Март, выслушав Линаэвэн, вздохнул:

— Вот видишь, ты снова стремишься обмануть. Некоторые думают, что просто такова натура твоего народа, как у орков тяга к жестокости. Но я, как и Повелитель, думаю, что вас просто так воспитали. Вот сейчас ты только обещала мне остаться со мной, а теперь говоришь, что хочешь уйти в темницу.

— Когда я сказала тебе, что останусь, то и не думала тебя обманывать; да и станет ли искусный обманщик тут же сам рассказывать о своем обмане? — дева грустно улыбнулась: Саурон, конечно же, никогда не скажет Марту, что врал. — Ты неверно понял меня, или я тебя. До того я сказала твоему господину: «Я пойду на кухню только при условии, что после буду жить, как мои товарищи, в подземелье». Я раздумывала над тем, буду ли я впредь приходить сюда, и согласилась приходить; а не над тем, не пойти ли мне снова в гости к Саурону, чтобы ночевать в комнате, на шелковой постели, когда другие остаются в темнице…

Март слушал Линаэвэн и с горечью видел все то, о чем говорил Маирон.

— Вы все таковы, эльфы, — вздохнул Март. — Ты сказала, что останешься со мной, но подразумевала, что будешь сидеть в темнице; вы обещали, что будете гостями, но подразумевали, что ударите в спину при первой возможности. Ты говоришь, что вы не обманщики, и явно веришь в то, что говоришь, но это лишь значит, что ваш ум настолько затянут пеленой, что ты даже не видишь несоответствия и свои обманы.

Увы, наверное, Повелитель прав, и все они безнадежны. Однако Маирон был так бесконечно благороден в своем сердце, что продолжал попытки до них достучаться, хотя и понимал, что это почти бесполезно.

Линаэвэн печально покачала головой:

— А ты, говоря: «Останься со мной», подразумевал: «Иди в гости к моему Повелителю и беседуй с ним», так? — она провела рукой по волосам. — Если бы ты хоть однажды мог увидеть, сколько несоответствий в том, что говорил ты… Насколько странно и неразумно, скажем, уверять того, кто видел событие своими глазами, что он, мол, не знает, как было на самом деле, а ты, не видев, не расспросив свидетелей и участников, слыша в одном-единственном пересказе, твердо знаешь, как все было. И как считаешь, если я сказала прежде Саурону, что пойду в темницу, а после решила не разделять участь товарищей, но спать на мягкой постели и принимать ванну, то в этом не было бы обмана? Или ты сочтешь меня обманщицей, как бы я ни поступила и что бы ни выбрала?

Март вспыхнул, услышав такие слова от эльдэ.

— Когда я звал тебя остаться со мной, я говорил именно то, что говорил! И если для эльфов обычное дело быть двуличными, не надо так же думать о людях! Если ты говорила, что тебе так противно быть гостьей Повелителя, ты могла бы стать моим гостем, Маирон будет только рад и не возразит. Но ты и меня задумала обмануть, а теперь говоришь мне о несоответствиях?! Я видел все своими глазами, Повелитель показал мне то, что видел и помнил. И он ни разу не обманул ни меня, ни кого-то при мне, так с чего мне отвергать его слова и верить тебе, деве из народа, так легко отказывающегося от своих слов? Маирон доказал мне, что ему можно верить, а что сделала ты? Сказала, что останешься со мной, хотя все это время собиралась уйти в подземелье, наверняка, чтобы я начал уговаривать Повелителя отпустить ради тебя и остальных пленников, что желают ему зла?

Март негодовал и с трудом сдерживал себя в руках. Ведь предупреждал его Повелитель: не верить эльфам, их прекрасным лицам и голосам, помнить, что от них всегда надо ждать подвоха. А он хорош, поверил, купился на ее притворные слезы…

— Ты возмущаешься, когда я только предположила, что ты можешь намеренно говорить неправду; а все это время обвинял меня и мой народ, — тихо и устало ответила Линаэвэн. — Многие твои слова были жестоки, Март, хотя ты и не замечал этого. Какое зло сделал нам твой господин, ты знаешь, сколько бы ни говорил о том, что это необходимо. Какое зло я сделала тебе? А видеть своими глазами и видеть глазами твоего господина это не одно и то же; маиар способны показывать и ложные видения, это Воплощенные не могут солгать мыслью. Никаких козней против тебя я не строила. Ты спрашивал, вернусь ли я в свою комнату, поэтому я даже не думала, что ты говоришь о том, чтобы поселиться вместе с тобой, а не продолжить готовить. И это тот страшный обман, причинивший тебе много вреда, которым ты так возмущен? — Линаэвэн продолжила нарезать овощи, но не могла не прибавить. — И уж конечно, я не ждала, что тот, кто считает правильным пытки моих друзей, будет уговаривать их отпустить. Да и не послушал бы тебя твой господин, если бы ты и стал… Ты не веришь не только мне, ты не веришь и собственному разуму. Ты ведь даже не задавался вопросом, как могут безоружные пленники причинить зло могущественному духу в захваченной им крепости, среди многих орков и других Темных духов.

Март выслушал эльдэ и уперся ладонями в стол. Как же тяжело и изматывающе оказалось говорить с ней.

— Ты ничего не знаешь о Повелителе, Твердыне, всех нас и не пытаешься узнать, но ненавидишь нас и не скрываешь это. И когда я говорю только о том, что сам вижу, о том, как ты и твой народ играете словами, ты говоришь, что мои слова злы и жестоки. Но как же вы, эльфы, не понимаете, что это несправедливо? Вы ведете войны против Севера и еще обвиняете нас в том, что страдаете в этих войнах. Ты постоянно пытаешься поймать меня в ловушку слов, словно важна только очень четко проговоренная формулировка, а все, что не оговорено заранее, то можно не учитывать и использовать, как будет удобно. И коль так, я отвечу тебе: нет, я не стану жить с тобой в одной комнате, и не только потому что негоже жить вместе мужчине и женщине, но и потому, что я не знаю, как доверять тебе, и что ты сделаешь из неуговоренного, пока я сплю. Но если ты останешься как моя гостья, то я буду приходить к тебе в комнату, говорить с тобой, гулять с тобой, готовить с тобой, но при условии, что ты обещаешь, что не отравишь или иным образом не испортишь пищу. — Март боролся с желанием сжать пальцами виски, его голова разрывалась от боли после этого изматывающего разговора с выросшей среди неверных теней эльдэ. — Конечно же, Повелитель не отпустит тех, кто хочет зла его народу, даже сойди я с ума и проси его об этом. А вам нет нужды причинить вред немедленно, вы много видели, вам достаточно вернуться и принести весть своим, и готовиться к новой войне.

Линаэвэн видела, что Марту тоже было тяжко. Он был околдован и обманут, а она заговорила с атаном слишком резко, будто с тем, кто сознательно избрал Тьму.

— Тебе тоже тяжело говорить со мной, как и мне с тобой? — спросила она. Все же беорингу было проще: он не тревожился за участь товарищей, не ожидал худшего от будущего, не страдал от плена, как страдала она. Но именно этот разговор был тоже тяжел для него, ведь Март был совершенно уверен, что Саурон знает истину, а она слепа и обманута… Эльдэ было больно за дортонионца, но разве тут помогут обвинения? — Мне жаль, что я не сдержала себя, и жаль, что ты считаешь меня чудовищем, способным отравить своих товарищей или тех дев, что приходили в ванну. Идя сюда, я решила есть то же, что сама приготовлю: чтобы, если еда окажется отравлена, я пострадала вместе с другими. Но тогда я даже не знала, что буду готовить вместе с тобой, а не отнесу товарищам приготовленное неизвестно кем. И, конечно, я не испорчу пищу. — Она покачала головой. — Должно быть, ты опять не поверишь, но эльдар не способны намеренно плохо приготовить, сшить или сковать, — по крайней мере, Линаэвэн верила в это. — Пленных нолдор заставляют ковать оружие против своих, не опасаясь, что клинок окажется хрупким или обратится против владельца. Не стану я делать и что бы то ни было с тобой во сне против твоей воли; нарушать ваш обычай я не хочу, — о традиции, запрещающей женщинам и мужчинам атани (или только народа Беора?) жить вместе Линаэвэн не знала. — Но если я вернусь в ту же комнату, орки могут счесть, что я в гостях у Саурона, а я, конечно, не пойду следом за ними к нему на ужин…