– Он что-нибудь сказал тебе?

– Нет. Но, похоже, собирался. – Джорджия открывает кухонный шкафчик, достает упаковку кексов «Яффа», вынимает один и кладет в рот целиком. Жует и глотает, затем вздрагивает. – Он напугал меня до потери пульса, – говорит она. Ее взгляд падает на белое вино Кейт. – Можно мне глоток? Чтобы успокоить нервы? – спрашивает Джорджия.

Кейт закатывает глаза и передает бокал дочери.

– Ты бы узнала его? – спрашивает Кейт. – Если бы увидела снова?

– Пожалуй. – Джорджия готова сделать третий глоток, но Кейт забирает у нее бокал.

– С тебя хватит, – говорит она.

– Но я пережила травму! – возмущается Джорджия.

– Вряд ли, – говорит Кейт. – Но это тебе урок. Даже в таком якобы «безопасном» районе нужно сохранять бдительность.

– Я ненавижу этот район, – бросает Джорджия. – Я не понимаю, зачем вообще здесь жить, если в этом нет необходимости.

– Ты права, – соглашается Кейт. – Мне самой не терпится вернуться домой.

Это съемный дом, временное жилье. Их собственный дом, в миле отсюда, пострадал от просадки. Они решили, что пожить какое-то время в таком «шикарном» месте – это приключение. Они не подумали, что в шикарных районах полно шикарных людей, которым не очень нравится тот факт, что поблизости живут другие люди. Они не думали о неприветливых домах с охраняемыми воротами, о том, насколько жуткими будут, по сравнению с их шумной улицей в Килберне, эти тихие, зеленые, застроенные особняками улицы. Им и в голову не приходило, что пустые улицы могут быть куда страшнее, чем улицы, где полно людей.

Немного погодя Кейт подходит к эркеру в своей спальне в передней части дома и снова отодвигает занавеску. Тени голых деревьев скользят по высокой стене напротив. За высокой стеной – пустой участок, на котором снесли старый дом, чтобы освободить место для чего-то нового. Кейт иногда видит, как грузовики задним ходом въезжают в ворота между деревянными строительными щитами, а через час появляются снова, с кузовами, полными земли и щебня. Семья Кейт живет здесь уже год, и до сих пор нет никаких признаков того, что там роют котлован под фундамент или с инспекцией приезжает архитектор в строительной каске. Это самая редкая вещь в центре Лондона: пространство без какого-либо назначения, просто пустырь.

Кейт думает о своей дочери, сворачивающей за тот угол, вспоминает страх в ее голосе, представляет шаги у нее за спиной, дышащего ей в затылок незнакомца. Как же легко, думает Кейт, проломить дыру в щите, затащить с улицы девушку, надругаться над ней, даже убить и спрятать ее тело на этом темном, непонятно кому принадлежащем пустыре. И сколько времени потом потребуется, чтобы ее найти?

– Вчера вечером Джорджию напугали.

Роан отрывается от ноутбука. В его бледно-голубых глазах моментально появляется страх.

– Как именно напугали?

– Она немного испугалась, возвращаясь от метро. Думала, что кто-то увязался за ней.

Вчера вечером Роан пришел домой поздно. Кейт лежала в постели, слушая тявканье лисиц на пустыре напротив их дома, наблюдая сквозь тонкую ткань занавесок за колышущимися тенями ветвей снаружи, видя, как они извиваются, словно толпа зомби, и думала обо всем.

– Как он выглядел, тот мужчина, который преследовал тебя? – спросила она Джорджию в тот вечер.

– Обычно.

– Обычно – это как? Он был высокий? Толстый? Худой? Черный? Белый?

– Белый, – сказала она. – Обычный рост. Обычное сложение. Скучная одежда. Скучная прическа.

Странно, но заурядность этого описания заставила Кейт занервничать больше, чем если бы Джорджия сказала, что мужчина был настоящий громила с татуировкой на лице.

Кейт не может понять, почему чувствует себя так небезопасно в этом районе. Пока их дом ремонтируют, страховая компания предложила платить до 1200 фунтов стерлингов в неделю за временное жилье. За такие деньги они могли бы найти на своей улице красивый дом с садом, но по какой-то причине увидели в них шанс пережить приключение, пожить другой жизнью.

Просматривая в газете рекламные объявления о недвижимости, Кейт увидела объявление о шикарной квартире в шикарном доме в Хэмпстеде. Оба их ребенка учились в школе в Суисс-Коттедж, Роан работал в Белсайз-парке. Хэмпстед был ближе к обоим местам, чем их дом в Килберне, а значит, они могли добираться до школы или работы пешком, а не пользоваться метро.

– Смотри, – сказала она, показывая рекламу Роану. – Четырехкомнатная квартира в Хэмпстеде. С террасой. Двенадцать минут ходьбы до школы. Пять минут до твоей клиники. А Зигмунд Фрейд жил когда-то неподалеку! Согласись, было бы весело, – беспечно сказала она, – пожить какое-то время в Хэмпстеде?

Ни Кейт, ни Роан не являются коренными лондонцами. Кейт родилась в Ливерпуле и выросла в Хартпуле. Роан родился и вырос в городке Рай, в Сассексе, недалеко от побережья. Оба открыли для себя Лондон, уже будучи взрослыми, не имея ни малейшего представления о состоянии тамошней демографии. Подруга Кейт, всю жизнь прожившая на севере Лондона, отозвалась об их временном адресе так: «О нет, я бы не хотела там жить. Там никто друг друга не знает». Увы. Кейт не знала об этом, когда подписывала контракт о найме квартиры. Она не думала ни о чем, кроме поэзии почтового индекса, близости к живописному центру деревни Хэмпстед и знаменитой голубой мемориальной доски на доме Зигмунда Фрейда за углом.

– Может, теперь тебе стоит встречать ее из школы и вместе идти домой? – сказал Роан. – Когда она гуляет по вечерам?

Кейт представляет реакцию Джорджии, скажи она ей, что отныне будет сопровождать ее во всех ночных вылазках из дома.

– Роан, ей пятнадцать! Да она встанет на дыбы!

Он бросает на нее взгляд, каким пользуется все время, взгляд, который говорит: «Коль уж ты взяла принятие решений на себя, тебе придется возложить на себя и полную ответственность за все малоприятные последствия твоих решений. Включая возможное изнасилование/избиение/убийство нашей дочери».

Кейт вздыхает и поворачивается к окну. В стекле ей видно отражение мужа и свое собственное, смутный образ их брака на его срединном этапе. Они женаты уже двадцать пять лет и, вероятно, будут женаты еще столько же.

За окном идет снег. Густые хлопья крутятся в воздухе, напоминая помехи на экране телевизора. Снег размазывает их отражения. Наверху слышны приглушенные шаги соседей, американо-корейской пары, чьи имена она никак не может запомнить, хотя при встрече они улыбаются и жизнерадостно здороваются друг с другом. Откуда-то издалека доносится завывание полицейских сирен. Но в остальном тихо. Эта улица всегда такая тихая, а снег делает ее еще тише.

– Взгляни, – говорит Роан, слегка поворачивая к ней экран ноутбука.

Кейт опускает очки для чтения со лба на нос.

– «23-летняя женщина подверглась сексуальному насилию в Хэмпстед-Хите».

Она шумно вздыхает.

– Да, но, – возражает она, – это же Хэмпстед-Хит. Я бы не хотела, чтобы Джорджия гуляла там одна по вечерам. Я бы не хотела, чтобы оба наших ребенка гуляли там одни.

– Похоже, это третье нападение за месяц. Первое было на Понд-стрит.

Кейт на миг закрывает глаза.

– Это в миле отсюда.

Роан не отвечает.

– Я попрошу Джорджию быть осторожной, – говорит она. – Я скажу ей, чтобы она звонила мне, когда будет возвращаться домой поздним вечером.

– Хорошо, – говорит Роан. – Спасибо.

– Я знаю, кто это был! – восклицает Джорджия. Она только что ворвалась в кухню вместе с Тилли. Сейчас ровно половина пятого, и они обе в школьной форме. Они приносят с собой в квартиру порыв зимнего холода и атмосферу паники.

Кейт поворачивается и смотрит на дочь.

– Кто был? – говорит она.

– Тот жуткий тип! – отвечает Джорджия. – Тот, что шел следом за мной прошлой ночью. Мы его только что видели. Он живет в том странном доме через дорогу. В том, где на подъездной дорожке стоит это огромное кошмарное кресло.