Буржуазия получала многочисленные выгоды, главные из которых – статус, богатство и праздная жизнь. Как и многие анархисты, Альберт Парсонс считал, что эти преимущества объясняются возможностью извлекать прибавочную стоимость, которую создают рабочие. Землевладельцы и хозяева средств производства могли рассчитываться с рабочими повременной оплатой, а дополнительную стоимость товаров и услуг, которые те по факту производят, присваивать себе. Парсонс также утверждал, что эта власть опирается на систему имущественных отношений, основанную на праве частной собственности. Такой аргумент приводил и Прудон. Рассматривая различие между исключительным правом частной собственности (собственности во владении) и временным правом на обладание (собственности в пользовании), Прудон утверждал, что первое неизбежно влечет за собой принадлежность собственности тем, кто раньше всех заявил о своих правах на нее, и их бенефициарам. Для всех остальных эта принадлежность становилась «невозможной». В то же время, поскольку временное владение не подразумевает исключительного права, собственность остается открытой для всех. Существующий режим несправедлив в принципе и опасен. Отвечая на обвинение в подстрекательстве, Сэмюэл Филден изложил свое видение теории Прудона:
«Я сказал, что вы должны упразднить систему частной собственности. Мистер Инглиш[30] заявил, что я произнес [обращаясь к суду] следующее: "Она не знает пощады. Так же, как и вы". Очевидно, что после слов "она не знает пощады" я сказал нечто другое. Я сказал: "И вам не пристало ее щадить". Кто-нибудь сомневается в том, что система беспощадна? Разве она не следует своим собственным путем, невзирая на тех, кому причиняет боль, ради тех, кому приносит пользу? Частная собственность, на мой взгляд, будучи системой, служащей интересам немногих и способной служить лишь этим интересам, не знает жалости. Она не может остановиться и уделить внимание таким мелочам. Не может, и это для нее естественно. Так что и вам не следует жалеть систему частной собственности»[31].
Отбиваясь от обвинений в антисоциальном поведении, анархисты охарактеризовали отношения, созданные частной собственностью, как тиранические и порабощающие. На фоне отмены рабства в США в 1865–1866 годах и отмены крепостного права, в результате чего в 1861 году в России было освобождено около 20 млн «душ», это утверждение вызвало полемику. Анархистская точка зрения заключалась в том, что эти формальные освободительные акты оставили нетронутыми суть самих отношений господина и раба. Обращение к теме рабства было необходимо не для того, чтобы показать равнозначность использования рабского труда и эксплуатации наемных рабочих с моральной точки зрения, а для того, чтобы привлечь внимание к законодательным рамкам, позволяющим процветать обеим формам господства. Когда Харриет Джейкобс, освобожденная чернокожая женщина из свободных штатов, где рабство было запрещено, обнаружила, что деньги не являются ключом к дверям вагонов первого класса на железной дороге Филадельфия – Нью-Йорк, она сравнила институциональную сегрегацию Севера со свободой Юга, приведя в пример возможность «ездить в грязном общем вагоне, в хвосте поезда» без необходимости платить за эту привилегию. С грустью осознав, что «Север подражает традициям рабства»[32], она констатировала, что расизм в Америке распространен повсеместно. Отмена законов, ранее позволявших хозяевам владеть рабами, изменила условия рабства, но не положила ему конец. Рабы были освобождены, но не стали свободными. Их наделили правами, но продолжали угнетать и эксплуатировать.
Точно так же анархисты утверждали, что хотя абсолютизм и уничтожен, но господство и тирания никуда не делись. Именно рабство и господство определяли культуру общественных отношений нового мира, и в глазах анархистов она удивительным образом напоминала культуру, преобладавшую в мире старом. Заявив, что «отмена крепостного права есть установление системы наемного труда», Парсонс в своей защите цитирует Шекспира:
«У Шекспира Шейлок, стоя перед венецианским судом, говорит: "Вы взяли уж и жизнь, когда вы взяли те средства, на которые я жил"[33]. Теперь эти средства монополизированы; средства, необходимые для существования всех, присвоены горсткой людей. Земля, орудия производства, средства связи и жизненные ресурсы теперь стали частной собственностью, и их владельцы взыскивают дань с неимущих».
Энтузиазм, с которым бывшие рабовладельцы встретили отмену рабства, дополнительно убеждает Парсонса в правоте такой оценки:
«В системе наемного рабства наемный раб сам выбирает себе господина. Раньше господин выбирал раба; сегодня раб выбирает господина… Он вынужден его искать… Изменение системы производства… затрагивающее вопросы рабства на Юге и так называемой эксплуатации "вольных рабочих" и их заработков… дало бесспорные преимущества бывшим рабовладельцам, которые ни за что бы не променяли новую систему наемного труда на систему труда рабского, поскольку при новых условиях умершим приходилось самим себя хоронить, заболевшим – самим заниматься своим здоровьем, и не было нужды нанимать надсмотрщиков, приглядывающих за ними. Теперь им дают задание – определенный объем работы – и говорят: «Выполни эту работу в такой-то срок, в противном случае… когда в субботу явишься за зарплатой, в конверте вместо денег найдешь уведомление о том, что ты уволен». Теперь… пропитанный рассолом кожаный хлыст, предназначенный для невольника, заменен плетью голода, пустого желудка и сорванной спины наемного раба из числа свободнорожденных американских граждан…»[34]
Анализ Парсонса вскрывает вторую грань буржуазной бесцеремонности: силу, необходимую для поддержания неравных отношений, порожденных частной собственностью. Защита прав собственников требовала наличия армии полицейских и установления сложных судебной и пенитенциарной систем. Трудящиеся не только подвергались эксплуатации в качестве рабочей силы, но и были вынуждены уступать часть своей зарплаты в виде налогов, идущих на содержание учреждений, гарантирующих права буржуазии, то есть выкладывать деньги на собственное угнетение или, как в случае Парсонса, на собственное убийство. Если этих мер было недостаточно, владельцы могли нанимать частные охранные фирмы для реализации своих прав. «Эту частную армию контролируют те, кто угнетает бедных, кто мизерными зарплатами обрекает людей на голод», – утверждал Парсонс, имея в виду вооруженных служащих агентства Пинкертона, которых Маккормик нанял для разгона профсоюзных пикетов перед митингом на площади Хеймаркет. Насилие было неотъемлемой частью буржуазного уклада, в какой бы форме оно ни проявлялось. Вот еще слова из речи Парсонса: «Изначально земля и ее ресурсы принадлежали всем людям. Затем случились перемены, вызванные насилием, грабежами и массовыми убийствами, называемыми войной»[35].
Возвращаясь к теме Линга, Парсонс завершает свое обращение к присяжным следующим вопросом: какое из двух определений анархии поддерживает буржуазия? Дело в том, что американский толковый словарь Уэбстера давал два определения анархии: «без властителей и правителей» и «беспорядок и неразбериха». Парсонс ошибочно полагал, что конституция поддерживает первое. Ценой своей жизни он выяснил, что на деле она защищает второе. Проводя между ними различие, он назвал эту варварскую анархию, ставшую очевидностью «в любой части света, и особенно здесь, в этом зале суда», «капиталистической анархией». Такая анархия была несовместима с гражданской свободой, «которая подразумевает отсутствие правителей», или с «коммунистической анархией».
