Онвар начал. По незнанию взял рыжую, которой танцевала Инва.

– Ой, как горячо! Риррит, давай проверим её – я боюсь, что, может быть, у нас здесь вирус!

– Нет.

Парень открыл рот. Хотел поспорить. Не стал. Вернулся взглядом к столу. Интуитивно взял второй труп из импровизации Инвы. Но отпустил. Взял третий. Не комментировал. Я запомнил это. Онвар – пассивный телепат. Может, третий класс. Может, развивает способность с нуля. Я пригляделся. На щеке дрогнул мускул. Подавил улыбку. Да. Учится. Хорошо.

Я стал следить за его работой. Положил руки на связи для контроля. Онвар плохо чувствовал тусклые связи. Работал только с основной. Часто дёргал. Тащил. Агрессивно. Перегружал. Я сбил его на две боковых. Онвар не удержал. Потерялся. Я перехватил тело. Травмировать груз недопустимо. Это не наши материалы. Не Центра. Уже чужие.

Поезд покачнулся. Снова сбавил скорость. И стал набирать. Скрежет стал слишком громким. От сердца поезда по связям прокатилась цветастая эмоциональная волна. Прорвалась через металл гермохранилища. Почему? Настолько сильный энергетический всплеск свидетельствовал о серьёзной патологии камня. Она сильно повлияла на наши внутренние связи. Я скинул Онвара с них и положил тело. Закрепил. Сосредоточился. Ждал плохого. Я оказался прав.

Возник импульс. Сверхсильное возмущение от камней. Через металл. Через гармонику самоцветного сердца, мои перчатки и в тела. Я встал в контроль намертво. Предотвратил повреждения. Свёл их к нулю. Не совладал. У тел одновременно открылись глаза. Распахнулись в серую толщь потолка бессмысленные чистые хрусталики. Поезд дёрнуло. Сильно. Потом стало тише. Будто спокойно. Словно буря улеглась. Ложь.

Онвар принялся за другой труп. Не заметил всего произошедшего. Он весь вспотел от перенапряжения ещё при работе с первым. Я отдал ему знак окончания практики. Визуально и на уровне связей. Он не заметил. Пыхтел. Глядел в стекло. Я выкинул его из поля.

– Эй, ты что? – Он поднял на меня глаза. Из носа текла кровь. – Риррит, почему ты так смотришь на меня?..

Удар. Мощный. Пробрал весь поезд. Волна добралась мгновенно. Я услышал страшный шум. Казалось, я нахожусь в самом его эпицентре. Ощущаю его даже не ушами, не кожей. На мгновение я подумал, что он оглушил мою душу. Я укрепил тела на местах. Растворился в них. Теперь у меня стало сто шестьдесят три сердца, сто шестьдесят три пары глаз, рук и ног. Я прирос своими телами к поверхностям, проверил крепления. Напряг каждый мускул, каждую клеточку, что только составляло моё тело. Чтобы принять основной удар. Я ждал его вместе с перепуганным сердцем поезда. Понимал, что сейчас доберётся до нас. Очень ясно. Внутри меня вспыхнули два противоречивых чувства: надежда на смерть и страх перед ней. Что будет, если часы останутся одни здесь? Если удастся умереть? Второй удар. Чудовищный, холодный.

В этот момент контроль почти сорвался. Ударная волна прокатилась хлёстко, ввергая меня в беспомощность. Нагрузка мгновенно и многократно увеличилась. Я направил все силы на то, чтобы сохранить сосредоточенность. Стремясь сократить возможные повреждения внутри груза, я вынужденно сбросил часть тел с контроля. Удержался в нескольких. Оценил размер дополнительной нагрузки и создал новую арку баланса. Но вернуться контролем в остальные тела оказалось слишком тяжело. По опыту я определил, что причиной, скорее всего, служит дефект перчатки. Левой.

Я сделал вздох. Глубокий, длинный, забирая воздух всеми грудными клетками, что сейчас принадлежали мне, и на выдохе перенёс всю полноту нагрузки на правую руку. Моя собственная личность размылась. Почти перестала существовать. Только где-то далеко в памяти, как в мутной воде, поблёскивала мысль: продержаться до возвращения остальных и уходить. Продержаться и отступить назад. В небыль. В странное рыхлое одиночество, так непохожее на эту яркую сосредоточенность. Чистую, как острый ланцет.

Очень скоро я чуть ослабил контроль, выделив визуальную составляющую в одном из тел. С момента удара прошло совсем немного времени, может две или три секунды, и сейчас катастрофа ещё разворачивалась. Ещё проглатывала нас, отправляя в своё, полное боли и страха, чрево.

Бросило влево. Под действием силы удара вагон накренился. Крен рос всё больше, пока вагон не упал набок, ныряя в объятия бури, но даже после этого его продолжило тащить. Там, за боками вагона, песок набросился на тело поезда и теперь желал растворить его в себе, растереть наши кости и плоть в порошок. Развеять прах в неистовом беге над бесплодной землёй. Я почувствовал удар в район виска. Освещение вагона померкло. Скоро свет вовсе погас.

Вагон всё тащило по камням пустошей, но скорость падала, паника в сердце локомотива затихала, сменяясь болевым шоком. Чувством неискупимой вины. Холодным тихим ужасом. Это случилось. Это случилось наяву. Локомотив допустил ошибку. Ошибка обернулась трагедией. Кто-то погиб.

Мы почувствовали ещё один удар. Совсем мягкий, больше похожий на соприкосновение. Вагон замер. Я отпустил контроль ещё немного. Вернул себе осознание личности. Быстро проверил тела, убедился, что груз не пострадал. Начал медленно отпускать трупы, оставляя за собой лишь самое необходимое. Привыкал опять к тому, что я состою только из одного комплекта внутренних органов и конечностей. Мой контроль отползал от тел, как уходит восвояси приливная волна.

И вот я остался один. Вокруг бились сто шестьдесят два немного чужих сердца.

С часами всё в порядке. Не пострадали.

Освещение вернулось. Мигало. Я проверил связи. Герметичность не повреждена. Но мерцание света свидетельствовало о повреждении саркофага. Я осмотрел себя. Левая рука болталась. Пальцы не шевелились, но кости целы. Повредил плечо. Точнее – позже.

Снял с повреждённой руки перчатку. Убрал. Могу справляться одной.

– Я нашёл! Нашёл! – это кричал Онвар. – Я могу подцепить здесь и открыть дверь!

– Не трогай, – приказал я.

– Ты не понимаешь – её заклинило! Мы замурованы! Заперты! Мне одному не справиться! Возьми ещё три тела на перчатку – помоги мне! Если хватит веса, то замок сможет сработать! Он должен сработать! Он такой старый, он может закрыться навсегда, Риррит!

Я не проявил в отношении Онвара какой-либо агрессии. Не попытался его оглушить. Управляться с телами одной рукой – неординарная задача. Уделять внимание чему-то ещё – рискованно. Возможно, парень ещё соображал. Вероятно, мои слова могли помочь ему справиться со стрессом.

Я попытался снова:

– Если вагон повреждён, то, открыв дверь, мы испортим груз. Снаружи – буря.

– Ты не понимаешь – мы заперты! Замурованы! Поезд сошёл с рельс! Остальные все умерли! Дверь не открывается! Нас не вытащат! Помоги же мне! Риррит, помоги же! Мне! Мы здесь задохнёмся!

Паника. Жаль. Он мог оказаться полезен. Я улучил мгновение и между ударами сердец вырубил его, взяв на перчатку.

Огляделся. Свет всё ещё вёл себя нестабильно. Я тщательно проверил связи. Сердце локомотива в шоковом состоянии. Его связи недоступны. Наши собственные – потускнели. Всё больше обнаруживалось признаков повреждения саркофага. Вероятно – камней. Я не мог начать диагностику физического оборудования из-за травмы и нагрузки на сознание, возросшей из-за неё. Пришлось ждать.

Боль в руке мешала. К тому же, судя по всему, я действительно повредил голову. Игнорировать дискомфорт не выходило. Лучше бы купировать болевые ощущения. Но чтобы сделать это, придётся снова рисковать. Снимать на время груз с перчатки. Резкое уменьшение нагрузки могло привести к потере сознания. Это недопустимо.

Мысленно я пополз внутрь груза, размывая восприятие собственного тела в чужих. Боль потускнела. Это произошло оттого, что сознание стало воспринимать повреждение как менее значительное. Оно занимало теперь немного места в моих телах. Возникла иллюзия, что, если моё тело умрёт, я сам не погибну, ведь у меня ещё так много тел. Это ложь разума. Никто не смог так выжить.

Я уравновесил боль. Достиг комфорта. Стал ждать. Время опять потекло. Как река течёт, обтекая камни. Кажется, им всё нипочём. И это пагубная иллюзия. Иллюзия возможности жизни.