- Вот это интересно! - поднялся Таранович. - Разрешите мне...
Они подошли к аппарату. Тунгусов включил репродуктор, чтобы разговор был слышен всем. Таранович установил диск и снял трубку. Низкий рокот послышался из репродуктора.
- Помехи? - буркнул Казелин.
- Помех нет на этом диапазоне. Это вызов. Как только придет сигнал ответа...
- Слушаю, - прозвучало из репродуктора, и рокот стих.
- Товарищ Ныркин?
- Да, я. Кто говорит?
- Это от Тунгусова. Тут комиссия знакомится с установкой. Хорошо слышно?
- Прекрасно. Очень рад, что вы взялись за это дело. Давно пора!
Потом вызвали Сурикова. Потом вызывал Суриков и говорил с Казелиным.
Федор восхищенно улыбался другу, внимательно следя за происходящим. Тунгусов взял со стола портфель и, незаметно поманив Ованесяна, вышел с ним в коридор. Через минуту он вернулся один. Начали рассматривать детали установки.
Вдруг послышался сигнал вызова. Тунгусов снял трубку, и рупор тотчас заговорил:
- Алло, дайте Тарановича... Это вы, Таранович? Говорит Ованесян. Я сейчас в подъезде, выхожу на улицу!..
Послышался визг, и хлопнула тяжелая парадная дверь. В комнату ворвался через репродуктор шум улицы, отрывки разговоров прохожих, гудки автомобилей.
- Позвольте, что это значит? - недоуменно пробасил Таранович в микрофон.
Репродуктор ответил:
- Ничего особенного не значит... Я пошел за папиросами. Я в Нащокинском переулке. Сейчас выйду на Кропоткинскую. Вам не нужно папирос, Таранович? Могу захватить...
- Ч-черт возьми! - глаза Тарановича расширились от удивления. - Вы что же, всю установку с собой несете?!
- Никакой установки, все в портфеле. Постойте... - Из рупора послышался шепот: - Неудобно, публика на меня смотрит, как на сумасшедшего: идет, сам с собой разговаривает... Дайте "Дели"... одну...
- Ованесян, возьмите и мне! - крикнул Таранович.
- Дайте две, пожалуйста.
- "Колхиду", мне "Колхиду"! Я этих не курю!
- Чего кричите? И так слышу... Нет, я это не вам, гражданочка, дайте лучше "Колхиду". Никто вас не морочит, это меня морочат...
В комнате все хохотали.
Оживление усилилось, когда вернулся Ованесян, и стал с подлинным искусством комика рассказывать о своих приключениях на улице. Казелин расшевелился и, по-видимому, забыл об уколах, нанесенных ему Тунгусовым.
Федор, улыбаясь, молча приветствовал явную победу друга.
А Тунгусов вдруг почувствовал, что его демонстрация сорвана, утоплена в обывательском балагане. И он сам виноват: не удержался от соблазна показать им этот фокус со своим портативным телефоном!.. А они и ухватились...
- Вот что, - сказал он, стараясь не слишком, правда, успешно быть корректным. - Сейчас я должен сесть за передатчик, меня ждут в эфире. Наша беседа кончается. Вы видели установку в действии, надеюсь, убедились, что ничего вздорного, ничего фантастичного в ней нет. Все расчеты и чертежи вам переданы. Дальнейшее зависит от вас.
Гости одевались, Таранович гремел, перебивая Ованесяна: - Увидеть своими глазами - это самое главное. Теперь ваше дело в шляпе, что называется. Сомнений никаких не может быть. Завтра же я напишу докладную записку начальнику главка. В общем, можете не беспокоиться, мы сделаем все, чтобы реализовать ваше предложение...
Выпроводив гостей, Тунгусов вернулся и зло захлопнул за собой дверь.
- Болтуны чертовы, бюрократы...
Широкие брови Федора сошлись на переносице
- Почему? Что ты, Коля! Смотри, как они заинтересовались твоим радиотелефоном!
- Нет, Федя, это не то. Заинтересовались, как обыватели - фокусом, а не смыслом, не идеей, ради которой должны были прийти сюда. Восхищались больше для того, чтобы меня успокоить... Знаю я их, как облупленных. Чиновники. Технику они не любят, а изобретателей считают чуть ли не врагами своими... Теперь по их милости в наркомате пойдут веселые анекдоты об этом моем "чуде". А дело постепенно замрет, вот увидишь.
- Ну, знаешь, ты это брось. Если бы так было со всеми изобретениями, мы бы не двигались вперед. А мы, смотри, как шагаем! То и дело узнаем, хотя бы из газет, о новых изобретениях.
- Верно. Народ творит сейчас, как никогда прежде. Но бывают случаи, - и учти: я знаю это не понаслышке, и не по своим личным делам, а по данным нашего Всесоюзного общества изобретателей - бывают случаи: талантливые, умные люди, новаторы, истинные патриоты, занимаются тем, что годами безуспешно "проталкивают" свои замечательные творения. - Тунгусов умолк, задумался.
- Но что же это значит?
- Что это значит... - медленно повторил Тунгусов и лицо его неожиданно просветлело. Он вспомнил, как часто они с Федором и прежде, беседуя, замечали это удивительное совпадение мыслей. Один подумает, а другой - тут же скажет то же самое. Вот и теперь... Изобретательские дела волновали Тунгусова давно, он деятельно помогал продвигать многие из них; как представитель научно-исследовательского института участвовал в экспертизах, разоблачал авторов тенденциозных отзывов. Это были отдельные частные дела и только сейчас, рассказывая Федору о создавшемся положении, он впервые почувствовал необходимость обобщить эти факты, понять, почему они оказались возможными в молодой, советской стране, которой, может быть, больше, чем хлеб, нужен был сейчас быстрый технический взлет.
И Федор спросил: "Что это значит?"
- Новое всегда входит в жизнь с трудом, с трением, - рассуждал Тунгусов. Это - закон. Но и конкретные причины всегда есть... Много у нас еще казенщины, бюрократизма, немало осталось и равнодушных людей, вроде этих... А тут вдобавок в воздухе пахнет войной. Достаточно посмотреть, что делает фашизм в Европе, чтобы понять это. И враги действуют! Задержать наш технический рост пока они еще не закончили подготовку к нападению - вот цель...
Федор нахмурился.
- Что ж, - это логично... Трудно представить себе, чтобы Гитлер не постарался раскинуть у нас тайную сеть вредителей, диверсантов...
Сигнал радиотелефона перебил его. Тунгусов взял трубку. Послышался голос Ныркина:
- Комиссия там еще?
- Нет, что вы, ушла!
- Что же с вами, почему вас нет в эфире? Тунгусов поспешно вынул часы и схватился за голову.
