– Нет! – возмутилась она, но голос звучал тоньше комариного писка. – Нет! Нет! Нет!!!

Дверь, скрипнув, отворилась шире, а потом с грохотом распахнулась настежь. Непроглядная липкая мгла засасывала внутрь, лишая возможности сопротивляться.

Иди же к нам! Скорее! Скорее! Мы сделаем тебя счастливой! Мы так тебя ждём!

– Нет! – рыдала Вереск. Она шаталась, точно пьяная, и отчаянно цеплялась за скользкие стены, но, повинуясь неведомому колдовству, продолжала идти.

Едва ступив за порог, Вереск провалилась в ледяной мрак. Теперь она не шла, а летела. И не летела даже, а падала. Мгла проглотила её, как акула пескаря, и Вереск неслась куда-то вниз, различая смутные тени и неясные бесформенные очертания. На неё смотрели сотни глаз. Красных, словно раскалённые уголья, жёлтых, точно блики свечей и зелёных, как болотные огни. Призрачные руки тянулись к ней со всех сторон. Цеплялись за подол, хватали лодыжки длинными, покрытыми слизью пальцами. Она слышала стоны и крики, мольбы о помощи и зловещий хохот.

– Не-е-ет! – из последних сил вскликнула Вереск. Она боролась за жизнь так же отчаянно, как в тот день, когда Ладимир спас её. Только тогда она сражалась с морем, а сейчас… – Нет! Нет! Не-е-е-ет!

Падение прервалось так же внезапно, как началось: Вереск плашмя ухнулась на что-то холодное и твёрдое, и боль прошила тело насквозь. Слёзы градом катились по щекам. Рыдания душили. Локти и колени саднило, ладони жгло, в груди кололо при каждом вдохе. Вереск всхлипнула и, закусив губу, перевернулась на бок.

Где я?

Темно. Так темно. Темно, холодно и сыро. Тихо. Где-то гулко капает вода.

Кап-кап-кап. Кап-кап-кап.

Надо встать. Надо найти в себе силы и встать.

Ноги дрожали, но, по крайней мере, теперь они подчинялись её воле. Вереск нащупала стену и, цепляясь за неё, поднялась. Тяжело привалилась к холодному камню. Вздохнула. Куда теперь идти? Что делать?

Сон. Это всё сон. Ночной кошмар.

Простояв, глотая слёзы, целую вечность, она двинулась вперёд ощупью, как это делают слепцы, и очень скоро обнаружила, что стена ведёт её по кругу. Вереск без толку шарила ладонями по шершавой кладке: выхода не было. Ни выхода, ни входа, ни лазейки, ни норы, ни выщерблины. Ничего.

Безысходность заполнила душу и сжала сердце раскалёнными тисками. Мысли в голове путались, сбивались и плясали, точно пьяные матросы на шаткой палубе. Вереск начала задыхаться.

Я умру здесь, – поняла она. – Умру! Меня замуровали, как вторую жену князя Тито. Похоронили заживо. И теперь я умру здесь.

Ноги подкосились, Вереск упала на колени и, вцепившись в волосы, закричала так громко, что легко могла бы разбудить кракена, спящего в проливе Безмолвия.

Звук раздался сверху. Скрежет потревоженной каменной глыбы звучал, как ангельская песнь. Тонкая полоска света становилась всё шире и шире и вот, наконец, Вереск увидела над собой круглое жерло, в которое лился серебристый свет Луны.

– Милостивые небеса! – Голос Ладимира трижды отразился от заплесневелых стен колодца. – Вы как там очутились?

Она не могла толком ничего объяснить, только всхлипывала и тряслась, точно осиновый лист на ветру. Князь закутал её в плащ и обнял. Прижал крепко-крепко. Вереск вдыхала запах его кожи, согревалась в кольце крепких рук и постепенно успокаивалась. Паника отступила, а слабость нахлынула девятым валом. Ладимир, наверное, почувствовал это, и подхватил Вереск на руки.

Какой же он сильный. Какой настоящий.

Вереск с ужасом обнаружила, что они находятся у подножья Солёного утёса, откуда до замка не меньше мили по горной дороге. Волны шумно бились о прибрежные скалы, над морем плыла сиреневая дымка, а на небе зажглись первые звёзды, далёкие и холодные, как осколки льда.

Ладимир молчал, и Вереск была бесконечно благодарна ему за это, но понимала – вопросов не избежать.

Что я скажу ему? – думала она. – Ведь он решит, будто я сошла с ума.

И, возможно, окажется прав…

Князь опустился на гладкий валун и усадил Вереск себе на колени. Ночь постепенно вступала в свои права, и солёный ветер становился холоднее.

– Я бы мог раздобыть нам лошадь, – прошептал князь, касаясь губами её макушки. – Но тогда мне придётся...

– Не надо! – Вереск судорожно вцепилась в его рубашку. – Не оставляйте меня одну, умоляю вас! Я… Я смогу идти.

– Уверены? – Он поднял её лицо за подбородок.

– Д-да. Только вот... отдохну немного.

Вереск зарылась носом в широкую грудь и закрыла глаза. Должна быть, она задремала, потому что ей чудилось, будто она летит. Не падает, как в той зловещей, полной страхов комнате, а именно летит – всё выше, и выше, и выше...

Проснулась она в постели, которую уже привыкла считать своей. В камине тихо потрескивали дрова, за окнами завывал ветер, а рядом с кроватью, на колченогом стуле, сидел Ладимир. Вид у него был угрюмый и совершенно измученный: плечи поникли, на лбу пролегли морщины, взгляд, обращённый глубоко в себя, выражал мрачную сосредоточенность.

– А... очнулись, наконец. – Он вскинул голову, когда Вереск открыла глаза. – Как вы?

– Хорошо, – ответила она, хотя полной уверенности не чувствовала: комната плыла перед глазами, потолок кружился а к горлу подкатывал ком. Во рту было сухо, точно в пустыне. – Как я сюда попала?

– Гораздо интереснее, как вас угораздило очутиться в заброшенном колодце в миле от замка. – Губы князя скривились в усмешке, но глаза оставались серьёзными. – Ну же, милая сирена. Ничего не хотите поведать? Учтите – номер с потерей памяти не пройдёт: это уже было.

– Я... – Вереск судорожно сглотнула. Она так и не придумала, как лучше выкрутиться. Но заставить себя солгать не сумела, поэтому решила сказать правду. Если князь после этого сочтёт её сумасшедшей... что ж, так тому и бывать. – М-мне кажется, я видела... видела нечто... странное.

– Что именно? – Ладимир резко подался вперёд. – Призрака?

– В-возможно...

– Как он выглядел? – Вереск думала, он рассмеётся, или отпустит пару колких шуток, но подобной реакции никак не ожидала. Ладимир нахмурился пуще прежнего: морщины на высоком лбу теперь напоминали борозды, синие глаза потемнели до черноты, а на скулах заиграли желваки. – Как выглядел этот ваш призрак, Вереск?

– Ну... Это... Это была женщина и... в общем... она... ну... У неё... У неё не было лица.

– Совсем?

– Совсем.

– Мне пора идти. – Князь поднялся, опрокинув колченогий стульчик. Вереск заметила, что у Ладимира подёргивается уголок рта, а кулаки крепко сжаты. Что бы это значило?

Ему что-то известно о безликой девице?

– Я немедленно пришлю к вам лекаря, – бросил он уже у двери. – Отдыхайте и постарайтесь больше не попадать в передряги. Я уже устал вас спасать.

– Простите, что доставила столько хлопот, милорд, – бесцветным голосом промолвила Вереск. Она чувствовала себя опустошенной, как бочка эля после праздника Весны.

– И ещё. – Он замер на пороге. – Если участие в отборе невест претит вам настолько, что вы готовы спрятаться в колодец, можете не ходить. Моё приглашение остаётся в силе, но выбор за вами. Так что решайте, милая сирена.

Глава четырнадцатая

Милда смотрела на неё, как на умалишённую. Старческий лоб сморщился, точно сушеная слива, седые брови поползли вверх.

– Как по мне, вы просто глупы. – Она никогда не добавляла «миледи», если поблизости не наблюдалось Ладимира. А тут, на кухне, среди кастрюль, жбанов, разделочных столов и гирлянд разнообразной снеди, князь вообще никогда не появлялся.

– Вы вправе думать, как считаете нужным, – парировала Вереск, завязывая накрахмаленный передник. Невзрачное платье служанки сидело как влитое и казалось гораздо удобнее розового наряда из шёлка и парчи.

– Если станете на стезю прислуги, никогда больше не будете хозяину ровней, – ворчала старуха. – Вы потеряете уважение милорда раз и навсегда.