— Бедная моя! — пробормотал он и приложил ладонь ко лбу Сабрины. Сокрушенно вздохнув, он обнял Сабрину, невзирая на тревожный возглас, слетевший с ее губ. — Она неважно себя чувствует.

— Потерять ребенка — тяжкое испытание, — с искренним сочувствием откликнулся Гоуэйн Мак-Гиннис.

— Чтобы оправиться после такого удара, требуется не мало времени, — добавил Джеймс Мак-Грегор.

— Я абсолютно… — начала Сабрина, но Слоан поспешно прервал ее.

— Дорогая, тебе незачем беспокоиться о положении сиу, да еще в такое время! Тебе необходим отдых, — твердо заключил он и с принужденной улыбкой обернулся к сидящим за столом: — Прошу простить нас. Пожалуйста, продолжайте ужин. — С этими словами он повел Сабрину к лестнице, удерживая ее так, чтобы никто из присутствующих в зале не заметил ее сопротивления.

Пинком распахнув дверь в комнату Сабрины, Слоан положил жену на постель. Она тут же попыталась встать, но Слоан придержал ее, пригвоздив к постели весом своего тела.

— Что все это значит, черт возьми? — осведомился он.

Сабрина закрыла глаза и перестала вырываться.

— Насколько мне помнится, ты сам потребовал объяснений. Я несколько раз пыталась уклониться от них.

— Ты делала это лишь для того, чтобы распалить мое любопытство.

— Неправда! Слоан, мне плохо…

— Какое удобное совпадение! Чертовски удобное! Но со мной этот номер не пройдет, особенно после твоей сегодняшней выходки. Открой глаза, нам надо поговорить.

Сабрина послушалась.

Она вновь была бледна, болезненно бледна, а глаза казались особенно яркими. Они мерцали при свете камина, и Слоан обнаружил, что никак не может отвести от них взгляд. Внезапно Сабрина превратилась в утонченную красавицу южанку, оказавшуюся во власти человека, которому подобало вести себя по-джентельменски.

— А теперь объясни, что все это значит?

Она покачала головой.

— Это я должна требовать объяснений! — неожиданно выкрикнула она. — Объясни мне, почему ты должен вернуться в страну сиу и вести борьбу с самим собой!

— Черт возьми, Сабрина, мне незачем бороться с собой!

— Как бы не так!

Он выпрямился и скрестил руки на груди.

— Сабрина…

— А если я стану настаивать на своем желании отправиться куда-нибудь в другое место?

— Куда?

— Не знаю, куда угодно.

— Сабрина, времена меняются, но жены неизменно следуют за мужьями, куда бы те ни направились. Так устроен мир.

— Слоан, времена и вправду меняются, и теперь белые воюют с сиу! Они убивают сиу, а индейцы уничтожают белых. Вот в чем все дело!

Даже если бы Сабрина ударила его, Слоан не был бы до такой степени изумлен ее яростными и небезосновательными нападками.

— Вот как? Боюсь, ты не понимаешь всей сложности происходящих событий. Нет, Сабрина, белые не истребляют сиу только потому, что они индейцы, и даже среди так называемых враждебных племен есть немало воинов, которые отказываются убивать белых женщин и детей, несмотря на то что в войне погибло немало мирных индейцев.

— Неужели в пылу сражения кто-нибудь станет разбираться, кто ведет войну достойно, а кто нет?

Она покачала головой. — Слоан, поверь, я устала от постоянной борьбы. Я не хочу жить в вечном страхе перед индейцами. Я понятия не имею, что значит быть женой офицера, и еще…

— И еще тебе не нужен муж-метис, — вставил Слоан.

Она стремительно опустила глаза. Слоан взял ее за под бородок и вынудил смотреть себе в лицо.

— Я заставлю тебя относиться ко мне иначе, — вкрадчиво пообещал он.

Сабрина покачала, головой.

Они стояли совсем рядом, их тела соприкасались, и хотя Слоан понимал, что должен отгонять от себя всякие мысли о плотской любви, он не удержался. Сохранять спокойствие было невозможно, особенно теперь, когда в глазах Сабрины смешались страсть и гнев. Кровь прилила к ее щекам; губы манили, как терпкое вино. Внезапно схватив Сабрину в объятия, Слоан в диком, неукротимом порыве впился в ее губы. Он впитывал сладость рта, дразнил и ласкал его языком, пока тело Сабрины не стало покорным и податливым… Борьба завершилась.

Слоану казалось, что вместо крови по его жилам струится раскаленная лава. Он так долго мечтал обнять ее, так упорно боролся с вожделением…

Наконец он прервал поцелуй и уставился в поблескивающие глаза Сабрины.

— Сабрина, будь я чистокровным сиу, ты сегодня же отправилась бы со мной домой. Ты дала мне клятву, так не вздумай нарушить ее. Не заставляй меня возвращаться сюда за тобой.

— Слоан… — с дрожью прошептала она.

— Нет, Сабрина, не надо протестовать и спорить. Я уезжаю, спорить нам некогда. У меня нет времени бороться с желанием задушить или овладеть тобой. Но предупреждаю еще раз: не вздумай нарушить клятву.

Он подхватил Сабрину на руки, не обращая внимания на испуганный возглас, бережно положил ее на постель и вышел из комнаты.

В ту же ночь он покинул замок, начав путешествие верхом по горам Шотландии, залитым лунным светом.

Следующий день Слоан провел в Глазго. Ему посчастливилось найти место на корабле, вскоре отплывающем в Америку.

Наблюдая, как удаляется шотландское побережье, Слоан мрачнел с каждой минутой. Он терялся в догадках, не зная сдержит ли Сабрина клятву. Суждено ли им когда-нибудь вновь увидеться друг с другом?

Они непременно будут вместе.

Потому что он вернется за Сабриной, если не дождется ее. Ни шторм, ни ураган, ни война с индейцами не остановят его.

Утвердившись в своем решении, Слоан повернулся и подставил лицо ветру, глядя на запад.

Предположения Джеймса Мак-Грегора полностью оправдались: крепкая здоровьем и юная Сабрина оправилась всего за несколько дней и теперь чувствовала себя превосходно. Казалось, никакой беременности и выкидыша не было и в помине.

Но как ни странно, отсутствие тошноты причиняло ей Душевную боль. Это недомогание было неотъемлемой частью ожидания ребенка. Сабрина изнывала от тягостного ощущения потери и не могла понять себя. Она была здорова, чувствовала себя так, словно могла пробежать миллион миль, и вместе с тем ее мучила немыслимая, болезненная пустота внутри. Ее томило одиночество.

Мир необъятен — в этом Сабрина убедилась, оказавшись в Шотландии.

А Слоану пришлось вернуться в Дакоту.

Она вздохнула и положила голову на подтянутое к груди колено.

— Сабрина!

Обернувшись, она увидела, что за ее спиной стоит Дэвид Даглас в килте цветов его клана.

— Вернись в замок, детка. Ветер похолодал, вскоре ударят морозы.

Она улыбнулась и покачала головой:

— Мне не холодно. Мне нравятся краски земли и воды.

Дэвид уселся рядом с ней на траву, сорвал длинный стебель и зажал его в зубах, глядя на озеро.

— Прекрасная земля… Она похожа на края, которые мой отец полюбил, очутившись на западе Америки.

Сабрина поерзала на месте. Ветер и вправду похолодал, но ей нравилось его прикосновение к коже. Она улыбнулась, глядя на Дэвида Дагласа. Дэвид и Ястреб были похожи, но Ястреб больше походил на индейца. Как странно… Ростом братья почти не отличались, сходство усиливали ярко-зеленые глаза. Разделенные почти половиной земного шара, они ухитрялись сохранять крепкую дружбу.

— Значит, ты будешь скучать по этой стране, когда вернешься на родину? Она улыбнулась:

— Моя родина — Мэриленд.

Он покачал головой:

— Сама по себе земля везде одинакова. Мой отец полюбил Дикий Запад потому, что тот край суров, как север Шотландии. Родина — место, куда человек стремится душой и сердцем. Где тебя ждет муж.

Сабрина перевела взгляд на гладь озера.

— Не все сиу — необузданные варвары и убийцы, — продолжал Даглас.

Сабрина равнодушно пожала плечами.

— Дэвид, что странного в моих опасениях и предубеждении? После множества кровопролитных нападений…

— Их совершали и индейцы, и белые…

— Но у меня белая кожа. Я видела, как индейцы напали на караван переселенцев, как убивали женщин и детей…