– Я докопаюсь до сути, досконально узнаю, почему ты скрыла от меня ребенка, и, если решу, что ты – неподходящая мать, заберу его у тебя.

– Ты не можешь, не можешь… – запричитала Лиза, вызывая у меня лишь еще больший гнев. Чтобы не заорать, я нажал на газ. Дорога наконец была свободна.

Мы доехали до дома друзей в полном молчании. И когда она попыталась выбраться из машины, я перехватил у нее из рук спящего мальчика, который сонно забормотал, и понес внутрь.

Нести его и осознавать, что это не просто ребенок, а мой сын, было невероятно странным ощущением. В груди до боли сжималось сердце, а в висках бахал пульс.

Малой так доверчиво ко мне прижимался, что я едва не размяк, готовый ради сохранения его спокойствия простить его мать, но спустя несколько минут взял себя в руки и стал рассуждать здраво.

Она не желала ему добра, когда лишила настоящего отца. Она – плохая мать. Если я заберу Кирюху себе, ему будет только лучше.

 ***

Лиза

Я едва справилась с собой, чтобы не разрыдаться прямо в машине. Когда Гриша перехватил Кирюшку и понес в дом, чуть не побежала за ним с желанием отобрать ребенка.

Это мой ребенок! Только мой! До боли было обидно и стыдно видеть прочерк в графе «отца» в документе. Выслушивать упреки родителей, терпеть косые взгляды врачей и окружающих. Костя не захотел усыновлять ребенка. Вернее, он вроде и не был против, но и ярого желания не проявлял.

За семь лет так и не изъявил желания оформить отцовство. Я радовалась и тому, что он относится к Кирюше как к сыну, и не требовала большего.

Всё же бумажки – лишь бумажки. Старалась быть выше этого, не думать и не обижаться на мужа. Мне же с ним повезло…

Так я считала раньше, теперь же с ужасом представляла, что будет с нами.

– Я сам его уложу, – проговорил твердо этот упрямец, вцепившийся в моего ребенка как клещ.

Не отпускал, не давал приблизиться, будто, увидев этот роковой прочерк, тут же присвоил себе сына.

Я пыталась долгие годы представить этот момент истины, но даже не думала, что будет так страшно и больно.

Я не задумывалась, насколько могущественен Гриша и его семья, насколько они богаты и облечены властью.

В голову даже не закрадывалась мысль, что он захочет забрать ребенка. Зачем ему сын? Господи, да это же полный сюр! Черкасов – заботливый папаша? Да не смешите меня!

– Ты не знаешь, как его уложить, ты не…

– Ему что, два года? Я разберусь, – оборвал ее на полуслове.

Он ушел, а я понеслась в ванную, чтобы попытаться привести себя в порядок, умыться, согреть заледеневшие от нервов руки под теплой водой. Терла их друг о друга, а потом поливала лицо холодной водой, чтобы остудить горящие щеки.

Руки были холодными, а вот щеки пылали. Меня лихорадило и подбрасывало от каждого звука.

Чтобы справиться с нервами, я пошла на кухню и раздобыла пару пакетиков ароматного травяного чая. Заварила один и села ждать Гришу. Не смела заходить в спальню, хотя сдержать порыв было очень трудно.

Наконец отец моего ребенка появился в дверном проеме кухни. Нахмуренные брови и руки, сложенные на груди, не предвещали ничего хорошего. Он даже не проходил внутрь, буравил меня взглядом, подперев плечом косяк.

– Итак, давай еще раз по пунктам. Тест делать не нужно? Это мой ребенок? Даты совпадают, – припечатывал он каждой фразой, будто забивал гвозди.

– Он твой, – ответила я коротко, дрожа всем телом.

– Почему ты скрыла отцовство? – задал он следующий вопрос, и я сжалась, вцепившись в край стола руками. Отвечать не хотелось, но под проницательным немигающим взглядом врать не было возможности.

– Посчитала, что ребенок тебе не будет нужен. От случайной связи – тем более.

Говорить эту фразу по-прежнему оказалось больно. Только я не понимала, отчего до сих пор испытываю обиду и боль, хотя прошли годы. Когда же меня отпустит?

– Ты могла спросить. Ты обязана была спросить. Ты хоть понимаешь, что приняла решение за ребенка? Никто не имеет права решать за другого человека.

– Я – мать! Я имею, – дрогнувшим голосом настаивала я, опустив плечи от обрушившейся на них правды. Со словами Черкасова сложно было спорить. Но я же хотела как лучше… Правда хотела… Разве можно меня винить?

– Точно так же, как я – отец, – сказал он глухо и оторвался от косяка, шагнув ко мне.

От этого движения кожу закололи иголочки страха, я сглотнула и уставилась на его внушительную фигуру. То и дело накатывали непрошеные воспоминания о нашей совместной ночи, они всё еще имели надо мной власть.

Но, кажется, у Гриши я вызывала лишь неприязнь. Он смотрел на меня так, словно хочет стереть в порошок.

– Что ты будешь делать? Когда собираешься ему рассказать? – несмело спросила я, не сводя с него взгляда.

– Мальчик заслуживает нормального праздника… – проговорил он медленно, будто ведя сам с собой внутренний диалог. – Поэтому я подожду. Но не надейся, что мои намерения изменятся или я уеду. Я теперь всегда буду рядом со своим сыном.

Лиза

Отсрочку. Я получила всего лишь короткую отсрочку, прежде чем еще один мужчина окончательно разрушит мою жизнь. Довершит то, что начал Костя.

В темных глазах Черкасова я видела железную решимость. А мне хотелось вскочить с места и закричать ему прямо в лицо о своей боли, о своих обидах, потребовать убраться из нашей с Кирюшкой жизни!

– Ты поняла меня? – продолжал давить Черкасов, стоя над душой. – На время праздника оставим всё как есть. Но сразу после – будем разбираться.

– Что тут непонятного? Ты уже всё решил – за меня, за Кирюшку, – не удержалась я от колкости и поднялась с места, собираясь пойти спать. Оставаться рядом с Черкасовым не видела никакой возможности.

От его присутствия я чувствовала себя беспомощной и растерянной. В груди болело от настоятельной потребности расплакаться. Но не при нем, только не при нем.

– Я тебя не отпускал, – поймал он меня за предплечье, крепко сжимая пальцы, стискивая и притягивая ближе к себе. Подтянул, как котенка за шкирку.

Меня обдало вкусным ароматом его парфюма, который не изменился за годы и сейчас перенес в прошлое. Смесь горьких и свежих цитрусовых ноток в сочетании с исключительным ароматом именно его тела. Голова кругом пошла.

– Отпусти, – я резко выдернула руку, но Черкасов ловко поддел мою талию и прижал меня к себе. Выбил воздух из легких, заставив оцепенеть. Пошевелиться не могла, только со страхом на него глядела, упираясь руками в мощную грудную клетку.

– Постой, я еще не всё сказал, – проговорил он медленно, скользя взглядом по моему лицу. Ощутимо. Как будто пальцами касался кожи.

Я вздрогнула, когда он прижал меня теснее к своему телу и мягко подтолкнул к столу. Уперлась задом в столешницу и оказалась припертой к ней. Зачем он это делает? Почему не отпускает?

– Я не могу, Гриша, не могу, – пролепетала я честно, ощущая, что язык еле ворочается во рту, а губы немеют. Он слишком сильно на меня действовал, буквально лишал возможности дышать!

– До того как я узнал правду, – продолжал он, не обращая внимания на мой жалкий лепет, – ты мне даже нравилась.

– Нравилась? – встрепенулась я, злость кольнула в сердце и оживила. От злости оттолкнула его, но он и с места не сдвинулся. – Когда я тебе нравилась? Тогда, когда приехал со своей девушкой сюда или когда чаем поила?

– Что не так? – выгнул он бровь, придвигаясь ближе и расставляя руки по бокам от меня. Прочный капкан – не сбежишь.

И горячий. Я чувствовала жар, исходящий от мужского тела, и это крайне сбивало с толку.

– А то, что ты семь лет на меня внимания не обращал, а теперь вдруг о каких-то чувствах говоришь! Зачем? Ты отец, я не отрицаю. И только. Давай договариваться о совместной опеке, не нужно мне тут распинаться о каких-то там чувствах!

– И только? – на полных губах заиграла усмешка. – А ты хотела, чтобы я на тебя внимание обратил? За эти семь лет?