— Большая часть, — ответил Репо, пожав плечами.

— А остальная?

— Остальные, кто встал между ним и Лексом.

Я повернулась к Волку, подошла, протянула руку и положила ее на его забрызганное кровью предплечье. Вся его правая рука была в багровых пятнах. В ту же секунду, как мои пальцы коснулись его, он с очередным рычанием отлетел от меня.

— Джейни, детка… тебе нужно дать ему время успокоиться, — сказал Рейн таким спокойным тоном, словно он уже проходил через это раньше.

— Как долго обычно?

Рейн пожал плечами. — Два-три дня…

— Вот черт, — взорвалась я, широко раскрыв глаза. — Я не оставлю его запертым в проклятом сарае на три гребаных дня, чтобы он успокоился.

— Это небезопасно…

— Вы большие, плохие байкеры, действительно большие киски, чем я сейчас? Серьезно? Мне нужно вернуть его в дом и привести в порядок. И, может быть, получится чем-нибудь его накормить. И ему, наверное, нужно поспать.

— Детка, нет.

— Знаешь, что мне очень, очень нравится в том, что я не вхожу в твой клуб маленьких мальчиков? — Спросила я и продолжила, когда он только поднял бровь. — Я не обязана подчиняться твоим приказам. Так что, либо принимай план, либо убирайся. Мне все равно. У тебя дома женщина. И, судя по всему, у Репо есть машина, чтобы заняться любовью. Я справлюсь.

Они обменялись еще одним взглядом, заставив меня мгновенно позавидовать тому, что мужчины, по-видимому, могут вести целые долбаные разговоры всего лишь парой взглядов. Что это было? Репо подмигнул мне и направился к двери, а Рейн направился ко мне. Он остановился, когда наши носки соприкоснулись, его рука поднялась и остановилась возле моей руки. — У тебя немного…

Я отстранилась от его прикосновения, внутренне съеживаясь от того, что временами была так чертовски прозрачна в своих проблемах с прикосновениями. Волк снова зарычал, на этот раз ниже, более угрожающе.

— Полагаю, это означает, что я должен держать руки подальше, а? — Размышлял Рейн, поворачиваясь на каблуках. — У тебя на плече кусок чего-то похожего на кишки, — сообщил мне Рейн, повернулся и направился к двери. — Если тебе понадобится помощь, звони Кэшу. Через полчаса кто-нибудь будет здесь.

С этими словами мы остались одни.

Я глубоко вздохнула, пытаясь сообразить, как лучше поступить, прежде чем повернуться и пойти к нему. Он продолжал пятиться, пока стена не преградила ему путь к отступлению. — Ладно, я ничего не знаю о том, как ты сейчас… осознаешь, но я предпочитаю верить, что Волк, которого я знаю, слушает, так что… нам нужно вернуть тебя в дом, принять душ и избавиться от этой одежды. Я не знаю, как ты справился с этим дерьмом и какие улики оставил, так что нам нужно разобраться с этим дерьмом прямо сейчас.

С этими словами я потянулась и схватила его за руку, соединив наши пальцы. Увидев это, я вспомнила первую ночь, когда он привел меня к себе, погрузив мою обожженную руку в воду раковины, его рука держала мою, чтобы удержать меня на месте.

Я подняла глаза, и его взгляд тоже был сосредоточен на наших руках, и я подумала, что, возможно, он вспоминает, кто я. Но, когда он поднял голову, его глаза все еще были пусты.

— Так пойдем, — сказала я, двигаясь вперед и таща его за собой. Он последовал за мной, и всю дорогу до дома я чувствовала на себе его взгляд.

Но я была слишком поглощена реальностью, которой жила почти девять лет: Лекс Кит больше не был частью этого мира. Он больше не дышал воздухом. Он больше никогда не сможет причинить мне боль, он больше не сможет причинить боль ни одной женщине.

Это мне дал Волк.

Волк дал мне безопасность.

Снова.

Я была в долгу перед ним. Я представляла себе, каково это — встретить новую личность для кого-то с шизофренией, потому что это был человек, которого ты знаешь и о котором заботишься, но в то же время это было не так. Это было странно.

Харлей и Чоппер выпрямились при нашем приближении, склонив головы набок, задрав носы кверху, без сомнения, вдыхая запах крови, исходящий от их владельца. Грузовик Волка стоял на подъездной дорожке, и я секунду смотрел на него, понимая, что мне придется вычистить его, как только я приведу в порядок Волка. Он должен был быть весь в крови.

Я не вела гламурную жизнь, позвольте вам сказать.

— Ну ладно, душ, — сказала я, ведя его в ванную. Я закрыла крышку унитаза и толкнула его на нее. Он подчинился, все еще наблюдая за мной, и я боролась с безумным желанием быть неуверенной. Сейчас он даже не был Волком. Не было никаких причин чувствовать себя более неуверенно рядом с ним, чем я чувствовала бы себя рядом с собаками.

Я потянулась к низу его рубашки, сминая ткань в руках и медленно поднимая ее вверх. Его глаза впились в мои, а руки поднялись над головой, чтобы я могла освободить его от рубашки. Я почувствовала, что с трудом сглатываю, пытаясь удержать взгляд на его лице, когда мое тело как бы умоляло меня посмотреть вниз. Подавив нелепый всплеск гормонов, я расшнуровала его ботинки и стянула их. Потом носки, прежде чем я встала. — Вставай, — сказала я, хватая его за руку и дергая, пока он не встал на ноги. Я указала на его штаны, надеясь, что он, может быть, догадается снять их сам. Но его руки безвольно свисали по бокам, и мне нужно было снять эти штаны, чтобы разобраться с ними и уликами, которыми они были покрыты.

Я глубоко вздохнула и потянулась к пуговице. От прикосновения моих пальцев мышцы его живота напряглись, а изо рта с шипением вырвалось дыхание. Мне нужно было сосредоточиться. Мне нужно было игнорировать тот факт, что мои руки лежали поверх тонкого куска материи, не касаясь его члена. Мысли об этой конкретной части тела должны были держаться подальше от моего мозга прямо сейчас. Я расстегнула пуговицу и потянула молнию, прежде чем успела струсить. Мои руки переместились к его бедрам, чтобы схватить материал и потянуть вниз.

Ну да. В тот момент было практически невозможно не думать об этой конкретной части тела, потому что внезапно она появилась во всей своей красе, твердая и напряженная.

Я отошла от него, потянулась к душу и настроила горячую воду. — Ладно, эм, тебе нужно зайти сюда и смыть кровь. — Я выдохнула, когда не почувствовала движения позади себя. Я обернулась, схватила его за руку и потащила к душу. Он согласно шагнул внутрь и встал под струи. Я задернула занавеску, надеясь, что, когда вернусь, он хотя бы сообразит умыться, пока я собирала его одежду и обувь и выносила их на улицу.

Так долго прибывая здесь, я так и не нашла стиральную машину, и это оставило меня в недоумении, как он умудрился почистить мою одежду с ночи бомбежки. Не зная, чем еще заняться, я опрокинула ведро с каменной солью и наполнила его водой и отбеливателем из кухни, затопив одежду и обувь. Это испортит большую ее часть, но, по крайней мере, уберет ДНК. Я нашла еще одно ведро поменьше и принялась за внутреннюю часть грузовика, которая оказалась совсем не такой плохой, как я ожидала.

В работе в Хейлшторме было много забавного: оружие, бомбы, боевые искусства, размытые границы, которые обычно позволяли нам оказаться на правильной стороне морали. Но, как говорится, это не всегда была гламурная жизнь. Просто невыносимо, сколько времени мы тратим на то, чтобы замести следы, очистить места преступлений, стереть улики. У меня было так много чертовой практики, что я могла делать это во сне. Это было не самое впечатляющее из умений, которыми можно было похвастаться, но временами оно определенно требовалось.

Тридцать долгих и потных минут спустя я вошла в дом, чтобы вымыть пол там, где ходил Волк, вымыла руки в раковине, взяла чистую одежду для Волка, который все еще был в душе, и пошла в ванную.

— Ты помылся? — Спросила я, не ожидая ответа и не получая его. Я отдернула занавеску и увидела, что он стоит под струей воды, которая успела смыть в канализацию изрядное количество крови. Но он не умылся. На самом деле, единственное, о чем ему удалось позаботиться, так это о своем бушующем стояке. Но это было… своего рода облегчение, особенно учитывая то, что мне предстояло сделать сейчас.