А потом выпадет первый снег. Как всегда неожиданно. Из домов повылезают люди – восторженные, удивлённые, словно и не в Сибири живут. Казалось бы, что диковинного в снеге? Это ведь происходит год за годом. Как можно быть не готовым к тому, что неизбежно наступит?

Как оказалось, можно. Ещё как можно.

«Ты вернёшься в Тайгу один», – мелькнула мысль, и в груди невыносимо засвербело. Захотелось курить. Я попытался успокоиться. Попытался поймать то бездумное тягучее состояние, которое порой наступает, когда очень долго всматриваешься в вид за автомобильным окном.

За грязными стеклами проплывали разрушенные посёлки. Поросшие бурьяном улицы, покосившиеся заборы, дырявые крыши. «Неужели в этих домах до сих пор кто-то живёт?» – подумал я. Безобразные кривые постройки торчали из земли скелетами, словно все эти деревни давным-давно похоронили, но земля их не приняла, и выдавила сгнившие избы наружу.

Посёлок, в который мы ехали с Лерой, был совершенно не похож на эти мёртвые земли. Там, в Роще, всё ещё жила русская сказка, которую не коснулись годы. Будто дух места, спрятавшись за тайгой, пережил все войны, голод, развал страны, а главное – стремительно надвигающееся будущее и перемены, не щадящие никого.

В моём будущем до перемен оставалось меньше трех дней…

Мне стало интересно, где она сейчас? Где её видит Лера? Может, она сидит рядом – вот здесь, на заднем сидении? Или летит вслед за машиной? В белом сарафане, с чёрными глазами.

В молодости я был знаком со смертью чересчур близко. Каждый день чувствовал её дыхание. Смерть стала для меня живой. Бывали моменты, когда приходилось заходить одному в грязные, насквозь пропитавшиеся вонью притоны, сжимая в кармане лишь зажигалку. К счастью, никто так и не кинулся на меня с ножом, и не ударил ничем тяжелым. Максимум, что случалось – это немного брани и чуть-чуть дерзких жестов. Правда, и они пропадали, когда и я показывал свои зубы. Общаясь с пьяными уголовниками, я, словно заходил в клетку со львами. Не показывать страх. Не суетиться. Знал, что стоит немного проявить слабость, и шанс того, что незримая спутница прикоснётся, тут же взлетит до небес. А я вовсе не хотел взлетать до небес. Тем более я догадывался, что мне скорее в другую сторону – туда, ближе к земному ядру.

«Рай, ад… Такие сказки…» – подумал я. В мире нет ничего доброго, как нет и злого. А значит, нет ни небес, ни преисподней. Всё – сказки. Нет ничего после смерти. Одна лишь тьма. Да и тьмы, наверное, нет. Просто ничего».

– Чего-о? – заворчал водитель, – чёты машешь мне палкой своей? Приехали, твою мать.

Нас остановили на посту. Полицейский сообщил таксисту, что тот забыл включить фары, и пригласил для составления протокола.

– Кажется, это надолго, – сказал я. – Пойдем, подышим воздухом?

Лера кивнула, и мы вышли из машины.

Рядом с полицейским постом оказалось кафе. Оттуда тянуло жареным мясом.

Не сговариваясь, мы с Лерой пошли на запах. Купили по порции шашлыка, . Встали за высокий столик на улице – так, чтобы увидеть водителя, когда тот выйдет от полицейских.

– Много нам осталось?

Вопрос вогнал меня в ступор. Потом я понял, что Лера имеет в виду лишь дорогу.

– Через час будем на месте, – сказал я, взглянув на часы. – Ещё двенадцати нет. Успеваем.

Лера посмотрела в сторону и улыбнулась, прикрыв на секунду ресницы. Я почувствовал себя идиотом.

– Прости.

– Всё хорошо. Забудь.

Я уткнулся в тарелку. «Успеваем». Нашёл, что брякнуть.

Лера съела кусочек мяса и одобрительно замычала.

– А у них тут вкусно.

– Хочешь, приготовлю что-нибудь вечером? – предложил я.

– Хочу.

Лера отвернулась и глубоко вздохнула.

Я достал сигарету и закурил. Дым погасил неприятную щекотку в груди, которая разрасталась последние два часа из-за нехватки никотина. Какая же глупость, подумал я. Курить табак – всё равно, что отрубить себе ногу и радоваться каждый раз, когда надеваешь протез. Потерять покой, чтобы вновь и вновь обретать его.

Подумав об этом, я вспомнил, что скоро потеряю Леру.

– Какая же гадость, – сказала Лера.

Ей всегда был отвратителен этот запах и вечно пахнущие руки табаком.

–Выброси сигарету. – О чём задумался?

Я не ответил.

– Что ты сказал Вите? – жена притворилась, будто не заметила моего молчания.

– Насчёт?

– Насчёт дома.

Я пожал плечами.

– Просто попросил пожить пару дней. Витя согласился.

Лера взглянула на меня с таким выражением, словно я должен был немедленно извиниться.

– Ты планируешь остаться на все три дня?

– Разве ты не этого хотела?

– Я думала, мы вернемся в воскресенье утром.

– Зачем? – не понял я.

– Тебе не кажется, что иначе будет некрасиво по отношению к Вите. Ты знаешь, что будет. Все эти процедуры, осмотры… Участковый в грязных ботинках. Давай лучше уедем домой пораньше.

– Лер, пожалуйста, не хочу об этом…

– Не пытайся надеяться на чудо. Мы это уже проходили.

– Лер…

– Послушай меня, – голос Леры стал низким и громким. – Я не просто так тебя об этом прошу. Чем дольше ты бегаешь от неизбежного, тем меньше времени нам остаётся. Пойми… Я хочу быть с тобой. Именно с тобой – с настоящим. С искренним и прямым. С таким, которого я и полюбила. Пожалуйста… Я не хочу, чтобы в последние дни ты бегал от разговоров и боялся меня задеть. Или избегал каких-то тем, потому что они приносят боль. Я прекрасно знаю, что ты чувствуешь. Мы проходили это. Вместе проходили. Пожалуйста, давай не будем повторять ошибок.

Она говорила и говорила, а я в какой-то момент вдруг перестал её видеть. Слёзы выступили сами собой – предательски, неосознанно. Я пытался сдержать их, пытался не показывать слабость и прятал глаза, склонившись над столиком. Мне было стыдно перед женой, и я делал вид, что борюсь с залетевшей соринкой, но от осознания того, насколько глупо и жалко сейчас выгляжу, становилось ещё хуже, и мне приходилось задерживать дыхание и прикусывать губы, чтобы хоть как-то погасить накатывающий приступ.

Её ведь увезут, разденут, разрежут на части. Вчера я купил ей крестик. – В воскресенье его снимут. Это сделает санитар: сначала небрежно задерёт волосы и откинет их в сторону, на секционный стол, потом будет долго материться выковыривая цепочку из волос. Потом… Захотелось закричать и сломать что-нибудь.

– Тебе нужно поспать, – сказала Лера.

По телу разлились знакомые волны тепла. Лера держала меня за руку.

– Постарайся подремать немного в машине. Хотя бы полчаса. Это поможет.

– Я закажу такси на утро воскресенья.

– Забудь. Я передумала.

– Что?

– Мы останемся. Только поспи чуть-чуть, пожалуйста. А когда проснёшься, мы уже будем в Роще. Поспи. Тебе предстоят тяжелые три дня. Многое случится. Многое придётся увидеть.

– О чём ты говоришь?

– Ты поймёшь. Позже. Пока тебе просто нужно немного поспать. Идём. Вон кстати, наш водитель.

Я кивнул, и мы пошли к машине.

Чувствуя, как в груди всё рвётся от боли, я думал лишь об одном. Как мне жить дальше, после того, как эти три дня закончатся

Я проснулся, когда машина остановилась. Протёр глаза. Осмотрелся.

Дом стоял на краю посёлка. Сюда вела лишь одна дорога. Лес окружал дом с трёх сторон, листва шумела повсюду.

Дом был гнилой, бревенчатый. Я посмотрел на крышу и вспомнил, как мы с Витей пытались её починить. Крышу мы с ним так и не сделали, а из пяти дней проработали максимум сутки. Закончилось всё тем, что спустя неделю в палату железнодорожной больничке влетела Лера. Она вежливо попросила врачей удалиться, а потом с матом и проклятиями избила меня прямо под капельницами. Это был последний случай, когда я уходил в запой.

Вспомнив об этом, понял, что в ближайший месяц мне нельзя приближаться к спиртному. Если начну теперь, то больше уже не выплыву.

– Блин, сдачи не будет, – сказал водитель, крутя в руках две пятитысячные купюры. – Мельче нет?