– Миша, это что же получается, вы пишете в одну сторону, а читаете в другую?

– Лиза, ты верно подметила. Пишем мы справа налево, а читаем наоборот, слева направо. Ведь для того, чтобы прочитать, нужно перевернуть страницу.

– Получается, каждая буква пишется и читается по-разному! А долго ли обучают в школе этому письму? Сколько нужно на это времени?

– Обычно к концу первого класса ребенок уже свободно пишет и читает. Я, например, довольно быстро освоил эту грамоту. Если начать учить во взрослой жизни, то все будет зависеть от чувствительности пальцев и памяти. Если с этими двумя вещами все в порядке, то освоишь быстро.

– Мишенька, я тоже хочу выучить эту азбуку, чтобы переписываться с тобой.

– Нет, давай ты сначала выучишь все китайские иероглифы, а потом уж я тебе и брайль покажу.

– В смысле?

– Да это шутка, конечно. Просто я сам очень редко пишу по Брайлю. Современная цифровая техника облегчила нам задачу по фиксации своих гениальных мыслей. Я тебе уже рассказывал, что свободно пользуюсь компьютером, смартфоном, диктофоном. Бумага теперь крайне редко пригождается. Как всегда, идем по пути наименьшего сопротивления. Нажал кнопку, наговорил сообщение любимой девушке, отпустил кнопку, а сообщение уже у нее. Удобно и быстро.

– Та-ак, с этого места поподробнее… Какой это девушке ты сообщения пишешь? – Сама от себя не ожидала такого вопроса. И рассмеялась. С Мишей настолько легко и комфортно, что я чувствую себя уютно, хочется тоже шутить, смеяться. Это состояние мне напомнило моменты из детства, как мы с братом болтали перед сном и часто смеялись в подушку, чтобы отец не услышал.

– Ну, это я так, в целом, не про себя. Образное сравнение, метафора, так сказать. Кстати, вспомнил историю: в одной типографии, которая печатала книги для слепых шрифтом Брайля, работал грузчиком один парнишка. Он каждый день загружал и разгружал книги и очень ими заинтересовался. В итоге самостоятельно выучил шрифт Брайля и научился по нему читать.

– Вот это да! Значит, и у меня все получится. Миша, как же ты все интересно рассказываешь! Просто удивительно! Я много чего не знала из мира незрячих людей.

– Лиза, а хочешь сама что-нибудь написать шрифтом Брайля?

– Конечно, хочу!

Миша достал трафарет и все продемонстрировал вживую. Это так увлекательно! Я набивала букву за буквой, слово за словом… Так здорово! Правда, прочитать потом ничего не смогла. Просто много-много бугорков. Мои пальцы пока не чувствуют так тонко.

– Миша, спасибо тебе. Мне так понравилось! А можно я у тебя трафарет одолжу на какое-то время? Хочу еще дома потренироваться писать и читать по Брайлю.

– Да, пожалуйста. Он все равно у меня без дела лежит.

– А расскажи еще про себя.

– Учился я, как уже сказал, неплохо, особенно в начальных классах. Потом, правда, подзапустил математику и имел по ней твердую тройку. Память была неплохая, она и выручала. Но выручала на гуманитарных предметах, а в математике нужен особый склад ума. У меня, видно, этого склада не оказалось.

– Миша, а как вот ты, например, изучал географию?

– Все на ощупь, Лизонька. В школе были специальные выпуклые, рельефные карты, предназначенные для незрячих.

– Честно, мне это даже сложно представить… Причем сложно представить, как ты обучался, а еще сложнее, как объясняет преподаватель тему, как он управляет дисциплиной класса.

– Я не учился в обычной школе, поэтому мне не с чем сравнить. Моим главным занятием в школе стала музыка. Этому делу я посвящал большую часть своего времени и сил. Помню, как еще в первом классе к нам пришел учитель музыки и объявил: «Кто хочет ходить на кружок гитары, записываемся». Я поднял сразу две руки и закричал: «Я хочу, я! Я первый!» Мне показалось, что сейчас запишется весь класс и мне не достанется места. Но кроме меня записался еще один мальчик, больше желающих не нашлось.

Вот с этого дня и началась моя карьера музыканта. Как говорится, хочешь стать музыкантом, будь им. Гитара поначалу мне показалась ужасно сложным инструментом. Гораздо сложнее, чем гармошка дяди Коли. Вся сложность заключалась в правильном зажатии струн пальцами левой руки. Под моими еще не крепкими пальцами струны ну никак не хотели звенеть. Они издавали только глухие щелчки и иногда слабое невнятное дребезжание. Я злился, психовал, но гитара упорно не слушалась моих рук. И вот однажды она довела меня до бешенства. Я схватил ее за гриф и с размаху шарахнул об пол. Она горестно зазвенела всеми своими струнами, но, на мое счастье, не разбилась. Она ведь была школьная, не моя.

– Миша, ты кажешься таким спокойным, уравновешенным, что мне даже сложно представить, как ты психуешь. – Я неудержимо рассмеялась. – Но ты знаешь, тем не менее, когда ты мне рассказывал, я очень четко себе представила эту картину. А что было дальше?

– После этого мне стало жаль ее, и я поставил пальцы на струны мягко и бережно, и – о чудо! – струны вдруг зазвучали как надо. Я осознал, что тут все дело не в силе, а скорее в точности и нежном обращении с инструментом. На другой день учитель похвалил меня и сказал: «Ну вот, кажется, техника у нас пошла». Я был безумно рад.

– Миша, слушаю тебя с огромным удовольствием, и так спокойно, уютно и хорошо на душе… Но, что самое интересное, даже можно сказать, невероятное совпадение в том, что в подростковом возрасте я тоже окончила школу гитары.

– Правда?

– Да, представляешь?! С раннего детства я постоянно напевала песенки. Везде слышала музыку: в каплях дождя, шуме ветра… В моей голове рождались музыкальные композиции… Потом научилась играть на гитаре и даже сочиняла сама песни. Правда, это было давно…

– Тогда ты меня хорошо понимаешь.

– Миша, а расскажи еще про своего учителя по гитаре.

– Вообще это был человек, до глубины души увлеченный своим делом. Когда мы не выучивали урок или ленились, он искренне расстраивался и переживал. У него портилось настроение. Если же мы играли хорошо, с чувством, грамотно, технично, то он воодушевлялся так, что у него загорались глаза. Он брал свой инструмент, подыгрывал нам, говорил, как еще можно украсить произведение, показывал различные нюансы и вариации. Звали его Владимир Александрович. Мы же за глаза называли его просто Вовой, но очень уважали. Ходил он с длинными волосами, носил черную кожаную куртку, узкие джинсы.

– Какой необычный, креативный внешний вид учителя! Миша, подожди-подожди… А как ты узнал, как выглядит учитель? Тебе кто-то рассказал? Или сам Владимир Александрович описал свой внешний вид?

– У нас в группе были ученики с небольшим остатком зрения, вот они и описали внешность учителя. И мне это казалось так круто, когда твой учитель музыки стильно выглядит.

– Миша, не могу, ты меня опять рассмешил. У тебя целый свой мир.

– Еще какой. А с преподавателем мы очень сдружились. Он был в восторге от моих способностей и всегда говорил про мой абсолютный музыкальный слух и феноменальную память. Нескромно, конечно, о себе так говорить. – Миша рассмеялся.

– Почему же нескромно, если это так и есть.

– Сам же Владимир Александрович очень хорошо играл, причем одинаково и гитарную классику, и рок, и блюз. Он говорил: «Если хочешь научиться хорошо играть, сначала научись хорошо слушать». Тем более что нот гитарных произведений по Брайлю тогда практически не было, поэтому все приходилось разучивать на слух. Он часто включал нам прямо на занятиях таких легендарных гитаристов, как Джими Хендрикс, Ричи Блэкмор, Эрик Клэптон. Переписывал нам кассеты с Роллинг Стоунз, Пинк Флойд, Дип Перпл. У меня особенно захватывало дух от блестящей техники Ингви Мальмстина. Хотелось схватить инструмент и повторить за ним тот или иной пассаж, но куда там… Мастер на то и мастер, что не всякий его повторит. Слушали мы у него и гитарную классику: Джона Уильямса, Джулиана Брима, Барруэко и совершенно внеземного, запредельного Кадзухито Ямасита, умудрившегося сыграть на гитаре «Картинки с выставки» нашего композитора Мусоргского.