Он рассказал эту новость, и я вспомнила, как у меня сильно сжался живот. Отчасти это было ощущение конца эпохи. В той хижине у нас было столько воспоминаний. В объятиях Волка я потеряла часть своих страхов. Мои первые ночи прошли без кошмаров. Я впервые почувствовала на своей коже мужские руки, полные обожания и любви. Я обнаружила части себя, о существовании которых забыла или которых никогда раньше не существовало. Я нашла нежность и любовь.

И частью этого ощущения был страх. Я теряла ту страховочную сетку, которую давали мне три года стабильности. Все менялось. Наша жизнь двигалась в другом направлении.

Но я была не из тех, кто боится перемен и приключений. И это было именно то, чем станет создание семьи — величайшая перемена и величайшее приключение.

Так что, хотя это пугало меня до чертиков, я была также взволнована.

— Сначала я должен жениться на ней, — добавил Волк, заставив меня вздрогнуть.

Мой взгляд автоматически переместился на левую руку, где было кольцо. Не бриллиантовое. Когда мне показалось, что Волку приспичило спросить меня об этом, я убедилась, что произнесла своевременную тираду о кровавых бриллиантах, чтобы он знал, что от этого лучше держаться подальше. Вместо этого он выбрал рубин, сказав, что красный мне больше подходит. Он был круглой огранки и на белой золотой линии, и я чертовски любила эту чертову вещь и то, что она представляла — свободу, но в то же время защиту.

— Ну и какого хрена ты ждешь? — спросил Рейн, крадя дочь у брата. —Эй, Репо, — позвал Рейн с улыбкой, которой я не доверяла.

— Да?

— Я думаю, Волку нужна помощь с этими бочонками, — сказал он, все еще странно ухмыляясь.

— Я позову Мейз, — отозвался Репо, и я почувствовала, что мои глаза становятся маленькими.

— Вы что, ребята, издеваетесь над ней? — спросила я резким тоном и практически почувствовала, как Волк закатывает глаза за моей спиной.

— Она не получит особого обращения, — пожал плечами Рейн. — Ты ведь не хочешь особого отношения в Хейлшторме?

— Это совершенно другая ситуация.

— Почему?

— Потому что Ло никогда не стала бы намеренно усложнять кому-то жизнь, просто чтобы доказать свою точку зрения, — сказала я, готовясь к бою, потому что все, что он говорил, подтверждало мои опасения. Они не давали ей честного шанса.

— Послушайте, ребята, вы хотели, чтобы мы дали ей шанс, мы даем ей шанс. Она не жалуется на это, так что ты тоже не можешь.

— Эй, что тебе нужно? — спросила Мэйз, подходя и растягивая шаг, чтобы не отставать от Репо. На ней были черные обтягивающие джинсы и черная футболка, которая только подчеркивала ее женственную фигуру. Она была слегка грушевидной формы, широкая в бедрах и узкая в талии. Грудь у нее была больше моей, но не такая внушительная, как у Ло. У нее была довольно прямая челюсть и полные губы с темными бровями над карими глазами. Ее прямые волосы, ниспадали до локтей, были окрашены в самый глубокий оттенок фиолетового.

Мне нравилась Мэйз. Мэйз понравилась мне сразу, как только я увидела ее несколько недель назад. Как и Ло, и Саммер, и Алекс, и Амелии. Мы не могли бы сказать вам, что именно в ней заставило нас всех объединиться и отстаивать ее, но что-то было. И это было больше, чем просто злость, что Приспешники просто собирались отшить ее на том простом факте, что она была женщиной. В ней была какая-то тихая сила, мрачная решимость и едва заметный намек на отчаяние, которое, возможно, женщины лучше улавливают. Или, может быть, просто женщины, у которых это было, как у всех нас.

— Бочонки, — сказал Рейн, кивнув головой в сторону грузовика, где двое мужчин-проспектов опускали их вниз.

— Да, — просто ответила она, но я видела, как она напряглась. Не нужно быть гением, чтобы понять, насколько тяжелый бочонок, и она знала, что не сможет снять его, но будь она проклята, если покажет свою слабость.

— Вы, ребята, придурки, — заявила я, отворачиваясь от них и запрыгивая в кузов, толкая в плечо проспекта, который сделал какое-то замечание о заднице Мейз, когда она вскочила. И, конечно, у нее была задница, за которую можно было убить, но это не давало им права комментировать. — Забавно, что я не слышу, как ты рассказываешь Кэшу, Рейну или Волку, какие у них красивые задницы, — бросила я ему, потянувшись к ручкам на крышке бочонка.

— Не хочу их трахать, — пожал плечами один из проспектов.

— Ты что, блядь, серьезно? — спросила я, выпрямляясь и толкая его через кузов. — Ты ведь понимаешь, что это братство, верно? Ты не должен…

— Иметь дело с сестрой? И с переменами ее гребаного настроения, когда она находится на взводе, как ты, очевидно…

Я низко наклонилась, уперлась ногой и толкнула изо всех сил. На моей стороне был элемент неожиданности, заставивший человека, который весил больше меня на целых семьдесят фунтов, свалиться с кузова грузовика, тяжело приземлившись на спину.

— Эй, сука… — сказал другой проспект, очевидно его брат, если судить по их внешности, когда его рука тяжело опустилась на мое плечо.

Внизу, на земле, Волк зарычал, и Кэш с Репо выпрямились. Рейн поставил Феррин на землю и похлопал ее по попке, пока она не заковыляла прочь. Но прежде чем они успели двинуться к грузовику, проспекта схватили за запястье и вывернули. Мейз быстро двинулась, крутанулась за ним, прижала его руку к спине и швырнула вперед на бочонок.

— Извинись, — прорычала она, поднимая колено, когда он извивался и прижимая его к его пояснице.

— Пошла ты.

— Куда именно? Пока мы говорили о частях тела наших братьев, я видела, как ты изменился, Лось. В этих штанах нет ничего, что нужно женщине.

— Мэйз… — позвал Репо, в его голосе звучало предупреждение.

— Что? — она почти закричала в ответ, разочарование отражалось от каждого нервного окончания. — Вчера вечером Дюк и Ренни устроили драку, а ты только и делал, что стоял и делал ставки. Но из-за того, что это я, ты собираешься вытащить гребаную карточку «босс»? — спросила она, все еще крича, отталкиваясь от проспекта. Я была права: они доставляли ей немало хлопот. Она бы ни за что не взбесилась, если бы они дали ей честный шанс. Для нее это была лишь глазурь на торте после того, как бог знает сколько времени бог знает с чем ей пришлось мириться. — Он положил руку на чью-то старушку. Ему повезло, что она все еще прикреплена к его телу! — Вся ее ярость была сосредоточена на Репо, который выглядел так, будто боролся с каким-то самоконтролем, его руки крепко сжались в кулаки по бокам.

Что, черт возьми, происходит?

— Она не ошибается, — согласился Волк, потянувшись к кузову и потянув меня за ногу, пока я не спрыгнула к нему, его рука крепко обхватила меня.

— Тебе нужно успокоиться, — сказал Репо, и его голос прозвучал почти как вздох.

— Тебе нужно остановиться…

— Ладно, хватит, — вмешался Рейн, очевидно, покончив с ситуацией. — Лось, — сказал он, наклонив голову к парню в кузове грузовика, потирающего запястье в том месте, где его скрутила Мейз, — Мейз права: на женщину нельзя поднимать руку. Когда-либо. И уж конечно, ты не поднимаешь руку на женщину своего гребаного дорожного капитана. О чем, черт возьми, ты вообще думал?

— Она могла сломать руку моего брата…

— Тогда твой брат должен проявить немного больше уважения. Ты уходишь, — сказал Рейн убийственным тоном, не терпящим возражений. — Твой брат может остаться, если он придет в себя. Теперь ты уже достаточно испортил эту вечеринку, так что убирайся к чертовой матери, чтобы мы все могли насладиться отдыхом.

Лицо Лося выражало едва сдерживаемую ярость, и он сильно толкнул Мэйз, проходя мимо, едва не сбив ее с ног. Но она никак не отреагировала, просто стиснула зубы и спрыгнула с кузова вслед за ним.

— Мэйз… — сказал Репо, пытаясь дотянуться до ее руки, но она резко отдернула ее.

— Не прикасайся ко мне, мать твою, — прошипела она себе под нос, устремляясь к лагерю.

Я подождала минуту, пока Лось уберется, его брат последовал за ним к воротам, где они оба начали дико жестикулировать, толкая друг друга и, как я предположила, кричать.