Каждый раз, выезжая по делам за пределы своего района, она внушала себе, что должна проявить себя с лучшей стороны. Тогда, может быть, что–то изменится в ее жизни. Вспомнив вчерашние слова Теда: “Не усложняй, Джен!” – задумалась. Какие изменения ей нужны?
Ей тридцать один год, у нее любимый и любящий муж, чудесные дети. Они живут в городе, который Джен полюбила с первого взгляда. У них великолепный дом, где все до последней мелочи подобрано со вкусом, где мановением пальца она может поменять, что захочет. Обойди комнаты от чердака до подвала – здесь все совершенно. Джен не тратит время на уборку – о чистоте заботятся нанятые Тедом помощники. Все вопросы с деньгами решает Тед. Сколько стоит содержание дома, образование детей, семейные путешествия и развлечения – она понятия не имела. Джен могла делать, что хочет – гулять, читать, спать, заниматься спортом или просто до одури смотреть телевизор – порядок был налажен и поддерживался без ее участия.
И что она хочет изменить? Ей вспомнилось кафе на углу, в котором она ужинала почти каждый день, когда была студенткой. Шум, веселье, друзья вокруг, самая неправильная еда, которую только можно себе представить. Тогда было так легко… Нет, она обожает свою семью, ей хорошо с детьми, хорошо с мужем. Так чего же не хватает? Может, надо просто повзрослеть?
Джен взглянула на часы – и для начала, например, научиться не опаздывать. Давно пора выходить! Поколебавшись, взяла с полки ключи от машины. Она максимально избегала садиться за руль, но сегодня ей надо в супермаркет за продуктами, а это далековато, чтобы идти пешком. Да и на встречу она уже успевала только на машине. Джен сделала несколько глубоких вдохов и напомнила себе: сила, уверенность, открытость.
И все-таки у входа в клинику она припарковалась на десять минут позже назначенного. Запыхавшись, вбежала в приемную, готовая к тому, что ее сеанс отменили из-за опоздания. Но оказалось, что доктор Джонс и сам где-то задерживается. Секретарша с извиняющейся улыбкой провела ее в кабинет, принесла воды. Джен упала в кресло и перевела дух.
Когда встал вопрос, что Джен нужна помощь, Тед нашел лучшего в городе психиатра. Джен сначала было все равно, кто выписывает ей таблетки и три раза в неделю копается у нее в голове, а когда поняла, что не доверяет этому врачу, муж ей объяснил, что сейчас, в середине лечения, переходить к другому категорически не рекомендуется. Поразмыслив, он добавил: «Я слышал, доктор Джонс собирается на пенсию. Когда он уйдет, подумаем о том, чтобы найти замену».
Передав Джен на руки специалисту, которому верил безоговорочно, Тед никак не вмешивался и никогда не разговаривал с доктором о ее болезни, никогда больше не бывал в этой клинике, куда Джен уже года три ездила регулярно, как на работу. Сначала четыре раза в неделю, потом два, а сейчас исправно раз в неделю, по четвергам.
Джен подумала, что за прошедшее время доктор ни капли не изменился. Все такой же худощавый, немного сутулый, светло–русые волосы такие же густые, голубые глаза непроницаемы, без всякого выражения. Во время консультаций он надевал очки в тонкой золотой оправе, но Джен давно заметила, что в них простые стекла. Это был просто фокус, просто маска солидного внимательного врача, которая должна была впечатлить пациентов.
Белый халат тоже работал как маскировка. Однажды Джен была на приеме у доктора последней. Когда психотерапевтический сеанс закончился, она вышла из клиники, перешла дорогу и села в машину. Ей всегда нужно было минут десять побыть в тишине, чтобы прийти в себя после выматывающих допросов доктора Джонса.
Через некоторое время из клиники вышел незнакомый, но очень уж заметный мужчина. Почему-то Джен никогда раньше там его не видела, а если бы видела, обязательно бы запомнила: черные джинсы, кожаный ремень усыпан заклепками, короткая кожаная куртка расстегнута и открывает черную водолазку. Широким шагом он двинулся к перекрестку, и тут Джен заметила, что у него классические начищенные до блеска туфли – она сразу их узнала, потому что на сеансах всегда сидела, уставившись в пол. Этим мужчиной был доктор Джонс. В тот момент узнавания он как раз повернул голову и посмотрел, казалось, прямо на нее. Джен окаменела от неожиданного холодного ужаса. Без привычного белого халата мужчина выглядел агрессивно, жестко, даже хищно. «У скольких еще людей в этом городе двойная жизнь? – с тоской подумала тогда Джен. – Почему все не то, чем кажется?»
Последнюю пару лет доктор все собирался закончить практику, но пока так никуда и не уехал, несмотря на свои планы. Каждый год он откладывал свою отставку: «Не могу бросить пациентов!» – объяснял всем. На самом деле Джен подозревала, что он боится изменений еще больше, чем его клиенты.
Сегодня она обрадовалась, что время консультации сократится. Она лучше тихо посидит в одиночестве, вместо того, чтобы отвечать на дурацкие бесполезные вопросы.
Кабинет доктора, как ни странно, ей нравился. Здесь было очень уютно: большой письменный стол у окна, темно-зеленые шторы, мебель под старину, а может, и на самом деле антикварная – благородная, теплых медовых оттенков. Два темно-коричневых кожаных кресла, потертые корешки книг в шкафах, клетчатый красный плед на диване. Невероятно, до чего атмосфера кабинета не совпадала с характером его хозяина. Джен готова была поклясться, что обстановкой кабинета занимался кто угодно, только не он сам. Может быть, нанятый дизайнер, или его жена, или даже секретарша. В любом случае, тот человек больше сошел бы за психолога, чем холодноватый рассеянный доктор Джонс. К тому, кто с любовью создал эту комнату, она бы обратилась за помощью с открытой душой.
Вдруг в коридоре послышались шаги. Джен покраснела, будто доктор мог догадаться, что она думает о нем, разгладила юбку на коленях, стараясь натянуть ее пониже. В ту же секунду в кабинет вошел доктор Джонс. Незаметно бросив быстрый взгляд на часы, Джен с облегчением увидела, что до конца сеанса осталось тридцать минут.
Доктор и не подумал извиниться за опоздание, небрежно поздоровался:
– Как ваши дела, миссис Мэнсон? О чем вы хотите мне сегодня рассказать?
«Ни о чем! – подумала Джен. – Можно я просто пойду домой?» Времена, когда она пыталась искренне выговориться на таких встречах, давно миновали. Когда-то были и слезы, и рыдания, она металась и мучилась в попытках найти решение, ее душа истекала кровью. Но в ответ получала лишь холодный взгляд уставшего ученого. Сейчас Джен приходила только потому, что без рецепта нельзя было получить лекарства от ночных кошмаров. В то же время, молчание и уклончивые ответы не устраивали доктора, он будто клещами начинал вытягивать из нее слова. Поэтому Джен снова разгладила юбку на коленях и тихо начала рассказывать про свой последний приступ.
– Так-так, очень хорошо, и что дальше? Хм, очень интересно, и что потом? – машинально время от времени произносил доктор. Когда Джен особенно злилась, ее так и подмывало проверить: а что, если она станет пересказывать сказку про трех поросят, он заметит? Или так же машинально проговорит: «Да что вы, это очень любопытно, мы непременно это обсудим!»
– Ну что ж, все идет прекрасно, как я вижу! – бодро заключил он, когда она закончила свой рассказ. И начал монотонно рассуждать, расхаживая по кабинету:
– Деструктивное поведение, проявленное практически и вербально, стало следствием… кхм… защитного механизма идентификации автоагрессии, но впрочем, девиантное поведение подавлено и переведено в другую плоскость, своего рода сублимационный процесс.
Джен мутило от этого псевдонаучного бормотания, которое она слышала уже тысячу раз. Но к ее облегчению, доктор закончил:
– Ну отлично, я так и думал. Итак, дорогая миссис Мэнсон, я выпишу вам другие медикаменты, попробуем новый препарат. А вообще, больше свежего воздуха, прогулок, приятных впечатлений – и вы будете как новенькая совсем скоро.
«Старый козел, – не сдержавшись, выругалась мысленно Джен. – Ты говоришь мне это последние три года». Она аккуратно взяла рецепт, написанный на квадратике бумаги, и попрощалась.
