Что же, в любом случае, позволяет не сойти с ума? Возможно, таким инструментом является «то, к чему устремляется дух», но это «к чему устремляется» – что это? Это выдумка или действительно присутствующее? Как можно говорить о производстве вот этого «к чему устремляется»? Как отделить действительные устремления от навязанных? Можно ли говорить о древних устремлениях, которые незримо присутствуют и всплывают на поверхность сознания при необходимости в них? Что является причиной конкретных частных стремлений или возрастных стремлений? Как можно обозначить существование без устремлений, и что это за существование? И возможно ли такое бесцельное существование для того, для кого быть – означает быть к чему-то, куда-то, для чего-то, почему-то и зачем-то?

И, возможно, то, что казалось здравым сейчас, через время, минуту, цикл покажется или окажется чем-то недействительным, бессмысленным? А возможно, что что-то из этого станет причиной выбытия из присутствия? Но почему – потому что только так возникает возможность нащупывать дорогу вперед? И всегда после возникнет неопределенность в отношении того, к чему приведет дорога на самом деле. Возможно, субъекту только кажется, что он что-то понимает, а на самом деле то, что он понимает – это ничтожность по сравнению с тем, что происходит на самом деле. И если разглядывать свои собственные пробуждения (будить) после движения куда-то, а после новые пробуждения, тогда становится непонятным, что из этого было действительным, а что являлось очередным, голым, зыбким «предположением ума». И на таком «предположении» можно остановиться сейчас, но чем является оно на самом деле? И чем является то, что происходит? И как «предположение» соотносится с тем, «что происходит»? Но такое «предположение», такая вроде бы «ничтожность» позволяет двигаться и позволяет устремляться к чему-то совершенно иному, правда, ограниченному «предположением» и чем-то большим, и вот тут необходимо предположить ограниченность явленной рациональности.

Кто укажет действительную дорогу? Всегда присутствует и соблазн, и реальное положение, когда путь указывает кто-то внешний, посторонний, старший, ушедший, мудрый, связанный с тем, с чем связан каждый, но…? Человек – сверхэкономичное существо, он готов воспринять нечто извне, и это легче, чем производить такое из себя, извлекая его из непонятного источника.

И всегда присутствует соблазн, или действительное положение вещей, поручить заботу о себе внешним силам, но все, что даром – оно либо даром, либо совсем недаром. И может присутствовать надежда, что где-то там наличествуют те, кто «ткут ткань пути», создают направление, нащупывают цель, а после возникает и «смысл в пути», а в последующем – и «теория адекватности», с помощью которой можно пребывать в свихнутом, но обычном состоянии, состоянии движения к очередной цели. И такое очередное включение может быть значительно-объемным, сверхрациональным, включающим значительные ресурсы2, предполагающим математические связи или не имеющим никакого отношения к соотношениям, но что будет понятно только тем, кто слышит «звук» именно этого включения. И каждого включенного подхватят, и за руки поведут туда, куда-то туда… И тогда не нужно самому искать, трудиться создавать проклятое «зачем». То есть можно просто включиться в чей-то всеобщий забег, отключить вот это умение отключаться, и стать нормальным (ненормальным), нормальным (завтра ненормальным) хотя бы на время именно этого забега, тем более, если путешествие продолжается уже значительное количество поколений. А что было началом всеобщего движения – этого уже никто не помнит.

Тут следует предположить, что не все способны воспроизводить «зачем», тем более «значительное зачем», которое позволяет оставаться нормальными-свихнутыми. И каждый, кто способен воспроизводить «значительное зачем», находится в шатком положении. С одной стороны, он враг (еретик) (Энциклопедисты, Просвещение) «тому зачем», которое действительно сейчас. Но и, одновременно, он взгромождает на себя бремя ответственности за тех, кто ухватится за это «его зачем». И как воспроизводитель отнесется к глобальной ответственности? К ответу за всех, кто родился и еще не рожден, или за то, что все, возможно, провалятся под лед в результате «его зачем».

И всегда вокруг «значительного зачем», которое становится «историческим зачем», тем, что связывает все, что было и что будет, возникает сильное собрание тех, кто постоянно обновляет и очередной раз проговаривает «зачем». Они оживляют присутствующее, явленное, «действительное зачем», потому как все, что приходит со стороны духа через миг в этом мире пирамид – становится высохшим. И если его не произносить и не проговаривать снова и снова – оно одеревенеет, одогматится, станет схоластикой, а после исчезнет и растворится… Но и это повторение, в итоге, тоже станет причиной его смерти, и избежать этого невозможно.

В любом случае, все способы все равно приведут к гибели любого «явленного зачем». И тогда будет необходимо что-то другое или другая нормальная-ненормальность.

И тут вопрос, а всегда ли «зачем» сожительствует с «незачем»? Или такие противоречия живут рядом, живут вместе? И случается, что «конкретное зачем» сменяется «бесконечным незачем», а после длительное пребывание в таком «незачем» может оказаться растянутым концом, если с той стороны не обнаружится другое «зачем»… (мышление, взятое в работах Виктора Франкла).

Оставить все как есть, или желание перестать преобразовывать каждый день бесполезный хаос в логоцентрический порядок – это постоянное стремление уставшего духа…

Но если перестать исполнять «стремление живой мысли куда-то», тогда все постепенно рассыпается в ничто. И можно предположить, что, в отличие от идеального-Я, которое (возможно) свое существование черпает из «источника бесконечной энергии»3, которая отличается о того, с чем приходится сталкиваться в непосредственности. Присутствующее тут энтропично, оно устойчиво рассыпается, стремится обратить все в себя. И присутствующее, в котором нет особой преобразовательной силы, – оно замкнуто, и действительность человека противоречит такой замкнутости. А разрыв замкнутости – это «вмешательство человека», начало которого там, в том, что противоречит этому наличествующему.

И мир человека, который противоречит этому присутствующему – начинает противоречить ему по нарастающей траектории. То есть чем сильнее человек может «схватывать» предоставленное ему, чем сильнее он сможет это «остановить» и преобразовать в нечто другое – тем сильнее нарастает противоречие. Но когда духовное вмешательство прекращается – все вокруг становится собой и обращается в себя, двигаясь туда, в непонятном для человека направлении. И такое «ломающее все человеческое» можно определить понятием «энтропия», или понятием «природа», «вселенная», наделенная качеством «энтропия», что и является механизмом поворота этого происходящего в своем скрытом для духа направлении.

Вмешательство духа в «мир природы», то есть «преобразование природы», или, по-другому, – вырывание кусков и стабилизация их – это и есть планомерная работа по производству предметов, систем, процессов. И если предполагать, что то, что существует вне условного духа (то, с чем духу приходится иметь дело) – это та неадекватность, которая пугает дух. Системных форм преодоления неадекватности, а точнее, преобразования всего этого в нечто, что стабилизирует присутствующее, производит из него человеческое – таких форм вмешательства духа (позволяющих стабилизировать происходящее) немало. Такие способы – это формы преобразования и склеивания всего. Дух, в таких актах, входит в присутствующее, сплачивается с ним, сковывается с ним, производя из такого адекватность, понятность, полезность. Такими способами4 являются духовные преобразования-взаимодействия с происходящим – это язык, память, формы мышления, учение, рассказ, ритуал, письменный текст, закон, предмет, институт, стоимость, производство, субъектия, орудия труда… И такие акты в последующем будут становиться памятниками произошедшей тут мысли, грандиозными инструментами сковывания, но и того, что противоречит тому, что «существует тут», которое также противоречит и «чистому духу» или непонятной «идеальности».