…И звуки воды под ногами – шлеп, шлеп… Идешь по асфальту, мокрому после дождя. По дороге слева едут машины, разбрызгивая из-под колес мокрую жижу, по тротуару бегут люди… И ты одна из них.
Слышишь голос.
– Ну… На что ты готова ради денег?
Смотришь на закрытую дверь и знаешь, что он там. Он намеренно ее не открывает. Ждет. Ты молчишь. Ты знаешь, что сейчас будет. Тебя это пугает и…
– Я тебя спрашиваю! – более грубо говорит голос, после чего раздается шлепок ремня по двери.
– Пошел в жопу, урод! – отвечаешь ты.
Знаешь, что именно так и надо отвечать. Такая игра. Пусть разозлится как следует.
– В жопу, говоришь?!! Сейчас!!! Готовь ее! Сейчас все будет! – раздается за дверью.
– Да ни черта не будет! – орешь ты в ответ.
– Ну все, сука, сейчас я накажу тебя!!!
– Да ты даже наказать не сможешь! – отвечаешь ты и ждешь. Это была последняя твоя фраза перед тем, как он зайдет.
– Ах ты…
Он входит в комнату, разъяренный, с ремнем в руках, хватает тебя за руку, тащит на кровать, кладет на живот, одной рукой держит за шею, другой стаскивает трусики и…
Шлеп… шлеп… Ты ощущаешь удары ремня, кричишь, ругаешь его последними словами, но… Тебе это нравится…
Такого клиента у меня еще не было. Но она – именно то, о чем мечтал бы, пожалуй, любой на моем месте. Ну действительно, какой прок от тех, кто приходит, чтобы помочь ребенку определиться с выбором профессии, или отучить его курить или драться, или еще что-то? А большинство именно с тем и приходит.
– Знаете, Саша начал курить, и мы не знаем, что с этим делать…
– А что вы уже делали?
– Отец как узнал, чуть не убил его.
– Не помогло?
– Помогло на неделю… А потом опять пришел домой, а от него куревом пахнет.
Или два раза в год позовут в военкомат на призывную комиссию; раздаешь тесты на несколько сотен вопросов, анализируешь потом результаты и делаешь один и тот же вывод: годен. Но от этого хоть какая-то польза: так или иначе, пусть и заочно, изучаешь разнообразие человеческих душ и удивляешься ему. В остальном же, по сути, – бестолковая трата времени.
В общем, это не совсем та работа, которую можно себе представить, если насмотреться фильмов о великих психиатрах, психотерапевтах, психоаналитиках и прочих подобных. Впрочем, это касается любой профессии.
Один мой товарищ отучился на инженера, и его работа совсем не похожа на деятельность Леонардо да Винчи, изобретавшего летательные аппараты или что-то там еще: составляет дурацкие сводки о работе какой-то установки и передает их вышестоящему. Если лет через пять он научится делать это более ловко, может быть, поднимется по карьерной лестнице на ступеньку выше. И так до следующего раза.
Другая знакомая отучилась на стоматолога и, полная энергии, начала карьеру в государственной поликлинике. Там ее ждала убогая обстановка, кабинеты на три кресла, дрянные материалы, допотопное оборудование, плохие инструменты и план на пятнадцать пациентов в день, по пятнадцать минут на каждого. Пациенты по вечерам выплевывали поставленные утром цементные пломбы, проклинали отечественную медицину и молодую докторшу, которая плохо и быстро лечит. Она же после ужина впадала в тоску, потому что уже скоро, утром, нужно было идти на работу, которая совсем не оправдала ее наивных студенческих ожиданий и которую она уже через месяц возненавидела всей душой.
Так что моя профессиональная участь после института оказалась не лучше и не хуже, чем у большинства других: я попал на преимущественно неинтересную, рутинную и не приносящего особого дохода работу. Но это меня не слишком-то расстраивало, потому что, во-первых, мною все еще владело то ощущение, которое бывает только в молодости, суть которого в том, что весь мир перед тобой и вот-вот все случится: дела стремительно пойдут в гору и ты достигнешь своих высот; а во-вторых, у меня был план. План, может быть, простой и наивный, но все же лучше, чем вообще никакого: я рассчитывал поработать здесь года два-три, так сказать, чтобы получить хоть какой-то стаж и маломальское представление о том, как работают казенные учреждения, оказывающие психологическую помощь. Затем я хотел найти работу получше, в какой-нибудь частной клинике, а после открыть собственную практику. Конечно, на это требовались деньги, но годам к тридцати я рассчитывал кое-что заработать, чтобы арендовать хотя бы кабинет. А что касается клиентов, то я надеялся, что к тому времени у меня их будет достаточно, чтобы иметь постоянную занятость и, как следствие, постоянный доход.
Но по-настоящему интересных случаев пока что было мало. И этот, о котором я рассказываю сейчас, случай с Алиной, был действительно первым таким: от него мне часто становилось не по себе, и забылся он не сразу. Вернее сказать, он и теперь не забылся, но просто перешел в такую фазу воспоминаний, когда событие можно достать из памяти без особых эмоций, еще разок изучить со всех сторон, хорошенько вспомнить детали и написать о нем книгу. Собственно, ее вы сейчас и читаете.
А когда все это происходило – каких только чувств и мыслей у меня не возникало, вплоть до того, что зря я выбрал эту профессию, может быть, надо пересмотреть свою жизнь и заняться чем-то другим. Но, слава богу, ничего такого я не сделал. Это было бы совсем глупо.
История, которую я сейчас рассказываю, на самом-то деле не слишком психологическая. То есть не о работе психолога как она есть, потому что ее-то как раз, можно сказать, и не было. Может быть, в этом и заключалась моя ошибка… Но я говорю себе (и теперь вам), что таким было ее желание. Друзья, просто друзья. И никаких психологических штучек.
Я даже привожу здесь записи некоторых наших разговоров, и хотя с точки зрения врачебной этики это выглядит не лучшим образом, но, как я уже сказал, речь не вполне о лечении или психологической помощи. Но зато так… так все же правдивее, чем пересказывать. К тому же о том, что я записываю наши беседы, она знала и делать это разрешила, а потом позволила использовать эти записи, как мне вздумается.
– Вы не против, что я буду записывать наш разговор?
Она с любопытством посмотрела на меня своими большими карими глазами, а потом опустила взгляд и ответила тихо:
– Думаю… думаю, я не против.
Что-то в этом ответе показалось мне странным – сама эта реакция, этот взгляд, эта покорность в конце, как будто преодоление… Впрочем, сейчас я рассуждаю более осознанно, зная ее достаточно близко. А тогда что-то просто мелькнуло и заставило меня объяснить подробнее:
– Я обычно делаю запись беседы, потому что потом мне проще возвращаться к некоторым моментам, чтобы все обдумывать…
Я не успел договорить.
– Я же сказала, что согласна, – перебила она таким тоном, словно давно уже решено: разговор окочен, и мне следовало это понять.
– Ну ладно, – произнес я, слегка озадаченный.
– Простите. Что-то я сегодня нервная, – сказала она. – Я понимаю, что так будет удобнее. Конечно записывайте.
…Ты заходишь в подъезд пятиэтажки, поднимаешься на третий этаж, подходишь к двери арендованной квартиры и в который раз думаешь, что еще год назад ни за что бы не поверила, что будешь жить в этой дыре. «Впрочем, не такая уж и дыра, – возражаешь сама себе, – особенно если вспомнить детство и забыть ту гадость, которая была после. Все возвращается на круги своя».
Открываешь дверь, разуваешься, ставишь туфли на маленькую обувную полку, отмечаешь про себя, что они мокрые, немного грязные и неплохо бы их почистить, но откладываешь это на потом.
– К черту, – говоришь сама себе, распрямляешься, снимаешь куртку, вешаешь ее на крючок и смотришь в зеркало.
Зеркало маленькое, с обшарпанной рамкой. Невольно думаешь, сколько разных лиц оно видело, в том числе и тех, кого уже нет в живых.
– Много их было, наверное… – говоришь ты.
А потом, словно опомнившись:
