брендана, он почти обезумел. Пальцы его, дрожащие от желания, скользили по ее обнаженной спине, путались в ее густых волосах. Он снова завладел ее губами, и она жалобно вскрикнула. Губы Брендана зарылись в мягкую ямку между ее ключицами, потом скользнули ниже, лаская округлость юной груди, завладели упругим, похожим на спелую вишню соском. Запрокинув голову, Элинор застонала.

Брендан перенес ее на постель, глаза его ни на мгновение не отрывались от ее глаз. Он знал, что никогда не сможет забыть эти мгновения. Раскинувшись на постели, Элинор смотрела на него, и в ее прекрасных глазах не было ни гнева, ни сожаления. Стащив с нее туфли, Брендан отшвырнул их в угол, потом принялся осторожно стягивать чулки, обнажая длинные, стройные ноги. Чулки полетели вслед за туфлями. И тут Брендан окончательно потерял голову. Раздвинув ей ноги, он с хриплым стоном осыпал их поцелуями. Губы его продвигались все выше, и вот он уже, раздвинув нежные складки, проник языком вглубь самой интимной части ее тела, дразня и соблазняя ее, не давая ей пощады, пока Элинор, задыхаясь, не выкрикнула его имя. Его имя! Вздрогнув, Брендан оторвался от нее, путаясь в одежде и нетерпеливо срывая ее с себя. Еще мгновение — и он уже был внутри ее, двигаясь с неистовством, которое был уже не в силах обуздать, сгорая от желания насладиться ею, остаться в ней навсегда и слишком хорошо зная, что его собственный неутолимый голод заставит его очень скоро взорваться. Брендан пытался справиться с собой, насытить ее и насытиться сам. А Элинор, казалось, сгорала в том же самом огне, что и он. Летела вместе с ним, подхваченная тем же вихрем страсти. Она не давала ему пощады и сама не просила о ней.

Брендан скрипнул зубами, замер на мгновение, и мир вокруг него будто взорвался. Блаженство охватило его, заставив забыть обо всем на свете. Он и до этого знал немало женщин — такова уж судьба воина и его награда, — но еще никогда не испытывал такого яростного, всесокрушающего наслаждения. Да, он знал немало женщин, но не таких, как эта. Мужчина должен утолить свой голод — такова жизнь. Женщина нужна ему, как хлеб, как воздух. А в темноте все они на одно лицо, цинично думал Брендан.

Но так было до того, как появилась она. И надо же было такому случиться, что именно эта женщина, в жилах которой текла голубая кровь, не могла принадлежать ему. Именно та, без которой он уже жить не мог, которую он полюбил.

Он лежал рядом, но душой и телом был по-прежнему в ней. Никогда ему не освободиться от нее, вдруг с угрюмой ясностью понял Брендан.

Элинор тяжело дышала, грудь ее вздымалась, тело было покрыто потом. Вдруг она повернулась к нему.

— Может, на самом деле я и не питаю к тебе ненависти…

Он ласково взъерошил ей волосы.

— Ты способна возненавидеть человека только за то, что он сражается за свою свободу?

— А почему ты считаешь, что подданные короля несвободны? Почему бы тебе, как многим твоим соплеменникам, не принести присягу Эдуарду и не жить в мире…

Рука Брендана на мгновение повисла в воздухе. Вдруг его пальцы яростно вцепились ей в волосы, и Элинор со страхом увидела, как потемнело его лицо.

— Потому что я не англичанин, черт меня побери!

— Но ведь половина Шотландии…

— Они боятся его!

— А я тоже боюсь… боюсь, что тебя убьют! — прошептала Элинор, и Брендан почувствовал, как ярость, ударившая ему в голову, растаяла без следа.

— Так же как и всех нас, — глухо бросил он.

— Но…

— И ты говоришь это после того, как видела Уоллеса, человека, готового отдать свою жизнь за свободу Шотландии?

— Но разве не ты когда-то сказал, что для одного человека свобода — совсем не то, что для другого? Я видела своими глазами, что сделали с моими людьми. Я до сих пор просыпаюсь по ночам, чувствуя ужасный запах горящей человеческой плоти! Интересно, что вы на это скажете, сэр?