- Не знаю, малая.

   Девочка выпячивает нижнюю губу.

   - А когда он проснётся?

   Один из мужчин, тот, чей возраст можно назвать преклонным, качает головой. Наклоняется ближе, пытаясь рассмотреть отметины на шее сына. Девочка предпочитает их не замечать. Великая ли важность - синяки! Она вновь обращается к брату:

   - Вадимчик, ты теперь герой!

   Бледные губы дёргаются, обнажая верхние зубы. Ответ едва различим:

   - Герой космического экспресса.

   Отец трёт лысину.

   - Малая, иди-ка, посиди с мамой в коридоре. Мне надо поговорить с важным дядей.

   Чмокнув брата в щёку и попрощавшись, малышка убегает. Взгляд мужчины в летах обрушивается на полноватого, неряшливого полицейского в чине лейтенанта. Сам он был высок и сух, подтянут, в безукоризненно отглаженном костюме. Золочёная оправа очков ловит солнечные блики - за окном ясный зимний полдень.

   - Ну, рассказывайте, - говорит он, заложив руки за спину.

   Полицейский, впрочем, не торопится. Он, стоявший в ногах у больного, обходит койку слева и заглядывает в лицо лежащего молодого человека с отстранённым интересом вышедшего на покой профессора, читающего статью одного из своих учеников.

   Высокий мужчина неуютно шевелится. На его лысине проступают капли пота.

   - Если честно, не думал, что мой сын на такое способен.

   - На самом деле, немногие способны похвастаться тем, что в одиночку обезвредили преступника.

   - Я видел фотографии.

   - Это засекреченные архивы, - лейтенант бросает короткий взгляд на собеседника.

   - У меня связи. Кроме того, это мой сын, и я имею право знать всё.

   Отец больного качает головой, и в этот момент на его лице мелькает самое настоящее потрясение. Всего на доли секунды, после чего вновь скрывается за щитом морщин.

   - Я и подумать не мог... для этого ведь нужен характер. А он всю жизнь был мягким, как гнилой жёлудь.

   Полицейский ослабляет галстук, оголяя красную шею.

   - Каждый способен найти в себе курок, - мягко говорит он. - Иным просто не хватает времени. У кого-то уходит на поиски вся жизнь - долгое блуждание в потёмках, чтобы в конце концов изобрести для себя свет. Ну а кому-то достаточно нескольких секунд концентрированных эмоций. Так сказать, взрыва, чтобы расчистить проход к внутренним сокровищам.

   На его губах вдруг появилась улыбка.

   - Простите мне эту лирику. До того, как примерить погоны, я работал санитаром в приюте для душевнобольных. Много читал Кена Кизи и Дэниела Киза, делал, так сказать, полевые наблюдения. Было бы неплохо, если бы вы дали ему время спокойно выйти из этого состояния...

   Мужчина в летах дёргает плечами.

   - Хватит ходить вокруг да около. Всё, что мне нужно по состоянию здоровья моего сына, я узнаю у врачей. Приступайте. Про барбитураты я уже в курсе, можете опустить, но как в поезд вообще попал этот маньяк?

   Лейтенант вздыхает и начинает рассказ.

   Место, которое везде

   1. Место-которого-нет

   Вот уже второе десятилетие люди сходили с ума по естественности.

   Нет, они называли её не стилем ретро, хотя, по мнению многих, это самое подходящее название, они называли её возвращением к корням, близостью с природой. Такие люди шли на угнетение приобретённых функций организма. Извлекали из тела пластик и силикон и размахивали ими, завывая что-то вроде: "Я свободен от этой дряни! Мне этого не надо!" Хотя о том, чтобы отказаться от линзы, никто из них даже не мог заикнуться.

   Именно на такого регрессора я сейчас смотрел. В обиходе их называли простаками. Сначала было другое название - "дурики", но по мере того, как таких дуриков становилось всё больше, к ним начали относиться серьёзно.

   Горизонтальный лифт мчит нас сквозь полуденный город, а я, расположившись на сидении, поглядываю на сидящую напротив девушку. Симпатичная. Бледная кожа, естественный цвет стриженных ёжиком волос. Видимо, никакими биоускорителями её родители не баловались.

   Я наблюдаю сразу с двух сторон - из моих глаз и из её собственных. Одновременно за ней и за собой. Линза в моём левом глазу исправно транслирует картинку из её линзы. Я в пальто и шляпе -- обыкновенный усталый пассажир. Мода позапрошлого года, самая неприметная на свете одежда. Девчонка не знает, что я слежу за ней через пространство - если конечно не заинтересовалась счётчиком посещений и не сумела обойти мою простенькую защиту. Пока же я остаюсь анонимом, вуайеристом, который подглядывает в чужую замочную скважину. В пространстве, несмотря на всю его открытость, таких полно.

   - Ну и что на этот раз тебя настораживает? - спрашивает Дональд, мой цифровой друг.

   - Слишком всё логично, - отвечаю я и ловлю себя на мысли, что так отвечал уже десятки раз. - Полностью открытая жизнь, никаких секретов.

   Дональд крошечной пиктограммой ютится на самой границе линзы, словно муха, севшая на объектив камеры. Он полностью оцифрован и обычно приходит в шкурке серого котёнка, чтобы поточить когти о стенки моего черепа. Мы дружим уже четыре года.