- Что это вы, Михаил Владимирович?

- Да вот, провинился, а меня застукали.

- Михаил Владимирович, может быть оставите это занятие, поговорить надо.

- Не могу, - смеется Кабатченко, - для меня отдельно законы не пишутся!

Я шепнул дежкому:

- Отпусти ты Михалыча, неудобно же - люди ждут.

А дежком мне:

- Я-то отпущу, но он сам не уйдет. Кабатченко не знаете, что ли?

Да, наряды давались, но их с годами становилось все меньше, и воспринимались они не как наказание, а скорее, как некий символ, обозначающий незначительный проступок. Поэтому человек, уже отмывший ведро, мог обратиться в Штаб путешествия с просьбой вычеркнуть наряд из тетради дежкома, потому что наряд дан несправедливо. Если просьбу удовлетворяли, наряд получал дежком. Так тоже бывало.

За серьезные нарушениея полагалось обсуждение на общем собрании, и это было самым неприятным для человека, хотя никаких наказаний не следовало: поговорят, повыспрашивают, высскажут свое мнение, часто на большом эмоциональном накале, - и свободен. Но все понимали: выслушивать товарищей, когда знаешь, что виноват - далеко не праздник.

Я всегда следил, чтобы законов в группе было возможно меньше.

И как ни подмывало меня предложить что-либо новое, сдерживал себя. Но все-таки два закона мы на Урале приняли. Сколько ни просил ребят обходиться без грубостей, сколько ни стыдил, ни ругал - ничего не помогало. "Дурак", "Чокнутый", "Малахольный", "А ну давай отсюда!" - все еще проскакивало у нас, особенно среди младших. На одном из вечерних собраний я предложил закон, запрещающий оскорбительные выражения, начиная с обращения "Эй, ты!"

Девчонки обрадовались: "Теперь дежурным не надо будет ведра чистить!"

- А цитатами грубить можно? - спросили старшие.

- Это как?

- Ну, вот я говорю: "Идиот" - и тут же добавляю: роман Достоевского.

- Цитатами можно.

Дня три ребята ловили друг друга на грубостях, а потом поутихли, и словесный мусор начал исчезать. Через двадцать и через тридцать лет какой-нибудь турист, обругает в сердцах товарища, а в ответ - смех и аплодисменты:

- Попался! Ведро ему!

Второй закон был посерьезней.

Девчата часто жаловались, что во время дежурства по кухне мальчишки только натаскают дров - и считают себя свободными. Ну, еще ведра почистят. А чтобы варить, так их не допросишься.

Мы выслушивали это с улыбкой, но когда одна девушка по-настоящему обиделась на напарника, начали думать, как это безобразие прекратить.

- Мы пилим, рубим, разжигаем костер, чистим ведра, - возмущались юноши, - а им трудно поварешку в суп опустить! - Есть же, в конце концов, мужская и женская работа!

- Кесарю кесарево, - напомнил я.

- Ну да. И кроме того, мы и варить толком не умеем.

- Правильно, - вдруг сказал командир. - Поэтому предлагаю новый закон: "Девочек от приготовления пищи отстранить. Они выступают только в роли консультантов."

Ох, какой поднялся гвалт! Девочки радостно визжат и хлопают, мальчишки, особенно среднее звено, кричат, что они никогда не варили и всех поотравляют, да и старшие не выражают предельной радости и что-то бурчат в адрес командира.

- В походах готовить должны уметь все, - говорит командир. - И дома это пригодится. В общем, будем голосовать.

Я с Людмилой Яковлевной, конечно, "за". Девочки - тоже.

Несколько парней улыбаются и поднимают руки. Принято!

- Кто завтра дежурный? - спрашиваю.

- Я, - удрученно говорит пятиклассник.

- Поздравляю!

И пошло-поехало. Под смешинки девчонок мужская часть группы начала осваивать новую профессию. И ничего, постепенно начало получаться. Но через год закон пришлось отменить. Девочки сказали, что так они сами разучатся готовить и уж лучше кашеварить вместе. Но дело было сделано: теперь любой мальчишка мог оставаться у костра один и на спор приготовить самые неудобные блюда - например, вечно подгорающую рисовую кашу.

Труднее обстояло дело с выработкой традиций.

В самых общих словах, традиции - это апробированные формы и способы поведения, передающиеся из поколения в поколение. Разница между законами и традициями существенна.

Законы принимаются, и нарушение их пресекается санкциями. Традиции же большей частью возникают как удобные для всех действия и отношения. Их соблюдение гарантируется только общественной оценкой. Нельзя, например, принять закон: "Поднявшиеся первыми на перевал обязаны спуститься за рюкзаками отставших". Тебе тут же скажут: "Мы сами еле залезли. Что мы ишаки, что ли!" Или нарочно притормазят, чтобы не выполнять лишнюю работу.

Да и какими бы правильными ни были наши законы, они не охватят всех мелочей нашей жизни - это задача традиций. Еще Шарль Монтескье, не последний по блеску ума человек на земле, заметил: "Не следует законом достигать того, что можно достигнуть улучшением нравов". Но ведь традиции, помогающие нравственному совершенствованию не принимаются по распоряжению. Я не говорю о каких-то периодически повторяющихся мероприятиях, которые называют традиционными - слеты туристов, дни книги, фестивали песни. Все это организуется сверху и вставляется в календарные планы. Я имею в виду традиции, нигде не фиксируемые, но лучше всяких законов определяющие стиль и характер отношений между людьми.

В путешествие по Уралу мы принесли несколько хороших традиций, которые появились еще в подмосковных походах.

Я постоянно напоминал мальчишкам, чтобы не торопились на призыв поваров - пусть сначала подойдут девочки. Не приказывал, а говорил об элементарных правилах вежливости. Постепенно, со скрипом, это стало привычным. Галантные юноши начали даже обслуживать девушек и приносить им миски

с едой. Правда, заодно наполняли и свои. Но это нормально - зачем подходить к ведрам еще раз. А потом начали уступать девочкам лучшие места у костра. Выходило на маршрут человек 25-30 - на такую ораву и бревен для сидения не всегда найдешь.

Приходилось садиться на рюкзаки или стоять за спинами товарищей. И опять я указывал, что негоже девочкам ютиться на задворках, надо бы их усадить поудобнее. К этому тоже привыкли. Подойдет девочка к костру кто-нибудь из мальчиков тут же подвинется или встанет, уступая ей место. Потом мы догадались брать в подмосковные походы складные стульчики, а сибариты таскали даже складные кресла, но все равно забота о девочках сохранялась в десятках мелочей.