— Я буду рядом с тобой, — он обнимает её, что есть силы. — Я обещаю тебе.
— Давай выпросим у неба ещё полчаса для нас, — в мольбе обращается Гермиона. — Это всё, на что мы заслуживаем.
— Нет. У нас всё будет с тобой, Грейнджер. Ты в зелёном платье и беременная, как я и мечтал.
Она не отвечает, потому что не знает, что сказать. Точнее, знает. Но о таком вслух не рассказывают. Нет никакого будущего у них. Будущее есть у Малфоя, который способен жить спокойной жизнью. Гермиона давно забыла, что такое «будущее» и как оно должно выглядеть. В лучшем случае — она доживёт до собственного слушания.
— Ты упал тогда из-за меня, — девушка отстраняется от Малфоя. — Поэтому я приняла на себя удар.
— Ты о чём?
— Ты тогда упал не просто так. В Отделе тайн ты разбил то пророчество, потому что мне нужно было так. Волан-де-Морт не должен был его увидеть.
— Что?
— Невербальная магия.
— Из-за тебя меня пытали? Ты…
— Да, — перебивает Гермиона, не желая слушать дальше. — Мне жаль, прости. Но он не должен был знать о чём пророчество.
Ей хотелось, чтобы он вышел. Гермиона рассчитывала на то, что это взбесит Драко и тот оставит её одну. Она чувствовала, как в шаге от того, чтобы расплакаться, но только не перед ним. Малфой достаточно видел её слабой и беспомощной, сейчас хотелось оставаться всё той же холодной Пожирательницей. Грейнджер не желала признаваться Малфою в том, что он вернул её к жизни. В том, что теперь ей не хочется прощаться с жизнью из-за него. Проще было спровоцировать парня на гнев, как ей казалось.
— Что такого было в пророчестве? — спокойно спросил блондин. — Почему Лорд не должен был его увидеть?
— Речь шла о Гарри. Меньше всего мне хотелось, чтобы он узнал, что лишь смерть Поттера принесёт ему спокойствие и радость. Как будто бы он этого не знал без пророчества.
— Разве он не знал, что ты узнаешь смысл этого пророчества? Почему не попросил тебя просто пересказать ему то, что ты увидела в этом шаре?
— Без последствий пророчество может взять лишь тот, о ком идёт речь в этом самом пророчестве. Я думаю, что ты помнишь, как меня выкручивало, когда я взяла этот проклятый шар. И увидеть то, что скрывала дымка я смогла только благодаря своему дару, о котором Реддл не в курсе.
— Он не в кусе твоих способностей? Но как? Ты же говорила, что кто-то узнал, что ты видишь будущее? Или как оно там работает?
— Тот, кто знал — больше не знает.
— Погоди, а как я тогда смог взять шар в руки?
— Я не знаю, — слишком быстро ответила Гермиона.
Странно, как способная лгать всем вокруг — не может солгать одному человеку. Желая просто прогнать Драко, она задела весьма неподходящую для обсуждения тему. Гермиона не желала рассказывать парню правду. Она не хотела втягивать его в эту грязную игру.
— Пророчество было связано как-то со мной? — догадывается Малфой. — Грейнджер, ответь мне!
— Не совсем. Пророчество рассказало бы Волан-де-Морту о том, что ты тот, кто должен был убить Дамблдора. Ты был истинным Избранным для этого дела. Первая часть Пророчества гласила о том, что ни один из них не успокоится, пока будет жив другой, — она запнулась. — А вторая, что парень, от чьей руки действительно должен был погибнуть первый враг — поможет убить второго.
— И что ты скрывала больше?
— И то, и то. Ничего из этого не должно было дойти к Реддлу.
В кабинете повисло молчание. Холодное и омерзительное. Чем больше они говорили, тем больше правды всплывало. И Гермиону пугало то, насколько сильно, подсознательно, она оберегала Драко. Уже теперь она не могла быть уверена, что всегда действовала сугубо в своих интересах.
— Мне нужно побыть одной, — кидает Гермиона и сразу же аппарирует.
— Здравствуй, мой милый друг, — она садится у знакомого надгробия. — Прости, что так давно к тебе не наведывалась, так давно с тобой не разговаривала.
Лишь одинокие крики чёрных воронов ответили на приветствие гриффиндорки. Её кожа, словно дорогой фарфор, вновь покрылась дорожками из солёных слёз. Гермиона так быстро убежала от Драко, что даже не накинула мантию на плечи. Это утро выдалось чрезвычайно холодным. Чёрные кружевные вставки на спине покрылись в момент ледяным инеем.
— Он тоже теперь знает мою историю, — сквозь слёзы прошептала девушка. — Я такая глупая, Северус. Я не должна была ему этого рассказывать. Я подставила его под удар своей честностью. Хотя, ты прекрасно знаешь, что кое-что я всё-таки не решилась ему рассказать. Это стоило говорить ему сразу, потому что после его истории я уже не смогла признаться ему.
Сердце обливалось кровью, пока она продолжала делиться с умершим другом последними новостями своей скудной жизни. Слёзы быстро замерзали на щеках. Тонкие пальцы смахнули последние горошины с глаз и Гермиона вновь принялась вчитываться в те самые заученные строки на гранитном камне. Она достала из кармана палочку и в волшебных искрах появились новые строки:
«В лучах солнца мы обретём свою страсть. В лучах солнца мы своё предназначение найдём. В лучах солнца мы свой покой познаем»
— Эти лучи солнца для тебя. Я всё ещё надеюсь, что ты ждёшь меня, Северус.
Не обращая внимание на холод, она ложится клубочком на холодную землю и проваливается в далёкий сон.
Так светло и чисто. Кожа не чувствует холода, а босые ноги не мёрзнут. Привычное одеяние чёрного цвета сменилось на белое пышное платье. Её волосы распущены и аккуратно лежат на плечах — в них вплетены цветы. Очень много цветов. Взгляд падает на руки, которые держат красивый букет.
— Всегда считал, что белый тебе больше к лицу, — раздаётся родной голос. — Здравствуй, Гермиона.
От неожиданности она роняет букет и видит его. Северус стоит в нескольких шагах от неё: всё в той же чёрной мантии и с ровной спиной. Губы начинают дрожать, а на корсет падают слёзы. Гермиона бросается к нему, протягивая руки. Она боится, что сейчас что-то заставит её проснуться и сознание потеряет столь реалистичный образ, но нет. Руки сначала неуверенно, а потом со всей силы прижимаются к другу.
От него так же веет хвоей и морозной свежестью. Все так, будто бы и взаправду. Грудная клетка заходится в неестественных содроганиях, пока голова вжимается в мужскую грудь.
— Северус, — заикаясь произносит Гермиона, — я так скучала по тебе. Я скучаю по тебе.
— Не находил Вас столь сентиментальной, мисс Грейнджер, — Снейп аккуратно обнимает гриффиндорку. — Я тоже рад видеть тебя, Гермиона.
— Ты же должен был ждать меня на вокзале Кингс-Кросс.
— Я и буду тебя там ждать, но время ещё не пришло.
— Значит, это просто сон; это всего лишь в моей голове.
— То, что это происходит в твоей голове — не мешает этому быть реальностью.
Если это и происходило в её больном сознании, то она была рада, что ей привиделся именно Северус. Много дней она оплакивала его и проклинала себя; искала в толпе его глаза; хотела услышать его голос. Ценность дружбы значительно возрастает, когда ты остаёшься один на один с Войной. Ты смотришь в лицо смерти и чувствуешь её прожигающий взгляд на окраинах души, когда за тобой никого нет. Гермиона знает, каково это — остаться посреди выжженной пустыни в окружении трупов и с руками по локоть в крови, но никто дома тебя не ждёт. Возможно, что свободные слушатели опошлили бы это искреннее чувство девушки: посчитали бы, что она видела в профессоре лишь физическое влечение; посчитали бы, что столь разные люди не могут проникнуться дружбой; сказали бы, что два человека, душу которых когда-то прожгло предательство, не доверяться больше кому-то.
Но вот оно — доказательство того, как сильны светлые чувства в опустошённой оболочке Гермионы Грейнджер. Она бежит сквозь тернии кошмарных сновидений и пугающий видений к близкому другу. Снейп стал ей вторым отцом, чудесным учителем, верным наставником и просто товарищем. Гриффиндорка мало читала художественных книг о любви и дружбе, но на собственной шкуре познала эти чувства. Дружба и любовь в мирное время не сравнится с теми же чувствами, когда за окном льют кровавые дожди.
