Пуля пробила дыру в толстой шкуре медведя, где шея встречается с телом, и животное упало, скатившись по льду к берлоге. Она потратила последнюю энергию, чтобы как можно ближе подобраться к отверстию во льду, оставляя кровавый след на замерзшем склоне.

Задыхаясь, пыхтя и вымотавшись, Агнабугок осторожно подошел к медведице. Ему показалось, что она двигается. Обучая его охотиться, ему объяснили, что нельзя давать животным страдать напрасно. Большинство охотников-инупиатов скорее пропустят рискованный выстрел издалека, чем ранят животное, которое потом убежит и медленно и долго будет часами или днями умирать. Агнабугок выстрелил во второй раз, под череп, чтобы убедиться, что медведица мертва. У него не было времени поблагодарить ее или принести дары ее духу, по обычаю инупиатов, потому что, стоя над ее телом, он заметил движение в берлоге. Две пары маленьких черных глаз, обрамленные белым, уставились на него.

Это были белые медвежата, оставшиеся на льду без матери.

И в этот момент Агнабугок ощутил, что его штаны теплые и мокрые. Решив, что это из-за пролитого кофе, он дотронулся до лыжных штанов. Его рука стала красной из-за крови, текущей из дыры в его ноге. Охотник находился в двадцати милях от дома, почти в миле от берега на морском льду, и совсем один.

Малышам придется подождать.

Через несколько месяцев после того, как Ген убил медведя, доктор Джеймс Хансен, директор Космических исследований Института Годдарда в НАСА, зашел в зал заседаний комитета американского сената на Капитолийском холме.

В том июне в Вашингтоне было удушающе жарко, как и во многих штатах США. Страна столкнулась с исторической засухой. Мало какие территории не испытали трудности из-за нехватки осадков. Бассейн верховьев Миссисипи не сталкивался с таким почти полным отсутствием дождей со времен Пыльного котла[1]. Уровень самой реки был низким, что мешало передвижению по самому важному водному пути страны, и поэтому цены на воду для полива и потребления увеличивались. Было меньше воды, а значит было и меньше вырабатываемой гидроэлектроэнергии, в то время, когда жители домов и магазинов на всю мощь включили кондиционеры, чтобы спастись от удушающей жары. Многим предприятиям пришлось перейти с гидроэлектроэнергии на ископаемое топливо, чтобы удовлетворить спрос.

В 1988 году урожай кукурузы был примерно в два раза меньше, чем обычно, а соевых бобов – на двадцать пять процентов. Сбор зерновых культур был катастрофически низким. Почти семьдесят тысяч пожаров на западе погубили более шести миллионов акров лесов. Туризм, розничная продажа и доходы от сельского хозяйства – всему был нанесен ущерб. Продолжительное отсутствие дождей стоило стране более пятидесяти одного миллиарда долларов. Влияние засухи касалось не только земли и зарабатываемых на ней денег. Повысился уровень заболеваемости астмой и увеличилось число людей с проблемами ментального здоровья, поскольку фермеры волновались из-за своей земли, а горожане переживали, как заплатить за кондиционеры. Большинство штатов нуждалось в федеральной помощи по стихийным бедствиям.

Вот что творилось в стране, когда Хансен пришел на встречу. Он сел и сказал землевладельцам, что аномальная жара, которая мучила их в тот день, судя по всему, вскоре станет нормой. Он рассказал им о том, что ученые называют парниковым эффектом, что углекислый газ накапливается в атмосфере до такого уровня, что начинает выполнять роль «одеяла для планеты». Климат меняется, и вскоре человечество уже не сможет это контролировать, и именно мы, люди, служим этому причиной.

Он разделил свою мысль на три основных положения.

– Первое: в 1988 году на Земле зафиксирована самая высокая температура воздуха, чем когда-либо ранее, за всю историю измерения и регистрации температурных значений, – сообщил он комитету и более дюжине камер, передающих его информацию миллионам по всей стране. – Второе: глобальное потепление теперь достаточно значимая проблема, поэтому мы можем установить с высокой долей уверенности причинно-следственную связь с парниковым эффектом. И в-третьих, наши компьютерные модели симуляции климата показывают, что парниковый эффект уже достаточно силен и может провоцировать различные экстремальные природные явления, например аномальную летнюю жару.

Хансен был не первым, кто обратил внимание на изменение климата, или глобальное потепление, как он назвал данный феномен. Ученые знали о потенциальном влиянии потепления климата и роли человечества уже более сотни лет.

Люди уже с давних времен подозревали, что происходит региональное изменение климата. Теофраст, ученик Аристотеля и отец ботаники, создал теорию, согласно которой при вырубке леса повышается температура данной местности. Ученые в Средние века считали, что пастбищные угодья на больших территориях, ирригация и вырубка лесов, связанные с развитием сельского хозяйства вокруг бассейна Средиземного моря, влияют на изменение погоды.

Эту проблему стали рассматривать подробнее, когда к XIX веку европейские поселенцы превратили большую часть лесных массивов восточной части Северной Америки в фермерские угодья. Изменения естественного ландшафта были такими значительными и быстрыми, что их можно было наблюдать на протяжении жизни одного человека. Сельское хозяйство пронеслось по Северной Америке как пожар, забирая земли у целых обществ местного населения, перепрыгнув Миссисипи, лишив целые территории деревьев и травы, оставляя за собой ровные ряды зерновых культур. Через три столетия после заселения страны европейцами на каждого человека приходилось от трех до четырех акров пахотной земли, которая раньше была лесами. Переехавшие на запад считали, что работа на земле оказывала влияние на небеса. «Дождь следует за пахотой», – говорили они друг другу. Последователи этой теории заявляли, что возделанная почва выпускала влагу в воздух, которая потом возвращалась в виде дождя. Другие заявляли, что человеческая деятельность создавала вибрации в атмосфере, отчего там формировались дождевые облака. Они были правы насчет того, что человеческая деятельность оказывала влияние на изменение климата, но не так, как им казалось.

В то время как поселенцы в Северной Америке пытались воспользоваться преимуществами изменения климата, ученые в Европе начали находить первые достоверные научные признаки непостоянства климата в целом. Многие годы разные геологические формирования в альпийских долинах сбивали с толку тех, кто пытался понять естественный мир. Охотник Жан-Пьер Перроден, живший в Швейцарских Альпах, увидел огромные камни там, где их быть не должно, явно принесенные и оставленные там невидимыми силами. Глубокие канавы в твердом камне над его домом в Валь-де-Бань объяснить было трудно. Годами главные теории предполагали, что Великий потоп, возможно описанный в Библии, передвинул огромные камни или что давление вырвалось из центра Земли и кинуло валуны на нынешние места. Однако Перроден знал, что камни не плавают, и он видел ледники в горах над его домом. Он знал их силу, способную перенести огромные камни или оставить следы на поверхности долины. Он решил, что ледяной покров, в 1800 годах сохранившийся только на вершинах, раньше доходил до долин.

Перроден рассказал об этой идее выдающемуся натуралисту Жану де Шарпантье, но тот ее отверг.

«Я нашел его гипотезу настолько необычной и даже такой экстравагантной, что счел ее незаслуживающей изучения или даже рассмотрения», – позже писал об этой встрече Шарпантье.

И все же Перроден не сдавался. Когда Игнас Венец, известный сейчас как основоположник гляциологии[2], приехал в Валь-де-Бань, охотник воспользовался своим шансом. Он смог убедить Венеца, и идея, что мир раньше был намного холоднее, пошла дальше по цепочке от ученого к ученому. Венец убедил когда-то скептично настроенного Шарпантье, который, в свою очередь, убедил Луи Агассиса, бывшего на тот момент одним из самых авторитетных голосов в научном европейском сообществе. Агассис среди первых получил известность благодаря теории о масштабном ледниковом периоде, во время которого лед когда-то спускался с Северного полюса и покрывал большую часть Европы и Северной Америки. Как и люди до него, Агассис изначально столкнулся со скептицизмом современников, но его описания ранее покрытого снегом Северного полушария захватили умы публики, и в 1870-х годах его теорию приняли почти во всем мире.