Жизнь устремлялась к изобилию, А прервалась на редкость глупо, И осквернила все усилия Брезгливая ухмылка трупа.
Андрей Добрынин
И Бог не спас от этих крайностей, Поскольку, рассуждая строго, Судьба, сцепление случайностей, Значительно сильнее Бога.
1999
Андрей Добрынин
Заботы мира, здесь я не ваш, Вот оно - все, что стоит иметь: Бутылка муската, сыр и лаваш, Чеснок, помидоры - добрая снедь.
И не найдется прочней преград, Нас отделяющих от забот, Чем дикие розы и виноград, Образовавшие зыбкий свод.
Падает ветер в листву стремглав, Тени текут по белой стене, И предвечерний морской расплав Лучами сквозь листья рвется ко мне.
А к ночи бессонный ветер морской Бессвязной речью займет мой слух. Пусть его речь и полна тоской, Но эта тоска возвышает дух.
Лишь в одиночку стезю свою В пространствах мрака можно пройти, И я за мужество с ветром пью, Которое нам так нужно в пути.
1999
Андрей Добрынин
Чем развлекаются джентльмены. Коль выпадает день худой? Да уж не бабами, конечно, А выпивкою и едой.
Они жуют неторопливо, Блаженно глядя на закат, И попивают потихоньку Благоухающий мускат.
Когда же в голове джентльмена Вино произведет сумбур, Откинувшись на спинку кресла, Он начинает перекур.
От табака перерастает Сумбур в полнейший разнобой, И вежливо джентльмен заводит Беседу вслух с самим собой.
И если ходом разговора Джентльмен не удовлетворен, То, даже чуть разволновавшись, Учтивость соблюдает он.
И он учтивостью ответной И пониманием согрет. Так мало в людях этих качеств, А иногда и вовсе нет.
1999
Андрей Добрынин
Едва поэт увидит даму, Как сразу подберется весь И у него в районе срама Начнутся жжение и резь.
Лишь срочное совокупленье Его спасет от этих мук. Его особое строенье Загадка для земных наук.
Оно-то и влечет поэта Брать с ходу даму за корму, И дамы понимают это И снисходительны к нему.
Иначе он сердиться станет, Кричать, как птица дубонос, Ну а когда кричать устанет, То разразится ливнем слез.
Затем кидается он в драку, Схватив дубину или плеть, И коль не сломит задаваку, То может даже заболеть.
А он и так ведь от лишений Похож на собственную тень; Ведь то, о чем так просит гений, Мужьям дается каждый день.
Так пусть же хоть от этой муки Поэт окажется спасен И пусть поношенные брюки Без страха сбрасывает он.
Пусть даму наслажденья судно Помчит на алых парусах, Пусть будет ей светло и чудно, Как ясной ночью в небесах.
1999
Андрей Добрынин
Ждет луна переклички шакалов и сов, Чтоб над морем взойти из-за горных лесов, И та мертвая зыбь, что колеблется в нем, На востоке засветится мертвым огнем.
Кто-то в зарослях что-то сухое грызет И по морю свечение тихо ползет. Этот свет с кудреватых изгибов резьбы, На откосе торча, отряхают дубы.
Не смутив полнолунья зловещую тишь, Среди звезд вдруг забьется летучая мышь И метнется к лицу, словно черный лоскут... Я отпряну - и вот он, обрыв, тут как тут.
Там на белых каменьях вздыхает волна, Искры лунные словно всплывают со дна, И смещается к западу передо мной Область зыби светящейся вслед за луной.
Старый дом под дубами - в изломах теней, Но другие изломы острей и грозней: Ухмыляются трещины полной луне Под плющом погребальным на светлой стене.
Скоро сбудутся злые заклятья луны И обрушится берег в объятья волны Вместе с живностью всею недоброй ночной, Вместе с домом, деревьями, вместе со мной.
1999
Андрей Добрынин
Стихи мы пишем дни и ночи, И цель простая перед нами: Чтоб женщин ласковые очи При чтенье полнились слезами.
Все деньги тратим мы на ручки, Пеналы, ластики, тетрадки, Чтоб женщин слабенькие ручки От чувств тряслись, как в лихорадке.
Мы над стихом не понарошке Сто раз слезами обливались, Чтоб женщин худенькие ножки Под грузом чувства подгибались.
Стихи сильнее, чем наркотик, Лишь если чувство в них клокочет, И женский выпуклый животик Тогда о чувстве забормочет.
Сумели мы накал экстаза Придать поэмам и поступкам, И это было видно сразу По женским пересохшим губкам.
Поэт сорвет цветы Венеры На самых потаенных тропках... Писать не буду, зная меру, О гениталиях и попках.
Но если сладкая тревога Войдет и в эти части тела, Тогда любую недотрогу Склонить к любви - простое дело.
1999
Андрей Добрынин
В светящейся осенней дымке, Елеем умягчавшей дали, Слова любви, как невидимки, Безостановочно летали.
Они вдруг проносились мимо, Вам щеки ветерком овеяв, К нам низлетевшие незримо Из благосклонных эмпиреев.
Я только шевелил губами В такт шуму лиственного свода, А разговаривала с вами Сама прелестная природа.
Она в уста мои влагала Те доводы, из-за которых Дорога наша пролегала В цветную глушь, в дремотный шорох.
От речи ласково-мудреной Головка ваша закружилась, И на скамье уединенной Непоправимое свершилось.
Я с фронта наседал и с тыла, А вы лишь покорялись слепо, Но это жизнь вас обольстила, А на нее пенять нелепо.
Что толку сетовать и плакать И на меня валить все это Теперь, когда дожди и слякоть Сгубили ваше бабье лето?
Тараном плотского соблазна Вас жизнь безжалостно пронзила. Взгляните на меня бесстрастно Ведь мне такое не под силу.
С холодным взором, с миной мрачной В стране любви я - чужеземец, Гонимый всеми хмырь невзрачный, Плешив, квадратен и приземист;
Писака - вечно без копейки, Дворовой пьяни верный кореш... Но жизнь свела нас на скамейке, А с жизнью шибко не поспоришь.
Андрей Добрынин
Все это жизнь - лучи и дымка В прорехах лиственного свода И ваш растлитель-невидимка, Красавец в облике урода.
1999
Андрей Добрынин
Толпа в период разорения На нас, поэтов, смотрит строго Ей все мерещится, что гении Не трудятся, а тратят много.
Мы жизнь ведем недостохвальную,
1) Я этой истины не прячу , Но иногда мы колоссальную Приносим обществу отдачу.
Поэт в домашней тихой пристани От жизни спрятаться не может, И взгляд его, холодный, пристальный, Людей чувствительных тревожит.
Он видит всю их подноготную И он расстроен тем, что видит. Начало грубое, животное Он в людях люто ненавидит.
Толпа поэту не указчица, И ей, что в скверне закоснела, Он демонстрирует изящество Души, а иногда и тела.
