- Безобразие, - проворчал толстяк. - Мне врач прописал строгую диету, а в меню кто-то заблокировал двадцать девятый номер - брокколи. Придется брать бифштекс. И кстати, раз уж вы так хорошо разбираетесь в подобных вещах, не подскажете, есть ли вероятность... э-э... иного объяснения ситуации?

  - Я не разбираюсь... В смысле, конечно, у меня не может быть определенного опыта... - очкарик навел свои окуляры на толстяка. - Однако о какой вероятности может идти речь? Когда бы произошло что-то иное, все равно что, капитан первым делом собрал бы нас всех и объяснил ситуацию. А раз этого не произошло... Все же так просто, обычная логика.

  * * *

  Корабль снова стартовал с планеты. Вадик представил себе как хмурится капитан: сдвигает брови, чуть морщит нос, а его подбородок становится таким твердым, просто-таки каменным. Но глаза у него... не то чтобы добрые или смеющиеся. Нет. Глаза обычные, спокойные. Человек с такими глазами готов тебя выслушать и понять. Не факт, что он с тобой согласится и пойдет навстречу, ведь у него есть свое мнение, свои интересы, свои обязанности, в конце концов..

  Семен Андреевич тоже, кажется, думал о капитане, во всяком случае он вдруг поежился и спросил:

  - А жаловаться на нас не будут, в эту, как он говорил... в Комиссию по космическим сообщениям?

  - Нет, не будут, нам же по пути было, и не опоздаем мы... почти... наверно. - Вадик глянул на отца. Тот кивнул и улыбнулся в ответ.

  - Не будут, - подтвердила Света. - Он уже не сердится, я вижу. А то, что мы его в каюте заперли. Так по-другому не вышло бы. А когда на посадку заходили и попросили помочь... Он же ничего... и ругался не слишком сильно.

  - Это он при тебе не ругался, - скривился Вадик. - Но, вообще-то, да. И Тимошку потом погладил.

  - Тимошку? - встрепенулась учительница. - Он же мог вас... Я видела, у него зубы...- Агата Борисовна в ужасе закатила глаза.

  - Да нет, что вы, он листьями питается. Это шерстобрюхий мастикарнах с этой планеты,

  - Вадик кивнул на тот же самый иллюминатор, у которого познакомился со Светой и ее братом. - Он же еще щенок, то есть молодой совсем. Ему четыре года, если по-собачьему - восемь месяцев. Он сперва очень скучал по профессору, а потом ему совсем плохо стало. Для него наш воздух не совсем подходит, и брокколи от его любимых листьев сильно отличается. Я бы тоже, наверно, загрустил и умер, если бы мне давали только брокколи.

  - И я бы, - непритворно вздохнул Семен Андреевич.